и) Голод и преступность

К сожалению, такие тотальные, всенародные испытания, как правило, пробуждают в массах не только положительные, конструктивные инициативы. Известно, в частности, что в голодные годы резко возрастает преступность, причём во всех слоях населения. Физические, а ещё более — духовные муки от невозможности помочь умирающим близким, заставляют людей преступать моральные границы. Самым распространенным видом нарушения традиционных норм и в городе, и в деревне становятся кражи у более обеспеченных сограждан. Хотя, замечу, если уж говорить о криминальной ситуации в целом, то в годы кризисов и войн самые тяжкие преступления совершают отнюдь не частные лица, а власти, используя в собственных целях чрезвычайное положение.

Не обошли эти драматические явления и крымско-татарскую деревню.

Так, в 1921 г. в Албате местные бедняки какое-то время жили мелкими кражами у зажиточных односельчан. Ввиду этого Албатский ревком создал «Комиссию по борьбе с воровством и бандитизмом», в который вошли пред-ревкома Билял Усеин, его заместитель Бейтулла Кубейдин; рядовыми членами Комиссии стали Али Фехли, Азис-эфенди и ещё 7 человек. После того как эту большевистскую группу возглавил некий Афуз Мемет Хейредин, она совершила против своих односельчан ряд беззаконий, впрочем, типичных и для других сельских ревкомов. Избив крестьянина Османа Бекира, они конфисковали его дом для своего штаба. Затем без суда и следствия, бездоказательно обвинив старика Якуба Энана, они убили его и завладели оставшимся имуществом. Столь же беззаконно был обвинен Ниметулла Али, чей сад также разделили между собой члены комиссии, а Селим Гафер был ею освобожден из-под ареста не раньше, чем он отдал им 30 золотых монет. За одного украденного вола члены этой группы насмерть забили братьев Кадыра и Аппаза Алядиновых (КК. 20.05.1928).

Не настолько жестоко, но так же безнаказанно истязала крымско-татарскую бедноту так называемая «голодная комиссия» в Куру-Узени (КК. 19.09.1928). В Шуме такая же комиссия применяла к «преступникам» вообще средневековую пытку: голову обтягивали ремнем, под который клали игральные косточки-ашыки, и ремень закручивали вставленными под него чубуками (АМ ФВ. Д. 102. Л. 15).

Подобные инициативные группы под крылом местных ревкомов росли, как грибы, повсюду. В Камышлах такая комиссия зимой 1921/2 гг. расстреляла крестьянина Исупа Темир-Кая за то, что он привел из лесу двух отбившихся, бесхозных лошадей. Через два месяца там же был заподозрен в краже имущества Сеит-Амет Абзаит. Его пытали, пока он не назвал в качестве своего сообщника Кадыра Исметлю. Того тоже принялись пытать, он ещё кого-то «выдал», не выдержав истязаний. Так потянулась цепочка «преступников» из десятка человек. Часть из них местные блюстители закона расстреляли на месте, часть — по пути в ближайшую ЧК. Суд, разобравший дело этой комиссии, не обнаружил преступных действий ни за одним из казнённых. На допросах члены комиссии признались, что целью расправы было «напугать всех воров в округе» (КК. 26.05.1926).

В Топчикое Бахчисарайского уезда по простому подозрению людей забивали до смерти, предварительно«подвергая их самым жестоким пыткам» (К. 27.06.1926); то же отмечено в Джума-Эли Старокрымского уезда (РиК. 09.12.1924). Но в некоторых местах иногда наказание ограничивалось нравственными пытками — в той же Шуме Мустафу Доруна водили по деревне на веревке, заставив нести на плечах некое реечное сооружение, на котором были развешаны куски мяса украденной коровы (АМ ФВ. Д. 102. Л. 15). В другом селе с той же целью вокруг шеи вора обматывали кишки зарезанного им животного и в таком виде долго водили по деревенским улицам (АМ ФВ. Д. 117. Л. 1).

Встречались и настоящие бандиты и грабители, нередко объединявшиеся в преступные группы. И в борьбе с этими бандами гибли крестьяне — власти обещали таким добровольным борцам с грабителями вознаграждение, хотя выплачивалось оно не всегда даже семьям погибших. Впрочем, в Таракташе такая помощь была оказана семье погибшего Эмир-Асчане Гречева: каждому члену его семьи выдали по пуду муки, а его боевые товарищи-односельчане Муртаза Мамут, Осман Мамут, Сейдал-Сеит Мамут и Мустафа Сеит-Али получили по полпуда муки на семью (Рф. 28.10.1922).

Но встречались общины, которых даже кража скота не могла заставить потерять традиционные для крымских татар спокойствие и рассудительность. Это тем более поразительно, что пропажа коровы или лошади даже в обычной обстановке становилась трагедией для любой крестьянской семьи. В голодное же время такое преступление не то чтобы подвергало пострадавших угрозе голода, оно было предвестником неминуемой смерти. Этим, кстати, и вызывалась жестокость наказаний ворам. Но, повторяю, не везде месть была слепой, отмечены случаи, когда община пыталась любой ценой отстоять законность, если даже закон олицетворялся не шариатом, а, по воле судьбы, — советами.

Таков был ход событий, к примеру, в селе Коклузах Коккозского района. В систематической краже скота были заподозрены коклузцы Гони Борий, Джелал Зарядин, Сеит-Мамут Сеит-Али, а также уркустинский Муртаза Шериф. Несмотря на то что виновность подозреваемых была более чем очевидна, общее собрание Коклуз постановило 24 апреля 1921 г. всех их «арестовать и передать в распоряжение райисполкома Коккозского района» (ГААРК. Ф. Р-136. Оп. 1. Д. 4. Л. 18). Понятно, что случай этот также не был каким-то исключением, как и приведённые выше варианты самосудов.

Не обошла Крым и эпидемия мародёрской спекуляции на голоде — как это почти всегда бывает в катастрофических ситуациях. Находились частные скупщики и даже официально зарегистрированные заготовительные организации вроде Центрокрымсоюза¹, которые обогащались, используя ситуацию всенародной трагедии. Член секции Помгола И.Л. Крамник докладывал летом 1922 г.: «Голодное население продавало за бесценок продукты сельскохозяйственного производства (табак, шерсть, кожу, конский волос, вино). Центрокрымсоюз и спекулянты давали за баранью шкуру — 1 фунт хлеба, за пуд шерсти — пять-шесть фунтов, за пуд табака — 8—12 фунтов». Напомню, что фунт — это 400 грамм, а пуд — 16 кг. И далее:

«Нуждающееся население продаёт всё. Всякого рода вещи домашнего обихода, обстановка, посуда, швейные машины и прочее баснословно дёшевы. Люди с волчьим аппетитом и волчьей душой скупают всякое барахло, стараясь выжать ещё и ещё. Потом всё это увозится в Центр и перепродаётся. Часть добра, особенно в прим орских городах и посёлках, уходит за бесценок за границу при помощи неуловимых шхун. Понадобилось особое распоряжение Совдепа о борьбе с такого рода контрабандой» (цит. по: Козлов, 2002. С. 168, 169).

В этот же голодный период были отмечены многочисленные нарушения законности и самими правоохранителями. Им было легче, используя служебное положение, подвергать население крымско-татарской деревни шантажу, вымогая продукты, скот, другое имущество и деньги. Самым громким из раскрытых дел такого рода стал процесс Судакской милиции 1923 г. Милиционеры буквально терроризировали округу, отбирая у голодных людей скудные запасы хлеба и других видов продовольствия. В апреле того года ими были арестованы под предлогом обнаружения факта незаконного хранения оружия братья Ахмед и Джелиль Томаковы. Томаковых избивали, неоднократно инсценировали их расстрел и т. д. И лишь получив от их родственников нескольких баранов, милиция отпустила полуживых братьев с миром. После раскрытия этого и схожих преступлений, виновные отделались мелкими сроками, самый крупный из которых не превышал 5 лет лишения свободы (Рф. 18.12.1923).

Примечания

1. Центрокрымсоюз, или Крымсоюз, — первоначально (1921) заготовительная организация, впоследствии взявшая на себя и распределительные функции. В том же году в условиях начавшегося голода Крымсоюз заключил трёхлетний договор на монопольную аренду рыбной ловли, орудий лова и рыболовецких судов, одновременно взяв на себя обязанности приёма, переработки и распределения продналога на рыбу. В 1922 г. такая же операция повторилась с табачной отраслью народного хозяйства. При этом Крымсоюз получал после осуществления сбора продналога на табак 16—18% комиссионного вознаграждения, а при сборе сырья на экспорт (смушки, пушнина, сухофрукты) доходы Крымсоюза превышали заготовительные траты на 20%. К 1925 г. сырьевые заготовки были Крымсоюзом прекращены (кроме хлебной), и он целиком перешёл на снабжение своих членов товарами народного потребления, параллельно занявшись подготовкой профессиональных кадров для города и села. К 1929 г. 70% розничной торговли осуществлялось через потребительские общества Крымсоюза, куда не имели доступа «лишенцы», а зажиточные хозяева платили паевой взнос, впятеро превышавший обычный.