Наступление в северную Таврию

Наступление в Северную Таврию было назначено на 8 июня, то есть на сутки позже начала моего десанта¹, так как имелось в виду, что на переброску целого корпуса с тылами, хотя бы и маленького состава, потребуется много времени. Всего должно было быть высажено на берег до 10 тысяч человек (конечно, считая и обозных всех видов). Ведь первое время корпусу надо было рассчитывать только на себя, и только занятие железной дороги, лежавшей в 70 верстах от места десанта, и ее исправление после отхода противника давали возможность получать довольствие из Крыма сухим путем. При слабой технике ВСЮР эта десантная операция с отрезанным у Керченского пролива тылом являлась, конечно, операцией крайне рискованной даже с точки зрения устройства базы, уже не говоря про сторону военную: все рисковало быть сброшенным в море.

Предвидя, что с наступлением придется иметь дело с населением вновь занятых районов, и желая хоть немного уменьшить возможность грабежей, я настоял на введении института начальников гражданских частей при корпусах. Я основывался на том, что, производя незаконные реквизиции у населения, войсковые начальники не давали населению ничего, и все недочеты потом даже в случае их обнаружения объяснились боевой обстановкой — невозможностью вести гладко и военные операции, и гражданскую часть. Поэтому я настаивал на учреждении начальников гражданских частей при корпусах с целым штатом агентов, рассылаемых к дивизиям и полкам, на обязанности которых и лежало организовать все гражданское управление до перехода района в ведение правительства. В их функции, конечно, входили и реквизиции всех видов, и их оплата, и узаконение. Таким образом, у военных властей не было отговорки, что они не грабили, а только недосмотрели, делая свое прямое дело. Надо сказать, что этот институт привился только в моем корпусе, и начальник гражданской части Михайлов был все время при мне, а его подчиненные — при частях; в других же корпусах начальников гражданских частей держали в тылу и их агентов к частям не пускали. Зато во 2-м (Крымском) корпусе грабежи были как исключение, а в других корпусах — как правило. С моим уходом в августе месяце в отставку этот институт был упразднен.

Как я указал в предыдущей главе, 5 июня² суда с десантом вышли из Феодосии. Движение было очень медленно вследствие плохого состояния котлов и вследствие того, что у каждого транспорта была на буксире баржа. С большим трудом ночью суда с десантом, потушив огни и застопорив машины, проходили против течения в полутора верстах от Таманского берега. 6 июня³ вся эскадра собралась вне видимости берегов в Азовском море, где уже были вскрыты пакеты № 2 и стало известным, что десант будет у Кирилловки, куда и двинулась эскадра.

Шторм затянул высадку до 8 июня⁴, причем артиллерию приходилось вылавливать из воды. Лошадей совершенно укачало, и они едва двигались. В первую голову я высадил конную бригаду генерала Шифнер-Маркевича⁵ в составе 8-го кавалерийского полка полковника Мезерницкого и Кубанской бригады с конной батареей, сформированной при 8-м полку. Эти силы, переночевав в Кирилловке, 8-го⁶ смогли двинуться в направлении на станцию Акимовку, и вслед за ними можно было послать только одну бригаду пехоты на повозках (около 1500 штыков); больше подвод не было. Артиллерия задержалась с выгрузкой, лошади не шли, а надо было торопиться, потому что в данном случае только неожиданность нападения была хороша. И я бросил высаживающиеся войска и поехал с авангардом.

К вечеру красные задержали конницу у деревни Родионовка, но были сбиты, и на плечах отступавших была занята Родионовка; пленные оказались местных и всяких комендантских команд. Из тыловых учреждений с невероятным трудом и двойной сменой лошадей я тащил с собой только радио.

Части 3-го корпуса Писарева заняли Ново-Алексеевку, а 1-го Кутепова — Чаплинку.

Моя разведка доносила, что противником подвозятся силы на станцию Акимовка и двинута пехота (какая, неизвестно) из Мелитополя вдоль реки Молочной на Родионовку. Я под вечер осмотрел местность у Молочной, убедился в ее непригодности для действия крупных сил, оставил на переправах батальон и на рассвете 9-го⁷ двинулся на Акимовку. В районе Владимирова цепи красных отбросили конницу Шифнер-Маркевича, его стрелковые эскадроны тоже ничего не могли поделать, посланная мною пехота тоже залегла. К 12 часам мой авангард лежал, уткнувшись носом в землю.

8-й кавалерийский полк я собрал к себе в резерв. За вечер 8-го красные на фронте 1-го и 3-го корпусов были крайне активны. Кутепов еле удержал Чаплинку. У Писарева ночью атакована была Чеченская дивизия и со штабом и самим Ревишиным попала в плен. Ново-Алексеевка была потеряна, успех красных грозил распространиться на 1-й корпус Кутепова.

Я решил произвести новую атаку, не дожидаясь подхода главных сил, и опять обставить ее музыкой и личным присутствием.

К 14 часам красные сдали под атакой 8-го полка деревню Владимировку; бедным трубачам пришлось расположиться между красными и белыми, чтобы иметь возможность играть; потом, конечно, они следовали сзади шагом. Командир 8-го полка полковник Мезерницкий занял окопы; оттуда потянулась колонна пленных, остальные бежали. Пленные были исключительно мелитопольского гарнизона и маршевых пополнений.

Но дальнейшая дорога на Акимовку была преграждена вновь прибывшими частями и, главное, бронепоездами, там же поднималась "колбаса"⁸, корректировавшая меткий огонь артиллерии этих поездов. Опять произошла заминка.

Чувствовалось, что у красных крупных сил нет, но сосредоточены бронепоезда, к одному из которых привязан аэростат, и это давало им возможность сильно вредить белым, у которых силы тоже были ничтожны, а артиллерии — всего 4 орудия. Эти 4 орудия подверглись особой обработке с красных бронепоездов, которые благодаря своей "колбасе" видели все, сами оставаясь невидимыми для белых. Все это привело к тому, что к 16 часам белые цепи опять лежали, а из 4 орудий было подбито в короткий срок 3. Сняться с места батарея не имела никакой возможности и замолчала. Пришлось приехать самому на батарею и приказать оставшемуся орудию стрелять прямо и исключительно по "колбасе". Конечно, это была трудная задача, потому что красные бронепоезда двигались и засыпали место расположения артиллерии своими снарядами. Случайно третий же снаряд единственного орудия разорвался прямо в злополучной "колбасе", которая при общем "ура" фронта быстро стала падать; было видно, как из корзины отделились две точки на парашютах. Немедленно начатая атака с охватом северного фланга заставила красных очистить Акимовку.

Моральный успех с падением "колбасы" определенно перешел на сторону моего авангарда, и красные сопротивлялись слабо. Несмотря на сильную перепалку этого дня, потери были ничтожны; так действуют морально разжиженные группы передовых частей и сосредоточенные удары крупных резервов.

С падением Акимовки⁹ красные против 3-го корпуса устоять не могли и начали отход в направлении на Каховку. Моими частями было отрезано и захвачено почти в полной исправности 3 бронепоезда.

Предстояло наступление на Мелитополь, но оно не должно было представить больших трудностей, потому что дух левого (восточного) фланга 13-й красной армии был, безусловно, подорван и питание нарушено. Сопротивление теперь ими оказывалось 1-му корпусу Кутепова, который, потеряв Чаплинку, занял ее опять, но дальше продвинуться не мог.

10 июня¹⁰ с подходом к Родионовке частей главных сил они были направлены прямо через реку Молочную на Мелитополь; бригада 34-й дивизии и 8-й кавалерийский полк — через Акимовку на Серагозы, чтобы заставить красных, расположенных против Кутепова, отойти, а остальная конница, пешие эскадроны 8-го полка и кубанцы Шифнер-Маркевича — вдоль железной дороги на Мелитополь. У Степановки в это время шли бои маленького моего заслона (около 100 штыков) с силами красных, брошенными от Мелитополя, но эта демонстрация красных была крайне неудачна, потому что эти силы не могли рассчитывать на успех ввиду наличия флота, обстреливавшего Степановку и косу по направлению к Кирилловке фланговым огнем своих орудий. Это давление не могло оказать никакого влияния на мое наступление, тем более, что я уже выходил на железную дорогу, и только раздробляло силы красных.

Надо отметить, что за все время десантной операции, до взятия моим корпусом Серагоз и Мелитополя, управления Врангелем не было никакого; все делалось по моему почину, и, несмотря на наличие радио и аэропланов, приказов и содействия от Врангеля не поступало. Прилетевший 9-го в Ефремовку на аэроплане Коновалов передал только те панические сведения о неудачах 1-го и 3-го корпусов, о которых я говорил выше, и — никаких указаний. В этом бою опять сказалось неумение его и его штаба вести операцию на широком фронте.

На мелитопольском направлении красные не могли оказать серьезного сопротивления, их левый (восточный) фланг пострадал благодаря обходу с тыла, и только часть его успела отойти к северу. Главные же массы 13-й красной армии отходили на Каховку, потеряв свою мелитопольскую базу. Отряд, двигавшийся на Серагозы, захватывал хозяйственные части стоявших на фронте частей. Под давлением этих событий принуждены были начать отход и красные части, действовавшие на перекопском направлении, — все потянулись на Каховку.

Главные силы корпуса заняли Мелитополь¹¹ почти со всеми складами красных, которые те не успели вывезти. Но при занятии станции Мелитополь был обнаружен подвоз красных сил на станцию Федоровка. Начались упорные бои, причем красные действовали со стороны Ново-Николаевки в направлении на станцию Тащенак, а со стороны Федоровки — на станцию и город Мелитополь. Фронт корпуса принял подковообразную форму. Несмотря на все мои старания, ряд встречных ударов привел мои части на всех направлениях к оборонительному положению, которое не кончилось катастрофой только благодаря подъему духа войск, вызванному предыдущими крупными успехами и мелкими потерями. Действительно, вся десантная операция вместе с боем под Акимовкой и взятием Мелитополя обошлась корпусу в 40 с небольшим человек убитыми и ранеными. Таким образом, поддерживалась вера моих частей в меня и в окончательный успех боя.

Пришлось срочно вызвать 8-й кавалерийский полк и бригаду 34-й дивизии из Серагоз, назначив им движение на Ново-Николаевку. Этот маневр не позволил красным занять станцию Тащенак. 3-й корпус действовал крайне медленно и никак не поспевал на помощь. Между тем упорное введение свежих частей красными грозило сломить сопротивление корпуса, который вел оборону Мелитополя уже более трех дней. Наконец, удалось добиться от Врангеля назначения Дроздовской дивизии, сменившей мои части в Серагозах для движения из Серагоз на станцию Федоровка. Это движение решило участь боя: красные поспешно стали отходить на Большой Токмак. Участь Северной Таврии была решена.

Части Врангеля расположились следующим образом: на мариупольском направлении — донцы, на полог-ском — 2-й (Крымский) армейский, на александровском направлении — 3-й армейский, на каховском и херсонском — 1-й (Добровольческий) армейский корпус; Дроздовская дивизия была у станции Федоровка. В районе Серагоз стоял конный корпус Барбовича. Частям приказано было производить мобилизацию населения и тут же ставить мобилизованных в строй — конечно, способ комплектования довольно странный, причем для 2-го корпуса был отведен район исключительно в боевой полосе.

Кроме того, приказано продвигаться в направлении на Пологи. Под давлением моих частей пал Большой Токмак. Тут же произошел довольно оригинальный разговор с Врангелем — после его замечания о грабежах, в которых обвиняли все корпуса, кроме 2-го, о чем я говорил выше. Я заговорил с ним о боевых наградах для чинов своего корпуса. Этот разговор он прервал словами: "Ну, что говорить о наградах! Ведь у вас потери ничтожны; вот у 1-го и 3-го корпусов большие потери, а о вашем корпусе и говорить не приходится". Мне оставалось только ответить, что свой комсостав за большие потери в частях я караю, а если большие потери являются не случайными, а постоянным явлением, то отчисляю лиц командного состава от должности за неумение водить войска в бой. Победа должна достигаться "малою кровью", для этого мы и получаем военное образование.

Этот оригинальный, чтобы не сказать преступный, взгляд на большие потери частей, как на доказательство их доблести, глубоко укоренился у нас еще в старой армии. С таким взглядом необходимо бороться, и постоянные (подчеркиваю, что не случайные, которые всегда возможны, в особенности при современной технике) большие потери должны свидетельствовать о неумении начальника водить войска, то есть о его непригодности к занимаемой должности. Чем выше занимает должность начальник, тем ему, конечно, труднее оберегать свои войска от потерь, но все же в этом направлении он влиять может соответствующей основным принципам военного искусства группировкой своих сил и воспитанием своих подчиненных командиров.

Таким образом, армия Врангеля, не имея достаточно ресурсов для пополнения, веерообразно расходилась по Северной Таврии в убеждении, что потери есть доказательство доблестного и заслуживающего награды боя.

Чего хотел достигнуть Врангель своим веерообразным расположением, какова была основная идея плана его операции, я понять не могу. Расположение войск веером одинаково не годилось ни для наступления, ни для обороны, ни для давления на противника с целью заключения мира.

На правом берегу Днепра происходит восстание кулаков, для подавления которого красным приходилось выделять войска. Восставшие целыми отрядами занимали днепровские плавни и просили у Врангеля помощи.

Врангель ее не дал — чем он руководствовался? Остается предположить, что он начал какие-то секретные переговоры с поляками или получил от своих хозяев-французов директиву не вступать в назначенную полякам Украину.

Если я был безграмотен политически, то в некоторых военных знаниях мне отказать было нельзя, и я настойчиво указывал Врангелю, что нам нечего делать в Донецком бассейне, а если мы боремся за идею родины, то должны идти туда, где население недовольно красной властью и поднимает против него восстания. Но Врангель старался затянуть вопрос, а в это время началась атака Жлобы¹².

Мой корпус, сильно растаявший от болезней, насчитывал в это время около 4000 штыков и 300 сабель (бригада Шифнер-Маркевича вышла из его состава) и находился на пологском направлении к востоку от Большого Токмака. Удар Жлобы пришелся южнее моего участка; он быстрым маршем направился на Мелитополь — части донцов его задержать не могли. План, задуманный красным командованием, мог привести при умелом его выполнении к крушению всего белого фронта, в особенности принимая во внимание растерянность, проявленную ставкой в этот момент.

Растянутое положение армии Врангеля ставило все его корпуса в тяжелое положение, и желание отойти к перешейкам заставило бы их бежать вперегонки с красными, только те наступали бы, а белые бежали. Произошло бы как раз то, что заставило меня в конце 1919 года отказаться от защиты Северной Таврии, о чем я писал в I главе.

Определив прорыв красной конницы, нечего было и думать об отступлении, а надо было наличными силами ударить по пехоте красных, чтобы не дать ей возможности развить успех конницы.

Несмотря на ясность этого положения, ставка послала против Жлобы только 11 аэропланов с целью расстроить и задержать его движение, а мне приказала спешно отходить на Мелитополь. С этим меня вызвал по аппарату генерал-квартирмейстер ставки Коновалов. Он информировал меня об обстановке и спросил, что я думаю делать. "Ну, что же, — ответил я, — буду продолжать движение на Пологи". — "Но ведь Жлоба займет Мелитополь и отрежет вам тыл". — "Но ведь бежать пехоте наперегонки с конницей нет смысла, лучше не дать поддержать красным конницу своей пехотой. Жлоба — на Мелитополь, а я — на Пологи. Мелитополь вам надо прикрыть частями резерва Кутепова, а за Жлобой послать конницу — в первую голову донцов, которые имеют перед собой незначительные силы противника и находятся ближе всего к Жлобе. Кроме того, я направлю все свои бронепоезда (4) на токмакский путь и подкреплю их пехотой из 13-й дивизии и таким образом забаррикадирую Жлобу с севера. Токмакская железная дорога проходит по очень высоким насыпям, и коннице там будет действовать трудно". Все же Коновалов настаивал на моем отходе и с этим пошел будить Врангеля (было еще 6 часов утра по переставленным на 2 вперед часам)¹³.

Единственный раз, кажется, Врангель не послушался Коновалова и согласился со мною, приказав продолжать операцию. Остальное доделал сам Жлоба.

Вместо того чтобы стремительно идти на Мелитополь, где стоял и поезд Врангеля, и там прервать всякую связь между разбросанными частями белых, он остановился (видимо, дал дневку); потом стал двигаться крайне медленно и при первом нажиме со стороны донцов, которые были двинуты под командой генерала Калинина в количестве двух дивизий, повернул к ним. Охранением он пренебрегал совершенно, что привело к неожиданному для него и белых подходу дивизии Морозова (бывшего в Крыму) ему в тыл (с востока).

От Мелитополя его потеснила Дроздовская дивизия, которая благодаря его медлительности успела прибыть; с юга теснил Калинин, с востока прошел Морозов. Тогда Жлоба бросился к северу и наткнулся на высокие насыпи токмакской железной дороги с 4 бронепоездами и частями 13-й пехотной дивизии¹⁴. Только около 1000 сабель со Жлобой вернулось к красным. Донцы получили около 5000 коней с седлами — длинные колонны пленных потянулись на Мелитополь. 34-я дивизия ликвидировала попытки красных помочь своему конному корпусу.

Так закончилась эта блестяще задуманная и плохо выполненная операция красных, которая при успехе и настойчивости могла привести к полному разгрому Врангеля. Во всяком случае, ставку эта операция напугала до полной растерянности. По примеру прежних боев управления не было никакого: части шли сами по себе, разыскивая Жлобу; неспособность последнего и энергия Калинина и Морозова привели к гибели почти всего корпуса.

Мои трения с Врангелем продолжались, дело дошло до упрека с моей стороны, что, кажется, мы начинаем плясать под дудку французов, а подняли мы восстание против Соввласти, как против власти, поставленной немцами. Чем немцы хуже французов? Врангель промолчал и стал уверять, что наше движение на Донецкий бассейн приближает нас к Дону, который к нам присоединится. С тем, что на Дону нет ни оружия, ни людей, способных драться, что часть донцов у нас, а другая выведена красными по мобилизации, он не соглашался. Во всяком случае, мой корпус был снят с этого направления и переброшен на Днепр (от района Николаева до устья Днепра). На александровско-пологском фронте стал корпус Кутепова. Мне же была подчинена горская (Туземная) бригада, стоявшая от Водяное — Знаменка до Лепетихи. Это было 16 июля.

Примечания

1. Высадка 2-го армейского корпуса по плану операции была назначена на 24 мая (6 июня), наступление основных сил Русской армии через Перекопский и Чонгарский перешейки в Северную Таврию — на утро 25 мая (7 июня).

2. Во второй половине дня 22 мая (4 июня).

3. Днем 23 мая (5 июня).

4. Автор имеет в виду высадку всего корпуса. Авангард во главе с ним был высажен в первой половине дня 24 мая (6 июня).

5. Генерал-лейтенант Шифнер (Шифнер-Маркевич) Антон Мейнгардович (Михайлович) (1887-1921) — из дворян, окончил императора Александра II кадетский корпус, Михайловское артиллерийское училище в 1907 г. и Николаевскую военную академию в 1913 г. Служил в лейб-гвардии 2-й артиллерийской бригаде, в рядах которой вступил в первую мировую войну; с ноября 1916 г. — штаб-офицер для поручений при штабе 30-го армейского корпуса, в 1917 г. — подполковник, начальник штаба 7-го армейского корпуса. С августа 1918 г. — начальник штаба отдельной Кубанской партизанской бригады, был произведен в полковники, с мая 1919 г. — начальник 1-й Кавказской казачьей дивизии, был произведен в генерал-майоры, в марте 1920 г. командовал отрядом, в который вошли части бывшего 1-го Кубанского корпуса. В апреле 1920 г. с остатками Кубанской армии был перевезен из района Сочи в Крым, с мая — командир Кубанской конной бригады, в августе был назначен начальником 2-й Кубанской казачьей дивизии, во главе которой участвовал в десанте группы генерала С.Г. Улагая из Крыма на Кубань. После поражения десанта был уволен генералом П.Н. Врангелем из Русской армии, вместе с остатками которой в ноябре 1920 г. эвакуировался из Крыма в Турцию.

6. Утром 25 мая (7 июня).

7. 26 мая (8 июня).

8. "Колбасой" в обиходе называли привязной змейковый аэростат цилиндрической формы, поднимавшийся на высоту до 1 километра и использовавшийся для наблюдения и корректировки стрельбы.

9. Части 2-го армейского корпуса заняли Акимовку вечером 26 мая (8 июня).

10. 27 мая (9 июня).

11. Части 2-го армейского корпуса заняли Мелитополь вечером 27 мая (9 июня).

12. Имеется в виду наступательная операция Ударной конной группы 13-й армии под командованием Д.П. Жлобы, начавшаяся 15 (28) июня. В группу вошли 1-й конный корпус, 2-я Ставропольская кавалерийская дивизия имени М.Ф. Блинова и две кавалерийских бригады 40-й стрелковой дивизии. Общая численность группы достигала 7 тысяч сабель; конные части Русской армии в середине июня (старого стиля) не превышали 4 тысяч сабель.

13. 13 (26) апреля и 30 апреля (13 мая) по приказу генерала П.Н. Врангеля часы дважды переводились на 1 час вперед в целях экономии электроэнергии и топлива. 30 сентября (13 октября) часы были переведены на 1 час назад.

14. Решающее сражение произошло 20 июня (3 июля) в районе немецких колоний южнее Большого Токмака. Ударная группа Д.П. Жлобы была разбита наголову, потеряв свыше половины бойцов и лошадей. Белые захватили 3 тысячи коней (а не 5 тысяч, как пишет далее автор), на которые были посажены пешие бойцы 2-й кавалерийской и донских конных дивизий. По заключению следственной комиссии Юго-Западного фронта, главной причиной поражения группы стала непригодность Д.П. Жлобы к занимаемой должности.