в) Поэзия и проза

Литература, как совершенно особая, исключительная часть этнической культуры, характеризуется тем, что произведения, созданные много веков тому назад, не только продолжают оказывать самое активное влияние на формирование народной души, этнической психологии, но иногда это влияние со временем усиливается. Поэтому, очевидно, есть смысл вкратце остановиться и на далёких предшественниках литераторов XVIII в.

Турецкий филолог и историк М.Ф. Кюпрюлю-заде утверждал, что тюркская литература процветала ещё в ордынские времена, причём крымские авторы не стояли от этого духовного и творческого процесса в стороне (Крымский, 1930. С. 165). В Ялтинском Восточном музее до конца 1930-х гг. сохранялось несколько таких памятников догиреевского периода, но где они находятся сейчас и уцелели ли вообще — неизвестно.

Одна из особенностей, отличающих литературу гиреевского периода от ордынского, — это ее типично дворцовый характер. Это обстоятельство не зависело от воли поэтов и прозаиков; просто, если человек хотел заниматься литературным творчеством профессионально, то другого выхода, как стать дворцовым (не придворным!) жителем или пансионером, у него не было. Журналов и поэтических сборников тогда не издавали и гонораров не платили. Но, в чём состояло отличие придворных поэтов Европы или Востока от почти любого крымского автора того периода, так это практически полная свобода последнего в выборе как тематики своих творений, так и их идеологической направленности. И это уже не говоря о поэтах и историках ханской крови, которых, как увидим ниже, насчитывалось немало. Одним из первых поэтов Крыма был Кефевий, живший на рубеже X и XI вв. Следующим из известных нам звался Али, он творил двумя веками позднее Кефевия. Столь протяжённый перерыв был, конечно, в какой-то мере заполнен другими художниками слова, но нам они неизвестны. Младшим современником Али был Махмуд Кырымлы (первая треть XIII в.)¹, а далее следует новый провал в нашем знании этой сферы крымской старины, вплоть до уже гиреевского периода истории (Подробнее об упомянутых выше поэтах см в: Къуртнезир, 2000).

Сколько же их было, крымскотатарских поэтов и писателей, живших и работавших в Крыму в эпоху ханства, то есть в XV—XVIII вв.? По предварительным подсчётам доктора филологических наук Исмаила Керимова — более двухсот (Керимов, 1999. С. 5). В настоящее время благодаря поискам профессора Исмаила Керима и его учеников (из которых особенно много сделал сравнительно молодой учёный Нариман Абдульваап) выявлено ещё триста. Это, конечно, лишь литераторы, известные по именам; на деле же их было, естественно, гораздо больше. Объяснение здесь простое: над Крымом прокатилось несколько волн катастроф. Это были войны, периоды экономических и природных катаклизмов, внутренние беспорядки, они продолжались до последнего времени. И все они несли с собой последствия, губительные для крымскотатарской литературы и культуры в целом. Огромное количество литературных памятников оказалось утраченным, причём без надежды когда-либо их восстановить.

Может возникнуть сомнение в том, что они вообще когда-либо существовали. Но о том, что они были, что ими зачитывались поколения крымских татар, мы знаем из современных и более поздних источников, из фрагментов, переведённых на другие языки, так что существование их бесспорно.

Кроме того, масса произведений крымскотатарских авторов, созданных в ханский период, нам пока недоступна — а их «сотни и сотни... в виде рукописей хранящихся в многочисленных книжных собраниях стран бывшего СССР, а также Турции, Германии, Англии, Франции, Голландии и др. государств» (Абдульваап, 2003. С. 8). Основная часть этих произведений не только не исследована, но нам пока неизвестны даже имена этих старых крымскотатарских авторов.

Наконец, многие крымскотатрские литераторы творили, находясь далеко за пределами родины. Из вышеупомянутых исследований явствует, что множество литературно одарённых крымских татар по тем или иным причинам покидало Крым и никогда не возвращалось. Они творили на чужбине, и их произведения неизбежно становились частью культурного наследия народов, оказавших им гостеприимство. Они выбирали для своего дальнейшего творчества наиболее признанные центры культуры и науки мусульманского мира. Это «Каир, Дамаск, Мекка, Медина, Иерусалим, Стамбул, Бурса, Эдирне, Синоп, Конья, Сивас, Амасья, Кастамону, София и др.» (Абдульваапов, 2003. С. 8).

Именно поэтому мы не в состоянии составить себе хотя бы самое общее представление даже об объёме, национальных особенностях и главных периодах становления крымскотатарской литературы ханского Крыма, и тем более в эпоху, когда полуостров оказался под властью Российской империи. Мы можем лишь, прежде чем перейти к обзору творчества отдельных крымскотатарских художников, привести мнение вышеназванного крымского исследователя. Он утверждает, основываясь на собственных и иных изысканиях, что крымскотатарская литература XIII—XIX вв. благодарно восприняла традиции всех предшествующих эпох истории тюркской культуры, «...в частности, литератур периодов Тюркского (VI—VIII вв.) и Уйгурского (VIII—IX) каганатов, а также государства Караханидов (IX — нач. XIII)». Кроме того, она активно участвовала «...в литературных процессах эпох последующих в контексте литератур золотоордынской (XIII—XV вв.), чагатайской (XV—XVI вв.), сельджукской и османской (XIII и XIX вв.). Это, в свою очередь, даёт основания считать средневековую крымскотатарскую литературу одной из составляющих, причём, составляющих весьма ярких — всей литературы мусульманского Востока...» (Абдульваапов, 2003. С. 8).

Ознакомимся вкратце с творчеством некоторых из ее представителей.

Начать здесь, очевидно, стоит с Менгли-Гирея I. Как политик и военачальник он был весьма жёсткой личностью, но как деятель культуры отличался огромной любовью к просвещению, постоянным вниманием к гуманитарным наукам, образованию своего народа. Что же касается сложения стихов, то он создавал небольшие поэтические шедевры, чаще всего на тему о разлуке: видимо, сложная судьба хана более всего ранила его душу частыми вынужденными расставаниями с дорогими людьми. Характерная черта: он, проведший немало лет в Турции, в отличие от многих своих последователей, писал на крымскотатарском, то есть чисто кыпчакском языке (Крымский, 1930. С. 167). Это и стало ценнейшим вкладом хана-поэта в дальнейшие судьбы крымской литературы.

Очевидно, вполне профессиональным поэтом был Абдул-Меджид (XIV—XV вв.), перу которого принадлежит крымскотатарская версия великого памятника тюркской цивилизации — поэма Юсуф и Зулейхе. У него имелись и произведения малой формы; в частности, университетская библиотека Лейдена (Нидерланды) по праву гордится хранящимся в её фондах рукописным сборником-джонком, составленным главным образом из стихотворений Абдул-Меджида (Музафаров, 1991. Т. I. С. 24).

Одним из самых известных крымскотатарских художников слова был хан Гази-Гирей Бора (XVI в.). Он прославился не только как прекрасный поэт и музыкант, но и как талантливый каллиграф. Известный османский историк Ибрагим Печеви, как-то получивший возможность прожить некоторое время в окружении хана, так описывает этот счастливый период своей жизни: «я большую часть дней находился в его благородном обществе; а по временам мы ездили также на охоту и ходили прогуливаться; иногда же проводили время в писании и некоторых других похвальных занятиях. Он заставил меня выучиться писать почерком та'лигк, преподав мне правила, как действовать пером в этом почерке» (Цит. по: Смирнов, 1889. С. 458—459). Хан писал стихи даже находясь в походах, по своим мотивам они приближались к поэзии Омара Хайама, а крупное сочинение Боры «Кофе и вино» сравнивают с лучшими поэмами Физули (Риза, 1832. С. XXI). Меланхолическая поэма «Мельничное колесо» (о судьбе прекрасного крымского дерева, обречённого на вечное движение после того, как его срубили и погрузили в водный поток) как небо от земли отличалась от батальной поэзии воинственного хана. Поэзия была настолько органичной стихией для Гази-Гирея, что он не мог даже с султанами переписываться иначе, как рифмованными посланиями, а сохранившиеся манифесты к собственному народу также являются профессиональными поэтическими произведениями.

Ашик Умер (Абдулла-огълу Умер) родился в Гёзлёве в 1621 г., в семье скорняка Абдуллы Кендже. Окончив мектебе, будущий поэт и музыкант завершил своё образование в медресе при знаменитой мечети Джума Джами, где в те годы преподавал ряд талантливых учёных (назовём хотя бы Сеита Абдул-Керима Шерефи Кефели). Стихи Ашик Умер начал писать довольно рано, но настоящая народная слава пришла к нему, когда он, сочинив к ним музыку, стал исполнять свои песни в сопровождении саза. Со временем гёзлёвский дом его отца стал чем-то вроде музыкально-поэтической школы, посетить которую хотя бы раз считали за честь для себя поэты, композиторы и певцы всего Крыма. В зрелом возрасте Ашик Умер отправился в поездку, которую в нашем веке назвали бы «творческой». Путь крымского поэта пролёг через Дагестан, Азербайджан, Иран, Ирак, Сирию, Саудовскую Аравию и Турцию, и занял он 8 лет, что не могло не обогатить палитру поэта. Работа над такими жанрами, как дестаны, гезели, бейты и краткие притчи, не прерывалась во все годы этого длительного путешествия. В литературном наследии великого крымского поэта и композитора можно почерпнуть не только сведения о его мировоззрении (он был последовательным противником насилия, деспотизма и слепого фанатизма), но и некоторую автобиографическую информацию. Ашик Умер на протяжении своей долгой (86 лет) жизни не обзавёлся семьёй, а о себе говорил так:

Из маленькой капли возникло моё тело.
Я родом из Гёзлёва, а имя моё — Умер.
Я — из благородного кыпчакского племени,
И об этом никогда не забуду!

(Цит. по: Улькюсал, 1980. С. 372)

В настоящее время известно три поэтических сборника Ашика Умера. Сборник, содержащий 1242 стихотворения, является и самым старым (1728); он хранится в стамбульской библиотеке Бешик-таш Ягья-эфенди. Второй сборник, наиболее крупный (1500 произведений), также находится в Турции, в музее г. Коньи. Третий, принадлежащий книгохранилищу Британского музея, насчитывает 105 стихотворений. Поэт сочинял не только стихи, воспевающие братство людей, любовь, мужскую дружбу, но и воинственные «походные» стихи, что позволяет сделать вывод о том, что на протяжении значительного периода своего творчества он был «янычарским ашиком», то есть сопровождал султанские войска в походах (Юнусова, 2002. С. 109, 112). Сильны в поэзии Ашик Умера и суфийские мотивы, что неудивительно: в Крыму были известны такие признанные мастера, поэты-суфии, как персы Ибрахим Хафиз, Саади, Джалаладдин Руми, Исмаил Хатай, азербайджанцы Хагани Ширвани и Низами Гянджеви.

Скончался Ашик Умер в своём родном городе в 1707 г. и был похоронен на Карантинном мысу. Годы бурной истории Крыма, пронёсшиеся над весьма почитавшейся земляками могилой великого поэта, стёрли её с лица земли. Единственное, что можно сказать о его благородных останках, это то, что они покоятся где-то на территории современного Евпаторийского санатория Министерства обороны.

Творчество Джан-Мухаммеда, поэта XVII в., пронизано интересом и любовью к истории своего народа. Главное произведение Джан-Мухаммеда, поэма Сефер-Наме, как видно даже из её названия («Поэма Похода»), посвящена войне. В более чем 2000 строках этого произведения рассказывается об участии крымскотатарских воинов в войне, которую вёл в 1648—1651 гг. против Польши гетман Богдан Хмельницкий. Один из героев Сефер-Наме, коронный гетман Николай Потоцкий, стремившийся поставить Крым в вассальную зависимость от Польши (но вместо этого побывавший в крымскотатарском плену) признаваясь в своих агрессивных планах, не скрывает страха перед крымскотатарскими конниками:

У кого есть столько добра и казны, как у меня?
Москва, немцы и французы —
Все эти страны дадут мне солдат.
В этом году мне надо совершить поход.
Мне надо сокрушить крымскотатарский народ.
Странный народ они, эти татары:
Быстрее их нет. Побольше сделайте запасов,
Наш враг таков, что мы его боимся —
Он словно волк, а мы — дрожащие от страха овцы...
Татары налетят подобно ветру и умчатся!

(Цит. по: Улькюсал, 1980. С. 373)

Замечательны строки Сефер-Наме о высоком воинском духе крымскотатарских джигитов:

Не столь хорошо известны истории жизни и творчества прозаика из Кефе Хю-сеина Эфенди (XVI в.), поэтов Мюдами и Бакаи (XVI в.), более поздних Афифи (XVII в.), Резми (XVII в.), Келими (XVII в.), Веджихи (XVII в.), Шефи (XVII в.), Иззи (XVII в.), Кямиля (XVII в.), Алиджанбея (XVII в.), Лютфи (XVII в.), Кырыми (XVII в.), Джевхери (XVII в.) — этот список к тому же весьма неполон. Как ни странно, до нас практически не дошли поэтические произведения ханов XVIII в. Селим-Гирея I и его внука Шагин-Гирея II. Оба они писали на крымскотатарском языке, хоть родились и выросли вдали от Крыма — в Ямболе, на территории нынешней Болгарии (Миятев, 1958. С. 292).

Последним назовём Кефинского поэта Исметия, который жил и творил в последние десятилетия XVIII — первой половине XIX вв. Основная часть его произведений, известных его современникам, бесследно пропала. До нас дошёл только его Дестан Кефе, в котором поэт с болью в сердце повествует обо всех тех унижениях, издевательствах и грабежах, которые его народ понёс от русских после аннексии Крыма и которым Исметий лично был свидетелем. В особенности поражают в дестане строфы, посвящённые трагическим событиям, пережитым им самим — обрушившейся на крымскотатарский народ в период войны 1812 г. с Наполеоном:

Ангелы смерти меня окружили,
Саван надели из кожи
И понесли мертвецов.
Кто же поможет Кефе?
И морем, и сушей закрыты пути.
Что же с нами случилось?
Все собрались и рыдают —
Это самое большое бедствие для Кефе...

(Цит. по: Улькюсал, 1980. С. 374)

Одной из самых характерных черт литературной жизни в традиционном крымскотатарском обществе была народность, всеобщая популярность, читаемость как авторских произведений, так и эпических циклов, созданных самим народом. Великое дело — собрать библиотеку, но что в ней толку, если она заперта? Создававшаяся на протяжении веков крымскотатарская Библиотека никогда под ключом не была, ни единого десятилетия. Книги, созданные в народе и для народа, постоянно находились в центре национальной культурной жизни. О том, что их собирали, говорилось выше. О том, что их активно читали, приведём мнение стороннего наблюдателя: «Здесь в постоянном обращении среди народа находится огромное количество поэтических произведений (great many poems)» (Lyall, 1825. P. 350).

Пройдет ровно два столетия, и в 1927 г. иные властители Крыма выжмут из пожилого профессора, прекрасного знатока истории крымскотатарской литературы позорные, унизительные слова, запятнавшие не столько национальную литературу или его самого, сколько большевистских «хозяев жизни». Тех, кто строил её в советском Крыму по своему разумению. Вот они, эти слова: «С общественной точки зрения народ наш очень молод. К тому же мы — крестьянские дети. Ни во времена Тю-тю, Тамерлана, Золотой Орды, ни даже во времена Крымского ханства наши предки не брали в руки пера. Для выражения своих мыслей и чувств пером мы только сейчас присоединились к общечеловеческой истории. Сейчас мы можем высказать то, что Восток не сумел высказать на протяжении тысячелетий» (Чобан-Заде, 2003. С. 40).

Кроме книжной, в Крыму всегда существовала и бесписьменная, устная литература, о рассказчиках или сказителях уже упоминалось выше. К сожалению, произведения этих мастеров безвозвратно утрачены для нас, как и их имена: все восхищались их искусством, но никто не догадывался до простой мысли — зафиксировать на бумаге эти летучие тексты или хотя бы имена кедаев-рассказчиков, которые нередко были и создателями своего репертуара. Состоял же он, в основном, из крупных эпических сочинений героического характера, а также и более коротких рассказов, сказок, анекдотов о народных любимцах Ходже Насреддине, Ашике Умере и других. Единственное сохранившееся упоминание об одном из крымскотатарских кедаев довольно позднего периода (середина XIX в.) свидетельствует о том, что среди них были и историки своего народа. Имя его утрачено, известно лишь, что он посетил несколько европейских стран, гле выступал (под перевод) со своими произведениями:

«Этого татарина повсюду принимали в 1854 г. за его великолепные повествования, и вся опьянённая (berauscht) ими Европа внимала ему, как некогда афиняне ловили слова Геродота. Разве что вместо слёз, которые проливал Фукидид, стремясь подражать отцу истории, в Англии и Франции в честь крымского мастера струилось шампанское. И всё же неблагодарная Европа не сохранила имени этого великого вестника радости (букв. «великого носителя блаженства» — grosse Freudebringer. — В.В.), который для всех верующих сердец остался бы [навсегда] «татарским Геродотом» (Grimm, 1855. S. 300).

Примечания

1. Махмуд Кырымлы был автором весьма значительной по объёму и талантливой по форме поэмы «Сказание о Юсуфе и Зелихе» («Хикяет-и Юсуф ве Зелиха») на сюжет библейско-коранической легенды о Юсуфе (библ. Иосифе). На сегодняшний день текст этого поэтического произведения, считающегося древнейшим памятником крымскотатарской литературы, не найден, но имеется его перевод, осуществлённый в том же столетии османским поэтом Али Халил-оглы. А в целом этот драматический сюжет о злоключениях двух влюблённых вдохновил тюркских поэтов на создание более 70 поэтических произведений (Абдульваап, 2003. С. 8).