3. Менгли гирей ханъ (Историческая картина)

I

Могущественный властитель Крымскаго юрта Менгли гирей-ханъ, послѣ возвращенія изъ Адріанополя, куда уведенъ былъ въ качествѣ султанскаго плѣнника, (послѣ сокрушенія генуэзскаго господства въ Крыму) пораженный роскошною обстановкою Меккскаго калифа, захотѣлъ подражать во всемъ своему суверену. Вслѣдствіе чего собраны были къ нему въ Хыркъ-еръ всѣ каменщики, садоводы и архитекторы, которымъ приказано было немедленно приступить къ постройкѣ обширнаго Сераля въ прелестномъ глубокомъ ущельи, находящемся между Хыркъ-еромъ и Хыръ-хыромъ¹, развести тѣнистый садъ и оживить все это мѣсто роскошными фонтанами. Главнымъ руководителемъ работъ назначенъ былъ итальянецъ, синьоръ Антоніо, случайно избѣгнувшій участи своихъ соотечественниковъ и укрывшійся въ одной изъ пещеръ на Хыръ-хырѣ. Человѣкъ этотъ хорошо былъ извѣстенъ Менгли-гирею въ Кафѣ, какъ образцовый строитель общественныхъ зданій.

Договаривая его, ханъ прибавилъ:

— Я вполнѣ надѣюсь на тебя, Антоніо, и буду увѣренъ, что дворецъ мой не будетъ хуже султанскаго въ Адріанополѣ.

— Онъ будетъ удобнѣе и роскошнѣе всѣхъ домовъ, видѣнныхъ мною въ Византійской имперіи, если съ вашей стороны не будетъ возраженій.

— Я привезъ достаточно золота и серебра, котораго не пожалѣю для своего удовольствія, отвѣчалъ Менгли, но если его не достанетъ, то султанъ вѣроятно пришлетъ мнѣ еще часть того, что полководецъ его, Кедукъ-Ахметъ, вывезъ изъ моей страны. Въ крайности же я сдѣлаю набѣги на Польшу и владѣнія Ахъ-бея² и съумѣю достать все необходимое для довершенія этого дѣла. Я приказалъ уже всѣмъ, состоящимъ у меня на службѣ, исполнять всѣ твои требованія подъ угрозою казни. Требуй тысячи людей на работы, но только спѣши отдѣлать главнѣйшія части постройки, чтобы я могъ удобнѣе помѣститься.

Синьоръ Антоніо поклонился повелителю татаръ и отправился къ казнедаръ-агѣ или министру финансовъ, чтобы сообщить ему подробности своей смѣты.

Оставшись наединѣ, Менгли гирей захлопалъ въ ладоши и приказалъ ввести Афузъ-Биляла, которому нѣсколько мѣсяцевъ тому назадъ поручилъ составить исторію своихъ предковъ. Слуга вышелъ и сейчасъ же возвратился съ пожилымъ татариномъ, въ костюмѣ улема.

Афузъ-Билялъ, прикоснувшись губами къ краю одежды повелителя своего, отодвинулся назадъ и сталъ на корточкахъ у окна.

— Я сегодня охотно послушаю твой теварикъ³ сказалъ Менгли-гирей, сидѣвшій съ поджатыми ногами на шелковой софѣ.

Афузъ молча вынулъ изъ за пазухи небольшую тетрадь и началъ чтеніе. Ханъ слушалъ съ глубокимъ вниманіемъ, не возражая ни единымъ словомъ, пока Билялъ переименовывалъ всѣхъ пророковъ, начиная отъ Адемъ-ата (Адама) до Магомета, но лишь только онъ началъ о Чингизъ-ханѣ, гирей вскрикнулъ:

— Читай громче, чтобы каждое твое слово проникло въ стѣны этого дома. Затѣмъ онъ приказалъ Чубукчи-агѣ (начальнику куренія) подать себѣ кальянъ.

Чтецъ выждалъ, пока властелинъ вдохнулъ въ себя ароматную струю душистаго дюмбека (дюбека), и продолжалъ:

«Блаженный и величественный Чингизъ-ханъ родился отъ блистательныхъ родителей, безъ сомнѣнія въ годъ льва⁴, потому что самъ былъ олицетвореніемъ характера и достоинствъ этого славнаго повелителя звѣрей».

— Совершенная правда, замѣтилъ ханъ.

«Всякое слово, выходившее изъ устъ этого великаго хана, продолжалъ Афузъ, дѣйствовало подобно молніи — и не было на землѣ ни одного царя, который не сложилъ бы у ногъ его своего оружія».

— Иначе и не могло быть, потому что онъ присоединилъ полміра къ своимъ владѣніямъ.

«Чингизъ-ханъ былъ великій законодатель. Въ его незабвенныхъ постановленіяхъ прямо сказано, что рано или поздно потомки его должны возвратиться въ ту страну, откуда вышли, въ противномъ случаѣ останутся въ зависимости у другаго народа.

— Мнѣ кажется, что прародитель мой немного ошибся въ этомъ предположеніи — возразилъ ханъ.

Впрочемъ, будущее извѣстно одному Аллаху.

Но довольно о немъ. Прочитай-ка мнѣ кое-что о происхожденіи нашемъ и времени занятія Крыма.

«Всѣ мы происходимъ отъ турка 7-го потомка Іафета. Впослѣдствіи, когда родъ нашъ умножился, прадѣды наши вынуждены были разлучиться и забыть другъ друга. Изъ нихъ одна часть направилась изъ Аджема (Персіи) къ берегамъ Чернаго моря, а остальные подались къ С. В. степямъ, представляющимъ превосходныя пастбища для стадъ.

Какъ одни, такъ и другіе, вслѣдствіе различныхъ причинъ, начали измѣнять свои наслѣдственныя свойства и именоваться отличительными именами: одни назвали себя Аланами отъ слова аланъ т. е. все побѣждающими или захватывающими; другіе каманами отъ слова хама т. е. кинжалъ, который носили за поясомъ; третьи казарами отъ слова хазмакъ т. е. обрабатывать землю; четвертые Ногаями отъ имени начальника племени; пятые Кытаями отъ слова хытъ-тай или трудно-управляемыми жеребятами; шестые Варягами или обладающими масломъ и т. п. Съ теченіемъ вѣковъ послѣдовали въ нихъ не только измѣненія въ одеждѣ и привычкахъ, но даже и въ нарѣчіи. Измѣненія эти безъ сомнѣнія раздѣлили бы насъ навсегда, еслибъ Аллахъ не послалъ на землю такого богатыря какъ Чингизъ-ханъ, который обошелъ ихъ всѣхъ и снова соединилъ въ одно стадо.

— Прекрасно сказано — замѣтилъ Менгли-гирей и приказалъ перейти къ той эпохѣ, когда праотцы его перешли чрезъ рѣки: Уръ-алъ и Элекъ⁵.

«Прадѣды наши всего болѣе просвѣтились — продолжалъ Афузъ — съ того момента, какъ соединились съ соотечественниками своими Юхарами, которые назывались этимъ именемъ отъ слова юхары, т. е. живущихъ выше. Перенявъ отъ нихъ грамоту и слившись съ одноплеменниками своими Хыргизами, именовавшимися этимъ именемъ отъ мѣстности Хыръ-егизъ, что означало горы-близнецы, они узнали чрезъ посредство послѣднихъ, что къ западу находятся великіи пространства земли, въ распоряженіи казаковъ или людей бѣды⁶, которыхъ не трудно сдѣлать рабами своими.

Мудрый Чингизъ-ханъ, желавшій сдѣлаться единымъ ханомъ на всей землѣ, такъ какъ Богъ единъ на небѣ, къ несчастію не успѣлъ достигнуть этой славной мысли по причинѣ старости; но желая, чтобы наслѣдники его престола преслѣдовали ее, написалъ своеручно въ наказѣ своемъ Цагадзынъ-бичикѣ, что ногаи должны покорить всю землю и не заключать мира ни съ кѣмъ раньше полной побѣды.

На основаніи этого наказа войска Чингиза двинулись на земли казаковъ — и Чучію предопредѣлено было разбить ихъ на Халкѣ въ 572 году отъ Эджиры.

Но такъ какъ побѣда эта не легко досталась ногаямъ и свидѣтельствовала, что съ казаками не легко управиться безъ громадныхъ силъ, Чучій рѣшилъ отложить дальнѣйшіе завоевательные планы и вновь переправился за Уръ-алъ. При этомъ, не желая стѣснять себя тѣми изъ побѣжденныхъ племенъ, которыя слѣдовали за нимъ, въ качествѣ авангарда или первыхъ жертвъ войны, онъ предоставилъ татарскимъ и цыганскимъ племенамъ⁷ остаться, гдѣ они пожелаютъ. Куда же имъ приходилось идти, какъ не въ ту страну, въ которой царствуешь теперь ты? И вотъ татаре подъ управленіемъ своихъ старѣйшинъ или пяти бековъ (силачей), извѣстныхъ нынѣ намъ подъ названіемъ пяти оджаковъ, въ сопровожденіи цыганъ, вступили въ Крымъ и заняли тѣ мѣстности, которыя не трудно было покорить именемъ хана.

Чрезъ 22 года мудрый ханъ Ахъ-тай (бѣлый жеребенокъ), не забывавшій завѣщанія Чингизъ-хана, приказалъ племяннику своему Чора-Батыю собрать все его войско и вновь пройти землю казаковъ. Приказаніе его было исполнено и съ этого времени вся земля Ахъ-бея и страны, прилегающія къ Кара-денизу (Черному морю), сдѣлались собственностію нашего народа.

— Въ такомъ случаѣ и Кавказъ долженъ принадлежать нашему роду — сказалъ Менгли.

— Да, Кавказъ также былъ завоеванъ твоими предками, но такъ какъ имъ не удобно было слѣдить за этою страною, то жители, пользуясь неурядицами въ Алтынъ ордѣ, отложились отъ насъ. Само названіе этой страны Хав-Хазъ (т. е. выкапывай губку) свидѣтельствуетъ это.

— Я вновь заставлю ихъ признать мою власть, но мнѣ предварительно надобно раздѣлаться съ этимъ подлымъ Эминекомъ, который засѣлъ въ Хыръ-хырѣ и надѣется царствовать въ Крыму.

— Да, этотъ человѣкъ очень мѣшаетъ намъ. Я положительно убѣжденъ, что ему сочувствуетъ третья часть жителей твоего ханства. Конечно, воевать съ тобою онъ не осмѣлится, но и противъ него никто не подыметъ руки.

— Бездѣльникъ, онъ успѣлъ въ теченіи того времени, пока я находился у султана, расположить къ себѣ народъ мой; но я съумѣю теперь обойтиться и безъ его помощи. Я написалъ уже калифу и надѣюсь, что онъ отдастъ въ мое распоряженіе Кезлевскій или Инкерманскій гарнизонъ для захвата этого бунтовщика.

— Ты поступишь очень хорошо, если обойдешься безъ насъ. Ни беки, ни народъ до настоящаго времени не увѣрены въ томъ, что ты будешь полновластнымъ господиномъ въ Крыму. Имъ кажется, что ты отпущенъ султаномъ на родину безъ всякихъ правъ.

— Я понялъ это, не смотря на то, что меня встрѣчали въ Гезлевѣ, какъ хана — отвѣчалъ Менгли гирей. Но всѣ эти заблужденія быстро исчезнутъ, какъ только турецкое войско станетъ исполнять мои приказанія. Вотъ что еще я хочу поручить тебѣ, Билялъ. Не знаешь ли такого человѣка, который могъ бы пробраться на Хыръ-хыръ, не испрашивая на это позволенія Эминека и преданныхъ ему лицъ?

— И который владѣлъ бы хорошо кинжаломъ? добавилъ исторіографъ.

— Ты угадалъ мою мысль. Признаться мнѣ не особенно хочется отдавать себя въ полную зависимость султанскихъ визирей, которымъ придется за всякое пустое одолженіе посылать цѣнные подарки. Эхъ, какое несчастіе принесли нашему роду эти дженевезы и бунтовщики!

— Да; не случись этой разладицы, турки, не явились бы къ намъ.

— И не присвоилъ бы себѣ верховныхъ правъ этотъ ничтожный Эминекъ.

— Съ Эминекомъ ты легко раздѣлаешься, свѣтлѣйшій ханъ, но отъ турковъ никогда. Я положительно убѣжденъ, что они будутъ нашими судьями и повелителями.

— Ну, ужъ этого я ни въ какомъ случаѣ не допущу. Довольно и того, что татаре будутъ молиться о калифѣ, содѣйствовать ему въ битвахъ и слушать тѣхъ хановъ, которые будутъ назначаться имъ изъ рода Чингизъ-хана.

— Это значитъ, что будутъ царствовать надъ нами не тѣ, которымъ слѣдуетъ по законамъ, а которые съумѣютъ добиться расположенности визирей.

Менгли-гирей вмѣсто того, чтобы отвѣчать на предположеніе Биляла, повторилъ первый вопросъ свой.

— У меня есть племянникъ — сказалъ Афузъ — который не напрасно слыветъ въ народѣ за дели-баша⁸, но я не знаю навѣрно, въ какихъ отношеніяхъ онъ находится къ Эминеку и партіи его. Если ты желаешь, я пришлю его къ твоему порогу.

— А чѣмъ онъ болѣе всего интересуется?

— Мнѣ кажется, онъ помѣшанъ на хорошихъ лошадяхъ и хорошемъ оружіи.

— Я охотно предоставлю ему одно и другое, если онъ будетъ вѣрно служить мнѣ. Объяви ты ему это.

Афузъ, пожелавъ тысячелѣтія повелителю своему, быстрыми шагами вышелъ и направился къ мечети, у дверей которой сидѣли почтеннѣйшіе граждане Хыркъ-ера въ ожиданіи изана или призыва на молитву. Воздавъ имъ подобающее почтеніе, Афузъ занялъ скромное мѣсто.

— Не отъ хана ли ты идешь? спросилъ его духовникъ, — что новаго, какъ идутъ дѣла ханства?

— Все обстоитъ благополучно, Гафаръ-мулла, — отвѣчалъ Билялъ — и не будь между нами партіи Эминека, мы навѣрно зажили бы новою жизнію. Нашъ ханъ за трехлѣтнее пребываніе въ Адріанополѣ такъ просвѣтился, что съумѣетъ теперь показать міру нашу силу и способности прадѣдовъ.

— Да, пора намъ проснуться — вмѣшался молодой Булатъ-бекъ — наши подданные Левка (поляки) и Московы, пользуясь неурядицами въ Ордѣ, совершенно забыли своихъ господъ и настолько окрѣпли, что пожалуй подымутъ оружіе, если мы потребуемъ ясакъ.

— А съ кѣмъ бы ты охотнѣе пошелъ на гяуровъ — спросилъ мулла — съ Эминекомъ или Менгли-гиреемъ?

— Мнѣ кажется, что ханъ нашъ не особенно расположенъ къ джигитству, а Эминекъ-беку это очень нравится.

— Такъ ты за Эминека? спросилъ Билялъ.

— Я, братъ, не люблю вмѣшиваться въ чужія дѣла и ни за кого не подставлю шеи моей подъ саблю. Кто изъ нихъ сдѣлается ханомъ, тотъ и будетъ повелителемъ моимъ, — но скажу откровенно, что Эминекъ мнѣ кажется молодцомъ въ полномъ смыслѣ слова. Еслибъ я былъ на мѣстѣ Менгли-гирея, я употребилъ бы всѣ усилія примириться съ нимъ и сдѣлалъ бы его туманъ-баши или главнымъ начальникомъ арміи. Онъ, навѣрно, заткнулъ бы за поясъ и Бату-хана и Темиръ-Аксака. Эхъ, какъ бы мнѣ хотѣлось теперь переплыть Узу-Свавъ (Днѣпръ) или погулять въ степяхъ Бутаклы и Барабашъ-хазаковъ⁹! Какъ бы хотѣлось вновь послать юзъ-башіевъ (сотниковъ) кличъ кликать и заставить всѣ оджаки разносить по воздуху пріятный запахъ отъ жарившихся для похода чорековъ¹⁰. Люблю я жизнь джигита въ степи! И дѣйствительно, что можетъ быть пріятнѣе, когда бурку обратишь въ шалашъ, а сѣдло въ подушку и станешь свободно дышать ночною прохладою. Что ты скажешь на это, мулла?

Я отвѣчу старою пословицею: всякая кошка ловитъ мышь для себя. Если тебѣ нравится лѣто и буйная жизнь, то меня прельщаетъ зима, когда день проходитъ какъ часъ, а ночь предоставляетъ продолжительный кейфъ. Сказавъ это, имамъ поднялся съ мѣста и приказалъ муэзину прокричать изанъ.

Билялъ до входа въ мечеть подошелъ къ отважному Булатъ-беку и предложилъ ему откушать у него чёреки, которые жена его приготовляетъ лучше другихъ.

— Хорошо приду, я давно собирался къ тебѣ на лафы (разговоры). Теперь такое время, когда намъ чаще надо собираться. Нашъ блистательный ханъ послѣ гощенія у султана, по-видимому сильно возгордился и забылъ о старыхъ друзьяхъ.

Вечеромъ въ условное время къ афузъ-Билялу явился ожидаемый гость и съ жадностью волка истребилъ громадную миску квадратныхъ лепешекъ, пропитанныхъ курдючнымъ саломъ.

— Да послужитъ во благо душамъ умершихъ твое гостепріимство — сказалъ, рыгнувъ, Булатъ-бекъ. Право ты напомнилъ мнѣ одинокому въ мірѣ лучшіе дни изъ прошлаго. Неужели я не дождусь того что было? Бѣдные дженевезы, я никогда не забуду ихъ блистательнаго положенія въ Кафѣ и тѣхъ одолженій, которыя они оказывали намъ. У нихъ я всѣмъ пользовался; но развѣ только я одинъ? Съ гибелью ихъ точно наше царство покрылось туманомъ и гирей кажется лишнимъ. Одно остается намъ начать набѣги и не имѣть никакихъ сношеній съ турками.

— Я полагаю, что Менгли-гирей не долго будетъ оставаться пассивнымъ зрителемъ и пожелаетъ возстановить славу предковъ своихъ, но ему предварительно хочется сдѣлаться полнымъ хозяиномъ въ домѣ своемъ.

— Ему мѣшаетъ Эминекъ-бей.

— Кромѣ этого онъ не хорошо еще увѣренъ въ отношеніяхъ своихъ къ султану — прибавилъ Билялъ. Впрочемъ, судя по словамъ хана, все это скоро должно покончиться.

— А съ Эминекомъ какъ онъ думаетъ раздѣлаться? Я полагаю, что послѣдняго не легко будетъ захватить, такъ какъ онъ обладаетъ нѣсколькими пушками, привезенными изъ Чимбалы, да и при томъ въ крайности никто не станетъ обнажать сабли противъ того, который, въ теченіи трехъ лѣтъ, замѣнялъ имъ повелителя.

— Султанъ не потерпитъ его упорства и навѣрно къ Хыръ-хыру подвезутся большія орудія, которыя заставятъ его вылѣзть изъ норы своей. Но ханъ боится, что это дастъ туркамъ поводъ вмѣшиваться въ наши домашнія дѣла и, конечно, злоупотреблять своими правами: ему хотѣлось бы какъ-нибудь покончить это дѣло безъ сторонняго вмѣшательства.

— Понимаю, ему хотѣлось бы поступить и съ нимъ такъ, какъ съ братьями своими, но къ несчастію теперь не существуютъ его могущественные друзья, которымъ онъ покровительствовалъ и въ то же время завидовалъ. Говоря по чести мусульманина, Менгли гирей самый неблагодарный и безсовѣстный человѣкъ: онъ былъ тайною пружиною гибели дженевезовъ, а теперь мечтаетъ избавиться и отъ господства тѣхъ, которые сдѣлали его полновластнымъ господиномъ нашимъ. Объ этомъ не я одинъ говорю, а весь народъ... Долго же ему придется трудиться, пока мнѣніе это измѣнится.

— Я думаю, что послѣ же перваго удачнаго похода всѣ станутъ поклоняться ему, какъ мудрѣйшему и великому падишаху.

— Мнѣ кажется, Билялъ-эфенди, ты какъ то особенно очарованъ ханомъ.

— Эхъ, Булатъ-бей, по правдѣ сказать такіе люди, какъ мы съ тобою, не должны враждовать противъ царствующихъ особъ. Вѣдь мы никогда не будемъ въ состояніи заставить ихъ подчиняться нашимъ желаніямъ, а они всегда будутъ властны задавить или уничтожить насъ. Въ такомъ случаѣ не лучше ли служить имъ, пока они въ силѣ и правѣ вознаградить насъ, а затѣмъ, если эта власть перейдетъ къ другому, то также вести себя и въ отношеніи другаго. Развѣ не такъ дѣлаютъ и наши рабы, которые ненавидятъ насъ въ душѣ, а между тѣмъ, въ надеждѣ на благодарность, готовы по первому приказанію нашему повѣсить собственныхъ дѣтей своихъ. Вотъ напримѣръ, я пишу теперь исторію нашего народа и хановъ по приказанію Менглія, который, увидѣвъ подобный теварикъ у турецкаго султана, пожелалъ имѣть его и у себя. Я никогда не занимался такими пустяками и никогда не позволилъ бы себѣ переворачивать въ могилѣ костей давно умершихъ прародителей нашихъ, но въ надеждѣ сблизиться съ ханомъ и заслужить его вниманіе, охотно вынулъ изъ за пояса чернильницу и занялся этимъ дѣломъ.

— Ну, а я напримѣръ — спросилъ Булатъ-бей — чѣмъ бы могъ служить этому коварному властителю, чтобы пользоваться его милостями?

— Такіе отважные люди, какъ ты, всегда будутъ имѣть много выгодныхъ порученій. Я почти увѣренъ, что ты можешь сдѣлаться у Менгли-гирея правою рукою и повелѣвать ханствомъ.

Булатъ-бекъ задумался. Его одинокая жизнь, послѣ изгнанія генуэзцевъ изъ Кафы и потеря всего имущества, захваченнаго турецкими солдатами, сдѣлали его скитальцемъ по городамъ и улусамъ. За нѣсколько времени до появленія въ Крымъ Менгли-гирея, онъ сошелся было съ Эминекъ-бекомъ и надѣялся получить каймаканство, но теперь этого нельзя было ожидать. Это и было важнѣйшею причиною негодованія его противъ новаго хана.

Хитрый Афузъ смекнулъ, что его не трудно будетъ сдѣлать преданнымъ рабомъ гирея, если пообѣщать какія-нибудь выгоды въ будущемъ. Приказавъ подать кувшинъ пьяной бузы, исторіографъ такъ мастерски повелъ рѣчь, что Булату показалось чрезвычайно выгоднымъ перейти на службу къ новому повелителю Крымскаго ханства.

— Хорошо — отвѣчалъ онъ — я попробую послужить у него, если меня пригласятъ. Но если мы не сойдемся характерами, то я выѣду къ заволожскому шахъ-Ахмету, который навѣрно приметъ меня съ распростертыми объятіями. Съ этими словами Булатъ простился съ Афузомъ.

Афузъ-Билялъ, выпроводивъ гостя, сейчасъ же послалъ за племянникомъ своимъ Джеляломъ, слывшимъ въ округѣ за такого же отважнаго и буйнаго джигита, какимъ считался и Булатъ-бей.

— Сынъ мой — обратился къ нему Афузъ — я пригласилъ тебя, чтобы спросить: кто могущественнѣе всѣхъ на небѣ и кто господствуетъ на землѣ?

— Неужели дядя, ты самъ, не знаешь этого?

— Мое знаніе не принесетъ тобѣ пользы, а я задумалъ выдвинуть тебя впередъ и сдѣлать помощникомъ хана. Убѣжденъ ли ты, подобно мнѣ, что Менгли-гирей восторжествуетъ надъ врагомъ своимъ и сдѣлается первымъ знаменитымъ падишахомъ Крымскаго юрта и окрестныхъ народовъ?

— Я убѣжденъ, что всѣхъ могущественнѣе есть Аллахъ на небѣ и что онъ одинъ можетъ назначить намъ повелителя. Что же касается Менгли-гирея, мнѣ кажется онъ не достигнетъ того, чтобы властвовать надъ нами. Если Эминекъ-бей не предпринимаетъ ничего рѣшительнаго, то это происходитъ во первыхъ оттого, что онъ послалъ къ турецкому султану своего повѣреннаго съ ходатайствомъ представить ему ханство безъ кровопролитія, и наконецъ оттого, что ему пришлось бы вооружить турецкихъ пашей противъ себя, которымъ дано знать, что султанъ Мегметъ допустилъ Менглія до занимаемаго имъ раньте престола. Но, если султанъ теперь узнаетъ, что Менгли есть самый меньшой изъ всѣхъ наслѣдниковъ ханскаго престола, что онъ по законамъ нашимъ ни въ какомъ случаѣ не можетъ царствовать, до тѣхъ поръ пока существуютъ старшіе члены семьи, и что онъ достигъ этого неслыханнымъ насиліемъ надъ братьями при помощи гяуровъ дженевезовъ, то нѣтъ сомнѣнія, что Менгли, какъ узурпаторъ и законоотступникъ, будетъ обезглавленъ.

— Эминекъ-бей, вѣроятно все, это подробно описалъ Мегметъ султану — сказалъ афузъ — но едва ли Калифъ повѣритъ ему.

— Письмо его засвидѣтельствовано болѣе чѣмъ сотнею подписей самыхъ почтеннѣйшихъ начальниковъ родовъ.

— Повторяю тебѣ, сынъ мой, что это ходатайство ни къ чему не послужитъ. Менгли-гирей въ теченіи трехъ-лѣтняго пребыванія съ султаномъ заслужилъ престолъ отца не по праву наслѣдія, а по личному благоволенію къ нему завоевателя Крыма. Ты по-видимому увлеченъ его партіею, но я, смотрѣвшій на дѣло безъ пристрастія и знающій навѣрно, что Менгли-гирея никакая сила не сдвинетъ съ мѣста, совѣтую тебѣ теперь же отстать отъ друзей твоихъ и, подобно Булатъ-бею, перейти на службу къ хану въ то время, когда я пользуюсь возможностію попросить за тебя.

— Ты сказалъ за Булатъ-бея, неужели онъ измѣнилъ Эминеку?

— Онъ созналъ, что лучше теперь быть сытымъ и повелѣвающимъ, чѣмъ голодать, въ надеждѣ на сомнительную будущность.

Джелялъ задумался.

— Думай, думай, сынъ мой, но помни, что ты единственный мой наслѣдникъ, которому я ни въ какомъ случаѣ не могу желать зла.

— Я знаю это; но мнѣ кажется, что ты ошибаешься и если я перейду къ Менгли-гирею, то лишусь очень многаго.

— А такъ какъ Эминекъ погибнетъ, то ты ничего не лишишься.

— Нѣтъ, дядя, я не могу тебѣ въ настоящее время отвѣтить. Дай мнѣ три дня сроку хорошенько обдумать.

— Самый большій срокъ я могу предоставить тебѣ до завтрашняго дня. Если къ этому времени ты не послѣдуешь моему совѣту, то я запрещаю тебѣ именоваться моимъ родственникомъ и всѣ стада мои достанутся по завѣщанію племянникамъ жены моей.

Теперь ты можешь возвратиться въ хату свою и подумать, на которой сторонѣ выгоднѣе тебѣ быть.

Сказавъ это, Билялъ приказалъ женѣ своей подать ему подушку и легъ спать предъ пылающимъ очагомъ.

Джелялъ долго сидѣлъ безъ движенія, но потомъ поднялся и тихо вышелъ.

II

Чтобы ознакомить читателей съ предшествовавшими событіями въ Крыму, намъ приходится возвратиться назадъ и именно къ тому времени, когда Менгли-гирей ханъ, въ качествѣ плѣнника представленъ былъ предъ свѣтлыя очи великаго завоевателя султана Магомета¹¹. Калифъ, считавшій всѣхъ монгольскихъ хановъ за крайнихъ невѣждъ-номадовъ, долго не интересовался видѣть и Крымскаго владыку. Относительно его владѣній онъ также имѣлъ не ясное понятіе и полагалъ, что достаточно будетъ держать въ пограничныхъ пунктахъ небольшіе гарнизоны, а внутри страны кадіевъ, чтобы сдерживать въ покорности и зависимости его Ногайцевъ. Такъ прошло нѣсколько мѣсяцевъ. Томясь тоскою, Менгли-гирей сосредоточилъ все вниманіе на изученіи характера и дѣйствій калифа съ тѣмъ, чтобы при случаѣ расположить его въ свою пользу. Какими онъ руководствовался для этого данными, мы не знаемъ, но вотъ главнѣйшія историческія свѣдѣнія объ этой личности, завѣщанныя намъ греками со дня перехода его въ Византійскую имперію:

«Султанъ-Магометъ, по восшествіи на греческій престолъ, желая вознаградить войска свои за храбрость, предоставилъ имъ полную свободу воспользоваться имуществомъ порабощенныхъ христіанъ. Какъ поступили съ несчастными иновѣрцами его войска — этого невозможно передать словами. Пока насиліе и грабежъ былъ въ разгарѣ, Калифъ на 5-ый день пребыванія въ Константинополѣ лично изъявилъ желаніе осмотрѣть Палату. При этомъ осмотрѣ приказано было сдѣлать опись имуществу, всѣмъ бѣжавшимъ и поголовную перепись всѣмъ оставшимся въ этой части столицы жителямъ и уничтожить ограду со стороны материка, чтобы лишить ихъ возможности сопротивляться его власти. При переписи оказалось, что ушло изъ Галаты пять тысячъ семействъ. Потерять такое число рабовъ показалось султану невыгоднымъ и онъ употребилъ всевозможныя хитрости, чтобы возвратить бѣглецовъ¹² въ опустѣвшіе кварталы. Покончивъ съ этимъ, Калифъ назначилъ главнымъ начальникомъ въ Константинополѣ раба своего Сулеймана, которому поручилъ безотлагательно ремонтировать всѣ стѣны столицы, а великолѣпную церковь св. Софіи обратить въ мечеть. Послѣ чего султанъ порѣшилъ переѣхать въ Адріанополь, который по его мнѣнію казался болѣе удобнымъ для резиденціи верховной власти. Для исполненія этого желанія избраны были нарочные послы, съ которыми отправлены самыя красивѣйшія изъ женъ и дочерей, отобранныя отъ порабощенныхъ гражданъ для сформированія гарема.

18 іюня Магометъ II, получивъ извѣстіе, что все приготовлено къ пріему его, немедленно выѣхалъ изъ Константинополя, оставивъ жителей его на жертву установленнымъ властямъ. По прибытіи въ Адріанополь, гдѣ его раболѣпно вынуждены были принять граждане съ цѣнными подарками, султанъ согласился принять всѣхъ явившихся съ привѣтствіемъ посланниковъ отъ ближайшихъ земель и вассаловъ бывшей греческой имперіи.

— Вашихъ доброжелательствъ недостаточно мнѣ — отвѣчалъ имъ угрюмымъ голосомъ султанъ — я не вѣрю словамъ невѣрныхъ. Затѣмъ онъ потребовалъ отъ представителя Сербіи платить ежегодно въ казну его 12 т. червонцевъ, отъ Пелопонежскаго 10 т., отъ Хіоскаго 6 т., Трапезондскаго 3. т., а отъ всѣхъ остальныхъ поголовную дань.

Мѣсяцъ спустя этому алчному завоевателю показалось, что онъ чрезвычайно снисходительно поступалъ съ первыми четырьмя представителями сосѣднихъ народовъ, вслѣдствіе чего онъ послалъ нарочнаго объявить сербскому деспоту, что земля, которою онъ владѣетъ, не составляетъ его наслѣдственной собственности, а потому онъ долженъ убраться изъ нея добровольно. Посланному приказано было, подъ угрозою смертной казни, привезти отвѣтъ въ теченіи 25 дней; но требованіе это не могло быть исполнено въ срокъ по отсутствіи палатина. Султанъ въ предположеніи, что посолъ измѣнилъ ему, немедленно выступилъ въ походъ и покончилъ это движеніе страшнымъ грабежомъ и полономъ мирныхъ жителей. При дѣлежѣ послѣднихъ на долю султана досталось около 4 т. семействъ. Возвратившись въ Адріанополь, Магометъ отдалъ приказаніе построить ему въ центрѣ Константинополя роскошный сераль изъ матеріаловъ церквей и монастырей. Пока онъ былъ занятъ этою мыслію, явились къ нему посланники съ о. Родоса съ просьбою войти въ обоюдное коммерческое сношеніе. — Ваша просьба будетъ уважена только тогда — отвѣчалъ султанъ — когда жители Родоса признаютъ меня своимъ верховнымъ повелителемъ и будутъ исправно выплачивать поголовную подать.

Смущенные посланники перешли съ ходатайствомъ къ визирямъ, но и они отвѣчали, что калифъ, какъ властитель трехъ морей, не можетъ считать островитянъ этихъ морей самостоятельными и что если они добровольно не исполнятъ требуемаго падишахомъ, то рискуютъ жизнію и свободою. Пораженные такою наглостію посланники, чтобы избавиться отъ темницы, рѣшились просить султана послать съ ними уполномоченнаго для переговоровъ съ намѣстникомъ ихъ острова. Магометъ согласился, но посланный его возвратился съ отвѣтомъ, что правитель Родоса, считая себя только слугою римскаго папы, не въ правѣ пускаться въ такого рода сужденія. Этого было достаточно, чтобы султанъ направилъ къ Родосу эскадру съ приказаніемъ завоевать островъ и съ жителями его поступить, какъ съ бунтовщиками.

Годъ спустя калифъ видя, что жители архипелагскихъ острововъ не думаютъ добровольно признать его власть, приказалъ снарядить новую экспедицію изъ 150 судовъ подъ начальствомъ Эмиръ-Алія и Хамзы съ приказаніемъ привести ихъ въ должное повиновеніе. Экспедиція эта прежде всего прибыла къ о. Митилино, гдѣ, встрѣтивъ безусловное раболѣпство и многочисленныя приношенія съ съѣстными припасами для десантныхъ войскъ, направилась къ о. Хіо, считавшемуся въ то время самымъ лучшимъ по производительности. Расположившись внѣ пушечнаго выстрѣла, флотоводцы ожидали, что и здѣсь встрѣтятъ такой же пріемъ отъ жителей, но ошибившись въ расчетахъ, заняли позицію противъ церкви св. Исидора и придумали заявить требованіе на какой-то долгъ частному лицу въ Константинополѣ. Островитяне отказались отъ всякихъ долговъ, вслѣдствіе чего Хамза высадилъ на берегъ десантъ и началъ безпощадно истреблять сады и огороды, послѣ чего двинулся къ городу, но увидѣвъ, что онъ хорошо укрѣпленъ и жители взялись за оружіе, вызвалъ депутатовъ для миролюбивыхъ переговоровъ и, приказавъ заковать ихъ въ цѣпи, оставилъ островъ Хіо съ тѣмъ, чтобы вновь собрать дань съ жителей Родоса и на обратномъ пути довершить начатое. На этотъ разъ оказалось, что Родосъ охранялся многими вооруженными судами. Турки заскрежетали зубами и съ остервенѣніемъ бросились на о. Ко, но и на послѣднемъ потерпѣли неудачу. Явившись вновь къ Хіотамъ, они отпустили ихъ повѣренныхъ въ надеждѣ, что этими мѣрами расположатъ къ себѣ не желавшихъ подчиниться угрозамъ. Хіосцы приняли враговъ недовѣрчиво, но оказали имъ должное гостепріимство. Сначала все шло хорошо, но потомъ, когда турки напились пьяными и начали безумствовать, затѣялась драка, недешево обошедшаяся зачинщикамъ. Турки вынуждены были бѣжать на корабли, но и при этомъ частица ихъ не избѣгла смерти, потому что барказъ, излишне переполненный бѣглецами, опрокинулся. Послѣ всего этого Хамза возвратился въ Константинополь въ предположеніи, что султанъ приметъ въ расчетъ его оправданія и снарядитъ другую эскадру противъ непокорныхъ грековъ и итальянцевъ, но лишь только онъ намекнулъ о неудачахъ, султанъ схватился за бороду и закричалъ:

— О, негодный слуга, я приказалъ бы содрать съ тебя кожу, еслибъ не любилъ твоего отца! Отнынѣ ты будешь самымъ презрѣннымъ рабомъ моимъ и никогда не получишь доли въ военной добычѣ. Ты допустилъ, чтобы презрѣнные гяуры насмѣялись надъ братьями твоими правовѣрными, зная, что я не прощу такой оплошности никому. О, вскрикнулъ онъ — клянусь именемъ Аллаха, что хіосцы всегда будутъ ненавистны мнѣ и что я не засну спокойно до того времени, пока не истреблю ихъ.

Нѣсколько времени спустя султанъ, добившись уступки о. Фасо и двойной дани отъ владѣтеля Лезвіи, вновь снарядилъ флотилію противъ жителей Хіо. На этотъ разъ турки проникнувъ въ главный городъ острова и ограбивъ гражданъ, захватили многихъ изъ нихъ въ плѣнъ, которыхъ и доставили въ Константинополь, гдѣ они проданы были въ рабство. Султанъ недоволенъ былъ и этимъ, вслѣдствіе чего суда его должны были вновь направиться къ несчастному острову и обложить его ежегодною данью въ размѣрѣ 10 т. червонцевъ. Вслѣдъ за тѣмъ калифъ присоединилъ въ владѣніямъ своимъ о. Лимно и задумалъ сдѣлать тоже самое и съ Лезвіею, но потерпѣвъ погромъ и будучи самъ раненъ, съ трудомъ убѣжалъ съ остатками своей арміи. Такая неожиданность сильно повліяла на горделиваго завоевателя и заставила папу Калиста II выслать болѣе десяти хорошо вооруженныхъ судовъ къ островамъ Хіо, Лезво, Лимно, Имбро, Самофраки и Тассо съ приказаніемъ, чтобы жители немедленно приступили къ устройству крѣпостей и приготовились отбиваться отъ невѣрныхъ огнемъ и мечемъ. Султанъ, занятый въ это время войною на материкѣ, не обращалъ вниманія на творившееся на водѣ, но лишь только освободился отъ предпріятія своего, немедленно выслалъ флотилію для покоренія Пелопонежскихъ острововъ, которой въ непродолжительное время удалось успѣть въ этомъ и возвратиться съ безчисленными богатствами. Эта удача настолько утѣшила ненасытнаго повелителя, что онъ противъ обыкновенія провелъ нѣсколько мѣсяцевъ въ Константинополѣ и приказалъ построить громаднѣйшій боевой корабль противъ гяуровъ, который назвалъ «Безистаномъ».

Въ послѣдующій же затѣмъ годъ потребовалъ выстроить еще 10 большихъ и 200 малыхъ судовъ. Изумленныя такимъ числомъ морскихъ силъ близкія къ султану лица начали спрашивать его: куда онъ намѣренъ отправить эти суда? Султанъ, окинувъ грознымъ взглядомъ любопытныхъ, отвѣтилъ:

— Еслибъ одна волосинка въ бородѣ моей открыла мои намѣренія, то я сочелъ бы священною обязанностію вырвать ее и сжечь въ огнѣ.

Этимъ онъ выразилъ полное недовѣріе ко всѣмъ безъ исключенія сановникамъ царства и хотѣлъ доказать имъ, что можетъ обойтись безъ ихъ содѣйствія.

Когда всѣ эти суда готовы были къ отплытію, Магометъ, принявъ надъ ними главную команду, выступилъ въ Мраморное море и, направившись къ азіатскимъ берегамъ, въ непродолжительное время овладѣлъ Бруссою, а потомъ Синопомъ. Не довольствуясь этимъ, онъ проникъ въ великую Арменію и заставилъ царя Давида подъ угрозою смертной казни съ семействомъ, уступить ему большую часть своихъ владѣній и только послѣ всего этого возвратился въ Андріанополь.

Въ 1462 году Калифъ послалъ къ Валахскому господарю, чтобы онъ выслалъ ему кромѣ установленнаго гарача 500 юношей и самъ явился на поклонъ. Воевода отвѣчалъ послу, что гарачъ будетъ уплаченъ сполна, но остальныя требованія султана не могутъ быть исполнены. Когда сообщили объ этомъ отвѣтѣ падишаху, онъ направилъ вторичныхъ пословъ съ приказаніемъ немедленно взыскать гарачъ и объявить дерзкому господарю, что онъ не замедлитъ самъ придти къ нему въ гости. Изъ этихъ словъ не трудно было понять, чѣмъ грозилъ ему варваръ, вслѣдствіе чего воевода приказалъ казнить пословъ и началъ подготовляться къ встрѣчѣ враговъ, но не видя ихъ, перешелъ въ турецкія владѣнія и, уничтоживъ всѣ попавшіеся ему мусульманскіе отряды, возвратился обратно въ ожиданіи самого султана. Когда извѣстили о случившемся калифа, онъ приказалъ немедленно созвать 150 т. армію и ставъ въ главѣ ея, переправился за Дунай. Пока совершалось это передвиженіе Валахцы всѣ безъ исключенія покинули тѣ мѣста, по которымъ должны были проходить турки и удалились на сѣверныя окраины своихъ земель. Воевода же съ массою войскъ занялъ недоступную и скрытую позицію съ цѣлью напасть на врага въ расплохъ. Турки ужасно изумились, когда очутились въ опустѣвшей странѣ, но въ предположеніи нагнать бѣглецовъ ускорили движеніе свое. Наконецъ утомленные должны были расположиться на отдыхъ. Валахцы не выпускали ихъ изъ вида и, пользуясь этою благопріятною случайностію, внезапно набросились на безпечно спящихъ турковъ и нанесли имъ такое полное пораженіе, что султанъ не осмѣлился думать о дальнѣйшемъ походѣ и вынужденъ былъ возвратиться домой.

Въ 1463 году султанъ снова предпринялъ походъ противъ острововъ Лезво и Метилино, и Николая Гателуцо, будто бы незаконно отнявшаго отъ брата своего его наслѣдственныя права. Походъ этотъ увѣнчался полнымъ успѣхомъ, благодаря обманамъ и увѣреніямъ, что ни отъ гражданъ, ни отъ военачальниковъ не потребуются никакія особенныя жертвы. На дѣлѣ же оказалось совершенно другое: порабощенные лишились имущества своего и лучшихъ сыновей и дочерей. Что касается Гателуцо, то онъ увезенъ былъ плѣнникомъ въ Константинополь и брошенъ въ темницу по обвиненію въ насильственномъ будто бы обращеніи какого-то турчонка въ христіанство. Несчастный князь, пылая ненавистью и потерявъ надежду снова пользоваться свободою, рѣшился принять исламъ въ надеждѣ достигнуть потерянныхъ правъ и отомстить злодѣю. Заявленіе его было принято съ видимымъ удовольствіемъ, но лишь только онъ сдѣлался мусульманиномъ, калифъ приказалъ снять съ него голову. На этотъ разъ султанъ Магометъ приказалъ выстроить еще 30 судовъ, нѣсколько дворцовъ и мечетей и много казенныхъ зданій какъ въ Константинополѣ, такъ равно и въ резиденціи своей Адріанополѣ.

Въ послѣдующемъ затѣмъ году Магометъ выслалъ войска свои подъ главнымъ предводительствомъ любимца своего Магмута въ Иллирію. Повсюду, гдѣ показывались эти варвары, жители высылали къ нимъ уполномоченныхъ съ просьбою не разорять ихъ и безпрекословно сдавались. Такимъ образомъ главнокомандующій добрался до столицы и поклялся Кораномъ не сдѣлать никому вреда, если послѣдуетъ добровольная сдача города. Граждане повѣрили ему и впустили злодѣя. Магмутъ на этотъ разъ не сочелъ нужнымъ сдержать клятвы, а, ограбивъ столицу, выбралъ ⅔ лучшаго народонаселенія въ рабство и отправилъ ихъ вмѣстѣ съ царемъ въ подарокъ Калифу. Вслѣдъ затѣмъ и самъ, представляясь къ нему, сказалъ, что онъ поклялся священною книгою сберечь жизнь повелителя завоеванной страны. Слова эти такъ возмутили Магомета, что онъ приказалъ повергнуть Магмута въ темницу и послать нарочныхъ за семействомъ коронованнаго плѣнника; но когда оказалось, что послѣднее скрылось съ своими богатствами въ Рагузѣ, ожесточился на столько, что самъ вновь выступилъ въ походъ и, обошедъ окрестныя земли Иллиріи, привели съ собою громадное число плѣнныхъ, которыхъ приказалъ продать въ рабство, а царя Иллиріи предать позорной казни.

Такія варварскія дѣйствія невольно должны были обратить вниманіе ближайшихъ сосѣдей Венеціанъ и заставить ихъ собраться на совѣщаніе и рѣшить, какими мѣрами укротить алчность безпощаднаго Магомета. Многіе предлагали послать къ завоевателю пословъ съ данью и подарками, но Викторъ Капелло одинъ изъ умныхъ и богатѣйшихъ гражданъ, по выслушаніи этого унизительнаго предложенія, началъ обвинять представителей націи въ томъ, что они низко поступили противъ Византіи въ то время, когда она искала ихъ помощи и что еслибъ эта помощь была дана, то они не дожили до настоящаго безвыходнаго положенія. — «Вы и теперь желаете — сказалъ онъ — сдѣлать вторую глупость, предоставивъ туркамъ право считать насъ данниками своими, но я на это не соглашусь и самъ буду сражаться противъ врага христіанъ съ наемными людьми. Пристыженные патріоты очнулись отъ заблужденія и выслали эскадру къ берегамъ Пелопонеса. Тѣмъ временемъ Капелло съ наемными Унграми вошелъ въ Турцію и истребилъ цѣлый корпусъ враговъ. Лишь только свѣдѣніе объ этомъ дошло до калифа, онъ приказалъ Магмуту броситься со всѣми силами на Венеціанъ и не щадить ихъ. Магмутъ немедленно двинулся въ Ѳессалію, гдѣ соединился съ Омаромъ. Занявъ Аргосъ, Леондари и Патру, Магмутъ приказалъ Омару идти въ венеціанскія владѣнія и все предавать огню и мечу. Этому послѣднему въ первые дни удалось схватить до 500 итальянцевъ и отправить ихъ къ султану въ рабство, но варваръ приказалъ обезглавить ихъ и выбросить тѣла на съѣденіе собакъ.

Тѣмъ временемъ при содѣйствіи египетскаго султана островъ Кипръ перешелъ отъ Іоанна къ брату его Якову, который обратился къ Магомету за помощію. Калифъ, искавшій всегда случая присоединить къ владѣніямъ своимъ всѣ прилегавшіе къ нему острова, немедленно направилъ къ нему громадное число судовъ. Цѣлый мѣсяцъ употреблено было на битвы и всевозможные обманы, но видя, что дѣло не окончится успѣхомъ, Магометъ рѣшилъ въ умѣ возвратиться обратно, но въ это время одинъ изъ недовольныхъ островитянъ и именно Ѳома Скіаво, явившись къ нему, передалъ, что жители острова начали изнуряться отъ голода и вынуждены будутъ сдаться, если онъ продолжитъ осаду еще нѣсколько дней. Это извѣстіе измѣнило намѣреніе султана и Кипръ дѣйствительно чрезъ недѣлю достался варварамъ, которые не пощадили въ немъ ни одного человѣка, ни одной малолѣтней дѣвочки. Самъ султанъ своеручно обезглавилъ дочь полководца Байула прекрасную Анну, которой онъ предлагалъ всѣ блага міра за любовь, но которая, плюнувъ злодѣю въ лицо, назвала его самымъ ужаснѣйшимъ изъ всѣхъ лютыхъ звѣрей міра.

Паденіе Кипра впослѣдствіи оказалось по винѣ Канали, которому предоставлена была флотилія и забота о снабженіи острова провіантомъ, но который, боясь за жизнь бывшаго съ нимъ на суднѣ сына, не хотѣлъ подвергаться опасностямъ встрѣчи съ турками. За это малодушіе Венеціанская республика постановила подвергнуть Канали посмертному заключенію въ темницѣ и тогда-же запретила морякамъ имѣть при себѣ на судахъ дѣтей своихъ.

Въ 1471 году султанъ Магометъ неожиданно напалъ на Венецію, ограбилъ жителей и съ массою плѣнныхъ возвратился въ Константинополь. Обстоятельство это возмутило всѣхъ католиковъ и они начали придумывать всѣ способы, чтобы отмстить султану. Въ это время грекъ Рандо, думавшій также объ этомъ, предсталъ предъ ними съ предложеніемъ своихъ услугъ, обѣщая сжечь весь турецкій флотъ, если ему даны будутъ необходимые матеріалы и обезпечена будетъ жизнь семьи его на случай гибели самого. Венеціане охотно приняли предложеніе и отважный грекъ, прикрывъ брандеръ плодами, явился между турецкими кораблями, стоящими въ Каліополѣ, въ качествѣ купца. Предпріятіе его удалось какъ нельзя лучше, но къ несчастію смѣльчакъ былъ пойманъ и представленъ къ ожесточенному калифу. На вопросъ султана, кто подговорилъ его къ такому подвигу, Рандо отвѣчалъ, что онъ лично пылаетъ ненавистію къ нему, какъ врагу христіанъ и сожалѣетъ, что попался прежде, чѣмъ могъ убить его. Такой отвѣтъ показался калифу выше святотатства и онъ приказалъ въ ту же минуту распилить дерзкаго гяура на нѣсколько частей. Узнавъ объ этомъ, Венеціане въ точности исполнили обѣщаніе свое, подаривъ женѣ Рандо домъ и большую сумму денегъ.

Послѣ этого Венеціанская республика, соединившись съ Неаполитанскимъ королемъ и Персидскимъ шахомъ Узунъ-Хасаномъ успѣла отобрать отъ турковъ свои владѣнія.

Бросивъ христіанъ на время, Калифъ рѣшился наказать шаха, у котораго не было артиллеріи. Походъ этотъ удался Магомету и предоставилъ ему множество плѣнныхъ, часть которыхъ была обезглавлена, а остальные доставлены въ Константинополь и проданы въ рабство.

Въ 1474 году султанъ Магометъ выслалъ 80 т. корпусъ подъ начальствомъ евнуха Сулеймана противъ Венеціанскихъ владѣній. Республика поручила защиту земель своихъ Антоніо Лоредану, который, не поддаваясь ни на какіе обманы и уловки непріятеля, съумѣлъ нанести ему такой уронъ, что они должны были возвратиться съ ничтожными трофеями и вскорѣ послѣ этого сдѣлать нападеніе на Навпаку и Лимносъ, но Лореданъ и на этихъ пунктахъ разбилъ ихъ. Честь спасенія послѣдняго острова греческія лѣтописи приписываютъ одной дѣвушкѣ Маріулѣ, которая, увидя отца своего убитымъ, а соотечественниковъ, готовившихся къ бѣгству, первая взяла мечъ и бросилась на враговъ, уже карабкавшихся на крѣпостныя стѣны. Отрубивъ двумъ изъ нихъ головы, она возбудила въ гражданахъ отвагу и задержала турковъ до того времени, пока явился на помощь къ атакованнымъ Лореданъ.

Таковы были подвиги султана Магмута, когда привезенъ былъ въ Константинополь Менгли-гирей. Изъ всѣхъ этихъ дѣйствій калифа Крымскій ханъ вывелъ заключеніе, что алчный завоеватель пожелаетъ оставить за собою его ханство и охотно повѣритъ братьямъ его, что онъ завладѣлъ наслѣдственнымъ престоломъ противъ постановленій корана. Помѣщенный въ одинъ изъ сералей древнихъ греческихъ императоровъ, Менгли-гирей, чтобы обратить на себя вниманіе турковъ, началъ сближаться съ улемами и усердно посѣщать мечети, но при всемъ этомъ не могъ добиться свиданія съ великимъ калифомъ, который день и ночь обдумывалъ планы о распространеніи своихъ владѣній и господствѣ надъ цѣлою Европою. Однажды къ печальному хану, сидящему у дверей мечети, подошелъ блистательно вооруженный турокъ и началъ бесѣдовать съ нимъ. Это былъ Морбекъ одинъ изъ храбрыхъ полководцевъ калифа. Менгли-гирей разсказалъ ему про свою печальную судьбу и просилъ при случаѣ обратить на него вниманіе падишаха.

— Знаешь, что я тебѣ совѣтую — отвѣчалъ Морбекъ — иди служить въ мой отрядъ, который долженъ завтра выступить въ Албанію. Авось тебѣ удастся чѣмъ-нибудь прославиться, что дастъ мнѣ поводъ обратить на тебя вниманіе калифа и возбудить у него желаніе видѣть и поговорить съ тобою.

— Ты правъ — сказалъ ханъ — я сегодня же явлюсь къ тебѣ и буду сражаться за султана въ качествѣ простаго воина.

Мѣсяцъ спустя Крымскій ханъ уже сражался въ отрядѣ противъ Кантарини и Новело и обратилъ на себя вниманіе тѣмъ, что своеручно отрубилъ послѣднему полководцу голову, когда онъ изъ желанія спасти сына своего, окруженнаго внезапно турками, рѣшился покинуть свою недоступную для врага позицію.

Морбекъ согласно обѣщанію донесъ султану о необыкновенной храбрости и усердіи Менгли-гирея, но и на это не послѣдовало никакого вниманія. Крымскій ханъ вынужденъ былъ продолжать свою добровольную службу и вскорѣ затѣмъ очутился предъ городами Дрекасто, Лисо, Фуста, гдѣ происходили отчаянныя битвы и ужасное кровопролитіе. Венеціане и турки бились съ остервенѣніемъ, но ни одна, ни другая сторона не могла торжествовать побѣды. Въ виду такой безконечной борьбы итальянцы рѣшились предложить настойчивому врагу дань, чтобы избавиться отъ громадныхъ потерь. Съ этимъ извѣстіемъ отправленъ былъ къ Магомету Менгли-гирей. Калифъ очень обрадовался такому исходу дѣла и, принявъ хана дружелюбно, немедленно послалъ нарочнаго, что готовъ прекратить военныя дѣйствія, если Венеція будетъ платить ему ежегодно 80 т. дукатовъ. Какъ ни велика была эта сумма, но итальянцы вынуждены были согласиться и внести ее впередъ.

Съ этого времени Крымскій ханъ сдѣлался частымъ собесѣдникомъ Калифа и въ концѣ концовъ сблизился съ нимъ настолько, что началъ ходатайствовать о возвращеніи наслѣдственнаго престола. Султану на первый разъ желаніе это показалось страннымъ, но впослѣдствіи, сообразивъ, что держать въ Крыму соотвѣтствующее число войскъ, при надобности его въ Турціи, не принесетъ ему особенныхъ выгодъ и что напротивъ, если онъ отнесется снисходительно къ единовѣрцамъ своимъ, то они охотно станутъ служить ему, изъявилъ согласіе возвратить Менгли-гирея на прадѣдовскій престолъ, но въ качествѣ вассала, который обяжется за себя и подданныхъ своихъ исполнять всѣ условія, которыя предложитъ суверенъ.

— Все, что потребуетъ калифъ, все обязаны исполнять правовѣрные — отвѣчалъ ханъ, которому невыносимо было оставаться на чужбинѣ безъ всякихъ правъ и занятій и гдѣ каждый эфенди имѣлъ право повелѣвать имъ.

— Ну, хорошо — отвѣчалъ ханъ — я на дняхъ прикажу написать золотыми буквами то обязательство, которое ты дашь мнѣ торжественно. Затѣмъ я прикажу опоясать тебя саблею и возложить на голову царскій знакъ. За деньгами не произойдетъ остановки. Но помни, что ты съ этой минуты сдѣлаешься моимъ меньшимъ братомъ, который обязанъ любить меня; въ противномъ случаѣ мы сдѣлаемся врагами.

— Надѣюсь, султанымъ, всегда пользоваться твоимъ расположеніемъ и дружбою, если только ты не станешь довѣрять тѣмъ, которые изъ простаго доброжелательства станутъ клеветать на меня. Въ моей странѣ много родовъ съ своими представителями, которые станутъ моими врагами, когда узнаютъ, что я призналъ тебя верховнымъ повелителемъ и станутъ, чего добраго, хлопотать о замѣнѣ меня такимъ членомъ изъ рода Чингизъ-хана, который возвратилъ бы имъ первобытную свободу.

— Я не буду обращать на нихъ никакого вниманія до тѣхъ поръ, пока ты будешь моимъ другомъ и буквально придерживаться правиламъ святаго ширіата.

Менгли-гирею очень хотѣлось признаться предъ султаномъ, что онъ по волѣ отца вступилъ на престолъ не по праву старшинства, но услышавъ намекъ его на святость ширіата, не осмѣлился сдѣлать этого изъ боязни, чтобы калифъ не предпочелъ старшаго брата его Эминека, который согласился бы на всевозможныя условія лишь-бы именоваться ханомъ и получать доходы ханства.

Недѣлю спустя Менгли-гирея потребовали въ султанскій диванъ и прочитали обязательство, которое онъ долженъ подписать и затѣмъ приготовиться къ коронацій.

Обязательство это состояло въ слѣдующемъ:

Менгли-гирей принималъ присягу на Коранѣ за себя и наслѣдниковъ въ вѣчной покорности калифу, предоставляя ему абсолютное право возводить и смѣнять властителей Крымскаго юрта; высылать по первому требованію султана соразмѣрное народонаселенію число войска для помощи на сѣверную границу, заставить улемовъ молиться всенародно о султанѣ, какъ верховномъ повелителѣ правовѣрныхъ и т. и.

Противъ этого Магометъ II въ свою очередь обязался не возводить на Крымскій престолъ никого другаго, кромѣ князей изъ рода Чингизъ-хана и ни одного изъ членовъ этого рода не подвергать смертной казни; дозволялъ произносить въ мечетяхъ послѣ своего имени имя хана; не отказывать ни въ какой письменной просьбѣ, касающейся блага страны. Предоставлялъ хану два знамени, а тремъ послѣдующимъ за нимъ личностямъ т. е. Калгѣ, Нуредину и Ширинъ-бею по одному санджаку. Кромѣ всего этого онъ обязывался, на случай требованія войска платить въ пользу мурзъ и бековъ до 14 т. червонцевъ, а 20 т. на войско.

Когда подписанъ былъ этотъ договоръ и принята присяга, Менгли-гирей въ сопровожденіи важнѣйшихъ сановниковъ царства и полководцевъ введенъ былъ въ то отдѣленіе дивана, гдѣ возсѣдалъ султанъ. Здѣсь въ присутствіи его Какаджи-паша надѣлъ на хана кафтанъ шитый золотомъ и каучукъ съ брилліантовымъ перомъ, а султанскій меченосецъ опоясалъ его саблею съ золотою рукояткою, осыпанною алмазами и возложилъ на плечи колчанъ съ стрѣлами. Послѣ чего громогласно прочитана была султанская грамота, а шеихъ-уль-исламъ произнесъ высокопарную рѣчь, выставляющую султана превыше всѣхъ владыкъ міра, такъ какъ онъ есть намѣстникъ пророка и владѣтель ключей отъ священной Каабы. Окончивши рѣчь свою, патріархъ ислама выразилъ надежду, что ханъ съумѣетъ заставить народъ свой понять величайшую власть калифа и сочтетъ съ своей стороны за особенное счастіе пользоваться его благосклонностію. Лишь только замолкъ великій блюститель ширіата, всѣ сановники начали поздравлять Менгли-гирея и вывели его на улицу, гдѣ, посадивъ на великолѣпно убраннаго коня, проводили до Константинополя, откуда онъ долженъ былъ возвратиться въ Крымъ на лучшемъ казенномъ суднѣ.

Въ Константинополѣ Менгли-гирей помѣщенъ былъ въ царскомъ дворцѣ и пробылъ нѣсколько дней въ желаніи отыскать Мангупскихъ князей, съ которыми одновременно былъ плѣненъ и доставленъ въ этотъ городъ. Желая отъ всей души освободить тѣхъ, которые такъ братски приняли его въ горькую минуты жизни, онъ обратился къ Шеихъ-уль-исламу и сказалъ:

— Могу-ли я просить у тебя ходатайства, чтобы мнѣ подарили въ рабство трехъ гяуровъ изъ моего царства, которые одновременно со мною привезены были въ Константинополь и брошены въ темницу?

— Подарить безъ соизволенія султана никто не вправѣ, но я везу приказъ начальнику города, чтобы всѣхъ, безъ исключенія плѣнныхъ немедленно вывели на базарную площадь и продали съ аукціона. Ты владѣешь въ настоящее время большимъ количествомъ золота и слѣдовательно не трудно будетъ купить всѣхъ, кого пожелаешь.

Обрадованный этимъ извѣстіемъ Менгли-гирей потребовалъ къ себѣ начальника всѣхъ мѣстъ заключенія и вмѣстѣ съ нимъ пошелъ розыскивать Исая, Андрея и Катерину. Но увы ни въ одной тюрьмѣ не встрѣтилъ ни одного изъ нихъ. Не постигая, гдѣ они могли дѣться, ханъ откладывалъ отъѣздъ свой въ надеждѣ отыскать ихъ на свободѣ. Для достиженія цѣли своей онъ переодѣлся въ платьѣ крымскаго татарина и началъ посѣщать базарныя площади. Въ одну изъ такихъ прогулокъ онъ повстрѣчался съ однимъ изъ грековъ, бывшихъ подданныхъ князя Исая, и началъ разспрашивать у него.

— Увы — отвѣчалъ незнакомецъ со вздохомъ — несчастный князь съ племянниками своими давно уже казненъ, а дочь его увезена въ Москву.

Извѣстіе это какъ громомъ поразило хана. На другой день онъ навелъ справки и когда убѣдился въ справедливости сказаннаго, то не хотѣлъ ни одной минуты оставаться долже въ странѣ, переполненной безпощадными людьми. Вотъ подъ вліяніемъ какихъ ощущеній находился ханъ, когда его извѣстили, что старшій братъ его Эминекъ-бекъ султанъ не намѣренъ добровольно отдать ему права господства въ Крыму, такъ какъ оно принадлежитъ по ширіату старшему въ роду.

III

Менгли-гирей ханъ только что возвратился съ мѣстности, на которой проектировалъ постройку дворца, какъ ему доложили, что преданные слуги, послѣ долгихъ усилій, успѣли наконецъ украсть христіанку изъ Ичеля¹³.

— Пусть ее передадутъ моему хадуму или хызларъ-ачасы¹⁴, а я сейчасъ приду въ отдѣленіе гарема. Нѣсколько минутъ спустя Менгли-гирей сидѣлъ около молодой румяной Татки, показавшейся ему сказочною красавицею.

— Какъ тебя зовутъ, прекрасная дѣва горъ? спросилъ онъ.

— Зови меня какъ хочешь — отвѣчала она угрюмо. Ты приказалъ меня похитить изъ родительскаго дома, чтобы сдѣлать своею рабынею или перепродать въ дальнія страны. Съ этого времени я должна забыть все прошлое, кромѣ моего Бога.

— Ты, вѣроятно, не знаешь, что я ханъ и повелитель твоихъ отцовъ, или умышленно называешь меня торговцемъ плѣнницъ.

— Для меня все равно, кто бы ты ни былъ. Я убѣждена только въ одномъ, что ты не добрый человѣкъ, если только позволилъ себѣ похитить единственную дочь у престарѣлыхъ родителей, которые навѣрно теперь доходятъ до отчаянія въ напрасныхъ поискахъ.

— Я постараюсь завтра же ихъ утѣшить, если ты полюбишь твоего владыку.

— Въ своемъ ли ты умѣ! Развѣ слыхано, чтобы христіанка полюбила мусульманина?

— Эти слова я не разъ уже слышалъ отъ исповѣдывающихъ открыто твою религію, но если я тобѣ скажу, что покойный отецъ мой былъ воспитанъ въ Литвѣ и всю жизнь свою призывалъ въ молитвахъ своихъ Марью-ману (Богородицу), на церкви которой не жалѣлъ никакихъ жертвъ, и что я провелъ всю юность мою съ дженевезами, то ты сама поймешь, что ваша религія мнѣ болѣе знакома и пріятна, нежели мусульманская, которой я совершенно не знаю, но исповѣдываю ради сохраненія за собою наслѣдственнаго престола. Послѣ всего этого тебѣ легко понять, почему именно я пожелалъ имѣть женою христіанку.

— И ты избралъ меня для поколѣнія будущихъ хановъ? Но почему именно меня, а не другую дѣвушку?

— Я поручилъ выборъ судьбѣ, которая благопріятствовала мнѣ до настоящаго времени.

— Но если я откажусь подчиняться твоей волѣ и попрошу возвратить меня домой?

— Это будетъ несправедливо и жестоко съ твоей стороны. Ты знаешь, что я властенъ сдѣлать отца твоего начальникомъ надъ всѣми Татами и доставить ему все, въ чемъ онъ будетъ нуждаться.

— Я въ этомъ не вижу ни для него, ни для другихъ, ни малѣйшей пользы.

— Чего же ты желаешь отъ меня, въ залогъ своего счастія?

— Того, что ты будешь уважать христіанъ и не забывать Марьи-маны, подобно отцу твоему.

— Я буду просить тебя молиться ей въ трудныя минуты моей жизни и приносить чистосердечные дары.

— Еще одно условіе: я хотя и буду извѣстна народу твоему подъ именемъ мусульманки, но ты однажды въ годъ будешь отпускать меня къ роднымъ для исполненія обрядовъ моей религіи.

Получивъ и на это согласіе, Кирьякула съ нѣжною улыбкою поднялась съ софы, чтобы удалиться въ свою комнату.

— Куда же ты уходишь? спросилъ ханъ.

— Мы должны разстаться — сказала она серьозно — до той поры, пока я увѣрюсь, что отецъ и мать мои не оплакиваютъ меня, пока ты не прикажешь переодѣть меня въ татарскій нарядъ и не объявишь, что избралъ меня въ жены свои. Сказавъ это, она удалилась.

Менгли-гирей, молча прослѣдивъ за нею глазами, не осмѣлился прибѣгнуть ни къ излишнимъ изліяніямъ, тѣснившимся въ груди его, ни къ просьбамъ остаться съ нилъ. Какое-то уваженіе, котораго онъ не питалъ до настоящаго времени къ женщинамъ и сознаніе, что это существо заслуживаетъ снисхожденія, заставили его покорно возвратиться въ свой селямликъ или пріемную комнату и распорядиться о безотлагательномъ исполненіи всѣхъ требованій дѣвы горъ.

Не успѣлъ ханъ расположиться на своей любимой атласной подушкѣ, привезенной изъ Константинополя, какъ къ нему введенъ былъ афузъ Билялъ.

— Я пришелъ къ тебѣ, блистательный ханъ, съ важнымъ сообщеніемъ. Эминекъ-бей послалъ къ султану отъ имени многихъ представителей прошеніе съ доказательствами, что ты, какъ младшій въ роду, по законамъ пророка не можешь царствовать. Мнѣ кажется, что заявленіе это должно поступить на судъ улемовъ и они чего добраго признаютъ его справедливымъ.

Менгли-гирей поблѣднѣлъ.

— Что же я долженъ сдѣлать по твоему, чтобы предупредить дурной исходъ дѣла?

— Надо дѣйствовать. Эминекъ долженъ умереть для того, чтобы ты царствовалъ.

— Я знаю это; но кто совершитъ такой подвигъ, когда я не имѣю ни единаго ловкаго человѣка, которому можно съ увѣренностію поручить это дѣло.

— Я заставилъ двухъ делибашей перейти къ тебѣ на службу, но не знаю, согласятся ли они поднять руку свою на того, съ которомъ они пировали, когда ты былъ въ Константинополѣ.

— Кто они такіе?

— Одинъ мой племянникъ Джелялъ, котораго я принудилъ къ этому подъ угрозою лишенія наслѣдства, а другой Булатъ-бей, изъ рода Ширинлы, проживающаго около Кафы.

— Спасибо тебѣ, Билялъ эфенди, и за эту услугу. Я ихъ охотно приму теперь же на службу, но ни за что не уполномочу лишить жизни того, кто кормилъ ихъ своимъ хлѣбомъ. Если они дѣйствительно окажутся способными на такое безчестное дѣло, то нѣтъ сомнѣнія, что впослѣдствіи найдутся можетъ быть люди, которые употребятъ ихъ же для убійства меня самого.

— Эти слова твои, ханъ, настолько блистательны, что я постараюсь записать ихъ въ концѣ моего теварика для будущаго писателя. Но что же ты намѣренъ дѣлать?

— Я все предоставляю въ руки Аллаха и султана Мегмета. Пусть хызметъ (судьба) сдѣлаетъ то, чего не властенъ человѣкъ измѣнить.

Афузъ тяжело вздохнулъ и, не желая нарушать присутствіемъ своимъ размышленія владыки, тихо вышелъ изъ комнаты. Молодой, полный силъ и честолюбія Менгли-гирей не удерживалъ его. Въ душѣ хана происходила борьба, отчаянная борьба между сознаніемъ, что престолъ похищенъ имъ беззаконно и самоувѣренностію, что онъ одинъ достоинъ царствовать послѣ смерти отца, не ради личнаго желанія, но для блага цѣлаго юрта.

Пока дѣйствительный ханъ находится въ безутѣшной тоскѣ, перейдемъ мы на Хыръ-хыръ, гдѣ поселился лишенный всѣхъ правъ своихъ Эминекъ-бей султанъ распоряжавшійся въ Крыму на правахъ наслѣдства, въ качествѣ хана и мечтавшій остаться въ этомъ достоинствѣ до того времени, пока турецкіе паши, жившіе въ Кафѣ, Гезлевѣ и другихъ важныхъ пунктахъ Крыма, не извѣстили его, что султанъ призналъ Менгли-гирея ханомъ и онъ долженъ въ непродолжительномъ времени выѣхать изъ ханства. Извѣстіе это ужасно поразило Эминека и онъ задумалъ поднять всѣхъ татаръ и ногаевъ противъ турокъ, чтобы изгнать ихъ изъ страны отцовъ; но когда убѣдился, что никто не желаетъ идти противъ ужасныхъ турецкихъ пушекъ, рѣшился, въ надеждѣ на будущую случайность, укрыться съ приближенными на недоступной вершинѣ Хыръ-хыра, теперешняго Чуфутъ-кале, гдѣ издавна существовали довольно обширныя постройки, воздвигнутыя Тохтамышъ-ханомъ.

Хыръ-хыръ¹⁵ въ это время была положительно недоступная крѣпость, представляющая кругомъ отвѣсныя скалы. Въ тѣхъ же мѣстахъ, гдѣ высокоподнятая скала эта представляла отклоны, доступные для сообщенія, заграждена была стѣнами и воротами. Такихъ въѣздовъ было два: первый, доступный для подводъ назывался большимъ, а другой для пѣшеходовъ — малымъ.

Передъ главными воротами находился большой высѣченный въ скалѣ бассейнъ, куда стекала дождевая вода, собираемая для питья домашнихъ животныхъ; у малыхъ же воротъ былъ подземный ходъ съ вырубленными ступенями въ скалѣ, ведущій къ источнику. Окрестности изобиловали лѣсомъ.

Кромѣ этихъ удобствъ на вершинѣ и во многихъ мѣстахъ у подножія были обширныя пещеры, гдѣ могли помѣщаться сотни людей. Въ углубленіи покоилось греческое поселеніе, жители котораго оставались равнодушными ко всѣмъ переворотамъ въ ихъ странѣ и усердно занимались сельскими работами. Но самымъ важнымъ удобствомъ для укрывающихся на Хыръ-хырѣ было то, что мѣстность эта, по высотѣ своей представляла возможность слѣдить за окрестностями и оставаться равнодушными зрителями при враждебныхъ намѣреніяхъ самыхъ отважныхъ враговъ.

Вотъ на этой высотѣ Эминекъ-бей съ двумя стами преданныхъ ему отважныхъ джигитовъ имѣлъ въ описываемое нами время мѣстопребываніе и отсюда не переставалъ дѣйствовать на всѣхъ почти представителей народонаселенія, изъ числа которыхъ многіе очень были недовольны Менгли-гиреемъ въ особенности за то, что онъ рѣшился сдѣлаться вассаломъ турецкаго султана.

Эминекъ-бей увѣрялъ всѣхъ, что отнынѣ страна, завоеванная его предками, не будетъ пользоваться прежнею свободою; что султанъ назначитъ своихъ муфтіевъ, кадіевъ и баскаковъ, которые будутъ безпощадно обирать народъ и превратятъ его въ своихъ рабовъ. Рѣчамъ его вѣрили, потому что до настоящаго времени Менгли-гирей не озаботился сообщить подданнымъ своимъ тѣхъ условій, на основаніи которыхъ сдѣлался вассаломъ Турціи. Ему не желательно было передавать этого въ одномъ только отношеніи, что султанъ присвоилъ себѣ право смѣнять и назначать Крымскихъ хановъ по личному усмотрѣнію, а между тѣмъ Эминекъ-бей, ссылаясь на приказаніе, отданное имъ всѣмъ мулламъ молиться о благоденствіи султана, имѣлъ основательное право утверждать, что Крымское ханство утратило навсегда свою самостоятельность и политическую свободу.

При возмущеніи народа ему сначала казалось, что татаре возьмутся за оружіе и выпроводятъ изъ Крыма турокъ, но обманувшись въ этихъ надеждахъ, онъ рѣшился повліять на калифа доказательствами, что Менгли-гирей, безъ сомнѣнія обманулъ его, назвавъ себя наслѣдникомъ престола, тогда какъ онъ самый младшій изъ 6-ти наслѣдниковъ Гаджи-гирея и по законамъ пророка не имѣетъ права господствовать надъ старшими по рожденію.

Эминекъ сдѣлалъ это заявленіе съ партіею своею изъ одного желанія показать султану, что онъ, признавая его и въ свою очередь всемірнымъ повелителемъ, ищетъ отъ него установленной святыми законами справедливости, но мало надѣясь на успѣхъ, такъ какъ султанъ могъ отговориться тѣмъ, что не онъ его избралъ ханомъ, — давно уже приготовился своими средствами спровадить узурпатора на тотъ свѣтъ, послѣ чего ему не могло представиться ни малѣйшаго затрудненія царствовать. Въ этихъ намѣреніяхъ Эминекъ, добывшій сильный ядъ, выжидалъ, пока представится ему удобный случай избавиться отъ Менгли-гирея. Но къ несчастію онъ не находилъ также никого, которому можно было довѣриться вполнѣ.

Однажды вечеромъ Эминекъ по обыкновенію лежалъ на войлокѣ подъ навѣсомъ своего дома и размышлялъ о непріятномъ положеніи своемъ. Къ нему подошелъ другъ дѣтства Узбекъ.

— Что новаго въ Хыркъ-ерѣ? спросилъ хозяинъ.

— Ничего особеннаго за исключеніемъ того, что Менгли по прежнему не дождется отвѣта отъ султана, относительно захвата тебя и того, что къ нему поступили на службу нашъ пріятель Булатъ-бей и Джелялъ-кривой.

— Неужели Менгли принялъ ихъ? вскрикнулъ Эминекъ, вскакивая съ мѣста.

— Да, по ходатайству Афузъ Биляла, который пишетъ теварикъ о нашемъ народѣ.

— Съ какою же цѣлью онъ это сдѣлалъ?

— Безъ сомнѣнія, чтобы отвлечь этихъ баши-бузуковъ отъ нашей партіи.

— Ну, это плохо, если Менгли такими путями станетъ дѣйствовать противъ насъ.

— Я тѣхъ же убѣжденій и пришелъ тебѣ совѣтовать распустить насъ по домамъ, а самому поспѣшить выѣхать въ Кипчакъ или куда-нибудь подальше, чтобы оттуда уже прійти на Крымскій престолъ. Отъ султана едвали мы дождемся правды, такъ какъ онъ тебя не знаетъ лично, а отъ татаръ я положительно не ожидаю сочувствія на дѣлѣ.

— Ты правъ, Узбекъ, но мнѣ какъ-то не вѣрится, чтобы Булатъ и Джелялъ измѣнили намъ. Не перешли ли они къ нему съ другою затаенною цѣлью?

— Кто знаетъ, отъ такихъ нетерпѣливыхъ головорѣзовъ можно ожидать всего.

— Знаешь ли, Узбекъ, прежде чѣмъ мы обдумаемъ съ тобою о временномъ бѣгствѣ изъ засады нашей, не можешь ли ты повидаться и пригласить ко мнѣ на нѣсколько словъ Булата?

— Если ты желаешь этого непремѣнно, то я постараюсь исполнить волю твою. Но зачѣмъ онъ нуженъ тебѣ?

— Не скрою отъ тебя, что я нахожу лучшимъ средствомъ добраться до престола, перешагнувъ чрезъ могилу недостойнаго брата моего.

Узбекъ, которому никогда не являлась подобная мысль, какъ-то испуганно взглянулъ на него.

— Ты удивляешься моему рѣшенію — продолжалъ Эминекъ — но еслибы тебѣ самому пришлось царствовать хоть одинъ мѣсяцъ, ты быть можетъ рѣшился убить роднаго отца, желавшаго лишить тебя господства. Царь, лишенный власти, или долженъ вновь добиться ея или умереть.

— Неужели ты думаешь, что Булатъ-бей рѣшится обезглавить господина своего?

— Нѣтъ ужъ это будетъ слишкомъ гласно и всѣ станутъ подозрѣвать меня. Я полагаю, что можно достигнуть цѣли посредствомъ кусочка яда, опущеннаго въ одинъ изъ любимыхъ напитковъ хана.

— Дѣлай, какъ знаешь самъ, только мнѣ кажется я ни за какія блага не рѣшился бы на такой грѣхъ.

— Крайность создаетъ чудеса.

— Булатъ-бей завтра же посѣтитъ тебя — сказалъ Узбекъ, удаляясь на покой.

Тѣмъ временемъ Менгли-гирей, исполнивъ всѣ требованія своей плѣнницы Кирьякулы, съ какою-то дѣтскою игривостью любовался ея татарскимъ нарядомъ и длинными тончайшими косками, густо прикрывавшими ея полный, но гибкій станъ.

— Теперь я, кажется, не состою болѣе въ долгу у моей Татки — сказалъ онъ.

— Остается главнѣйшее — отвѣчала она — заявить, что ты женатъ.

— Не проси у меня этого, гозюмъ¹⁶, въ настоящее время, когда большинство изъ подданныхъ моихъ враждуютъ и готовы изъ всякой мелочи создать цѣлую исторію. Даю тебѣ мое ханское слово, что ты будешь неразлучная подруга моя во всю жизнь.

— Но отчего же враждуютъ противъ тебя подданные? Неужели ты имъ успѣлъ уже надѣлать такъ много зла?

— Нѣтъ, рѣсница моя, я всего два мѣсяца, какъ вновь воцарился на престолѣ отца моего, но въ теченіи трехъ — лѣтняго плѣна моего у турецкаго султана, одинъ изъ полудикихъ братьевъ моихъ, содержавшихся въ темницѣ, успѣлъ захватить мою власть и взволновать народъ.

— Что же ты щадишь негодяя, достойнаго смерти?

— Я ничего не могу ему сдѣлать. Онъ заперся съ партіею своею въ недоступную крѣпость Хыръ-хыра, которая не боится пушекъ.

— Ну это еще не такъ важно: крѣпость, недоступная для многихъ, легко отворяетъ ворота для одного джигита.

— Знаю, но у меня нѣтъ пока друзей надежныхъ.

— А далеко ли отсюда до Хыръ-хыра?

— Нѣтъ; она начинается тамъ, гдѣ прекращается ущелье.

Кирьякула подошла къ окну и попросила хана точно указать ей направленіе и объяснить подробно отличительность этой крѣпости.

Менгли-гирей, приписывая желаніе ея простому любопытству, самымъ подробнымъ образомъ передалъ то, что было ему извѣстно.

— И такъ ты положительно убѣжденъ, что въ царствѣ твоемъ не найдется ни одного человѣка, который изъ преданности къ тебѣ рѣшился бы всадить этому злодѣю кинжалъ?

— Тремя годами раньше я нашелъ бы сотни палачей, но теперь, даже и тѣ, которые любятъ меня въ душѣ, поневолѣ должны уклоняться отъ моихъ просьбъ и приказаній. Ты сама, я думаю, замѣтила, что дворъ мой пустъ, что муфтій, кадій и прочіе правители страны не считаютъ себя обязанными являться ко мнѣ. Я имѣю пока одного подданнаго казнедаръ-агу и то благодаря тому, что привезъ достаточно золота и серебра отъ султана. Въ Эски-Крымѣ мнѣ было бы удобнѣе поселиться въ отцовскомъ сералѣ, но я не хочу попасть въ зависимость отъ кафскаго паши и его кровожадныхъ янычаръ. Притомъ, тогда народъ станетъ смотрѣть на меня, не какъ на друга своего, а какъ на завоевателя, желавшаго управлять имъ съ помощію турецкаго оружія.

— Чѣмъ же все это можетъ кончиться?

— Тѣмъ, что султанъ въ концѣ концовъ дастъ мнѣ возможность сокрушить моего врага и нарушителя общаго покоя.

— А если султанъ не обратитъ на вашу братскую ссору никакого вниманія?

— Тогда, конечно, Эминекъ восторжествуетъ.

— Ну, это незавидная для меня участь. Я ни за что не соглашусь быть женою твоею на нѣсколько недѣль.

— Что-жъ мнѣ дѣлать? Я не прочь самъ броситься на брата моего съ ножомъ въ рукахъ и помѣриться силами, но онъ не выходитъ изъ крѣпости.

— И, вѣроятно, также обдумываетъ, какимъ-бы образомъ поскорѣе отправить тебя на свиданіе съ прародителями?

— Такое предположеніе мнѣ никогда не приходило на умъ.

— Люди обыкновенно не допускаютъ у другихъ тѣхъ мыслей, которымъ сами предались; а я твердо убѣждена, что онъ болѣе тебя занятъ этимъ желаніемъ. Видишь-ли, я воспитывалась у Теодорскаго владѣтельнаго князя, что около Месихора¹⁷, и не смотря на то, что была большая шалунья, чрезвычайно любила прислушиваться къ его долгимъ разсказамъ съ женою. Онъ всегда бывало говорилъ, что если-бъ имѣлъ какую-либо возможность достигнуть дѣдовскаго престола, то безъ зазрѣнія совѣсти употребилъ-бы въ дѣло и ядъ, и кинжалъ. Видно блескъ престола волшебно дѣйствуетъ на тѣхъ, кто близко стоялъ къ нему.

— Неужели ты знала князя Ѳеодорійскаго? спросилъ съ удовольствіемъ Менгли.

— Я уже объявила тебѣ, что росла въ его семьѣ.

— На комъ же онъ былъ женатъ? До меня доходили слухи, что онъ пріѣхалъ откуда-то издали и воцарился по праву наслѣдства.

— Это правда. Онъ сначала былъ одинокъ, но потомъ ему удалось вырвать изъ рукъ какого-то разбойника въ лѣсу молодую прекрасную дженевезку Біанку, на которой и женился.

— Біанку изъ Кафы? племянницу верховнаго консула Джіовани? вскрикнулъ Менгли-гирей, подбѣгая къ Кирьякулѣ.

— А развѣ ты ее зналъ?

— Какъ не знать, когда я жилъ съ нею подъ одною кровлею, когда она меня любила! Да неужели это была Біанка, которую я такъ горько оплакивалъ въ увѣренности, что она погибла?

— Мнѣ хорошо извѣстно только то, что она была изъ Кафы, откуда пріѣзжалъ къ намъ на суднѣ ея дядя съ приданымъ. Я знаю также, какъ она была похищена какимъ-то татариномъ, выманувшимъ ее за городъ. Слышала также отъ нея, что ее везли къ хану, но не довезли благодаря случайной встрѣчѣ съ княземъ Ѳеодроса, который убилъ похитителя и освободилъ несчастную.

Менгли-гирей молча началъ кусать свою бороду.

— Этимъ разсказомъ ты успокоила меня, Кирьякула — сказалъ онъ нѣсколько минутъ спустя — потому что я былъ причиною похищенія Біанки и ужасно скорбѣлъ, когда она, не смотря на самые тщательные розыски мои, нигдѣ не оказалась. Въ тѣ годы я очень любилъ ее и пользовался взаимною ея расположенностію.

— Такъ это ты тотъ самый ханъ, о которомъ она такъ часто говорила съ мужемъ?

— Къ несчастію, да.

— Отчего же къ несчастію? по крайней мѣрѣ Біанка всегда говорила о тебѣ съ дружбою и уваженіемъ. Мнѣ помнится даже, что за нѣсколько дней до отъѣзда своего изъ княжества, она предлагала мужу своему написать къ тебѣ письмо и просить твоего ходатайства не допустить турковъ въ ихъ страну. Она была увѣрена, что ты не откажешь ей ни въ чемъ.

— Бѣдная Біанка! но гдѣ же она теперь находится?

— Они поѣхали на островъ Хіо, гдѣ у нихъ есть своя земля.

— А каковъ былъ ея мужъ?

— Это былъ добрѣйшій и храбрый человѣкъ. Мы безпрестанно ѣздили съ нимъ на охоту въ горы и до того пристрастились къ этому развлеченію, что я до настоящаго времени дрожу при видѣ дикой козы.

— Эхъ, моя джанымъ (душа), если я успѣю очистить вершину Хыръ-хыра отъ соперника моего, то я прикажу населить ее для твоего удовольствія различными дикими звѣрями, которыхъ ты будешь поражать.

— Ну, смотри, не забывай этого обѣщанія, потому что я стану мстить тебѣ. Однако мы отвлеклись отъ нашего разговора, Повторяю, что если ты желаешь царствовать, тебѣ надо дѣйствовать рѣшительно и не надѣяться на чужихъ.

— Я на дняхъ пригласилъ къ себѣ на службу двухъ отчаянныхъ головорѣзовъ, которые быть можетъ помогутъ мнѣ — отвѣчалъ гирей со вздохомъ.

— Ты ихъ знаешь, какъ вѣрныхъ людей, которые чѣмъ-либо доказали преданность свою?

— Нѣтъ, я взялъ ихъ по рекомендаціи преданнаго мнѣ старика.

— Къ какому же лагерю они раньше принадлежали?

— Они преданы были Эминеку, врагу моему.

— Въ такомъ случаѣ я увѣрена, что Эминекъ дальновиднѣе тебя и навѣрно восторжествуетъ. Эти друзья его, живши съ тобою, навѣрно или заколятъ тебя ночью или отравятъ.

— Такихъ вещей у насъ не принято дѣлать.

— Ихъ не дѣлаютъ и у насъ, пока не предстоитъ крайней надобности.

Ханъ задумался.

— Неужели я долженъ имъ отказать? спросилъ онъ.

— Этого не слѣдуетъ дѣлать, но ты обязанъ съ того дня, когда они войдутъ въ дворъ твой быть всегда хорошо вооруженнымъ и никогда не принимать никакой пищи и питья ни изъ чьихъ, кромѣ моихъ рукъ. Если ты послушаешь меня, будущую жену твою, то мы общими усиліями восторжествуемъ; въ противномъ случаѣ отпусти лучше меня къ родителямъ, чтобы не чувствовать предъ смертью лишняго упрека совѣсти.

— Но я не въ состояніи буду исполнить этого обѣщанія, когда меня посѣтятъ почтенные люди.

— Ты долженъ его исполнить.

— Я могу забыться.

— Чтобы этого не случилось, возьми мое кольцо и надѣнь его на одинъ изъ пальцевъ своихъ. Оно предостережетъ тебя отъ всякаго рода несчастій.

Ханъ повиновался.

— И притомъ я увѣрена — продолжала Кирьякула, — что тебѣ недолго придется остерегаться враговъ. Я рѣшаюсь сама дѣйствовать противъ твоего брата съ тѣмъ, что ты отпустишь меня на нѣсколько дней къ одновѣрцамъ моимъ, которые живутъ у подножія Хыръ-хыра и не станешь искать до тѣхъ поръ, пока я сама не приду. Видишь ли ты этотъ небольшой кинжалъ? — прибавила она, вынимая изъ за пазухи складное оружіе — я было захватила его для себя на случай, еслибъ мы не сошлись съ тобою въ мысляхъ, но онъ въ настоящее время пригодится мнѣ для другаго человѣка.

— Какъ развѣ ты, дѣвушка, рѣшаешься идти противъ врага моего?

— Да, и повѣрь, что никто другой не проникнетъ къ нему кромѣ твоей жены.

— Но онъ обезчеститъ тебя?

— Тогда я умру, но только не одна. Понимаешь?

— Но я не желаю этого и не отпущу тебя, пока ты невинна.

— Извини, пріятель. Невинность только можетъ тебѣ доказать, что я осталась чистою, на случай торжества.

— Ты права, прелестная дѣва горъ. Но мнѣ ужасно непріятно подвергать тебя опасности.

— Для меня нѣтъ большой опасности, ты только отложи пріемъ къ себѣ въ домъ новыхъ слугъ до возвращенія моего. Самое худшее то, что я могу умереть, но ты, давшій мнѣ слово любить христіанъ моихъ соотечественниковъ, вѣроятно не забудешь его исполнить въ особенности, когда я принесу себя въ жертву для спасенія твоего.

— Клянусь Аллахомъ, что я буду любить твоихъ соотечественниковъ, какъ братьевъ моихъ.

— Но только не такъ, чтобы похищать ихъ дочерей.

— Ты шутишь, Кирьякула?

— Напротивъ, я вступаю въ договоръ за два дня до моей смерти.

— Развѣ ты убѣждена, что умрешь? Въ такомъ случаѣ я не отпущу тебя.

— Я пошутила, но однако намъ нечего терять дорогаго времени. Попрощаемся и прикажи какой-нибудь старухѣ выпроводить меня со двора твоего, а тамъ я сама въ моемъ національномъ костюмѣ проберусь до христіанскаго поселенія.

Менгли-гирей подошелъ къ ней и, тяжело вздохнувъ, положилъ руки свои на плечи.

— Я не въ силахъ отпустить тебя дѣвушку на такое опасное предпріятіе, сказалъ онъ, это будетъ безчестно для хана.

— Ну такъ замѣни меня мущиною, отвѣчала она, я останусь съ тобою.

— У меня нѣтъ истинныхъ друзей.

— Неправда, я твой другъ, но ты кажется изъ ревности не довѣряешь мнѣ?

— Мнѣ жаль тебя. Я такой подруги не встрѣчу вторично въ жизни.

— Тѣмъ лучше, ты меня не забудешь.

Ханъ прижалъ ее къ груди; слезы выступили на его глазахъ.

— Довольно, сказала Кирьякула. Лучше плакать отъ радости, чѣмъ отъ другихъ причинъ. Иди къ своимъ обязанностямъ, а я подумаю, какъ лучше взяться за дѣло.

Менгли-гирей не сопротивлялся. Онъ поцѣловалъ ее въ оба глаза и молча вышелъ.

Часъ спустя Кирьякула въ сопровожденіи старушки вышла на улицу, оглянулась къ окну, у котораго стоялъ молодой прекрасный повелитель Крымскаго ханства, махнула ему рукою и быстрыми шагами направилась къ глубокому ущелью, ведущему къ Хыръ-хыру.

Ханъ продолжалъ слѣдить за нею въ глубокомъ раздумьи.

«Странное существо, думалъ онъ! — Какъ могла придти ей на умъ мысль спасти меня отъ человѣка, которому предался весь народъ скорѣе изъ боязни, чѣмъ изъ любви? И что она можетъ сдѣлать этому злодѣю? Допустимъ, что она проникнетъ къ нему, но развѣ такъ легко убить дѣвушкѣ сильнаго мущину? Нѣтъ, она навѣрно сдѣлается сама жертвою мерзавца, мѣшавшаго мнѣ пользоваться и властью и преданностію народа. Да, она неминуемо погибнетъ, но надо полагать, что гибель ея, если не сейчасъ, то въ самое непродолжительное время будетъ искуплена его смертію. Не можетъ быть, чтобы она шутя отнеслась ко мнѣ или руководствовалась другими намѣреніями, такъ какъ я не обидѣлъ ея ни словомъ, ни дѣломъ.

Нѣсколько часовъ спустя въ Хыркъ-ерѣ разнеслась вѣсть, что плѣнница, доставленная Менгли-гирею, убѣжала со двора его и не нашлось ни единаго мусульманина, который пожелалъ бы розыскамъ ее. Слухъ этотъ нарочно распущенъ былъ, по приказанію хана, того старушкою, которая выпроводила Кирьякулу со двора и которая отъ всей души была предана ему со дня рожденія.

Въ эту же ночь тайкомъ пробрался къ Булатъ-бею изъ Хыръ-хыра Узбекъ и сейчасъ же послѣ привѣтствія, спросилъ, дѣйствительно ли слышанное имъ о Кирьякулѣ справедливо и не узналъ ли кто, по какому направленію ушла бѣглянка?

— Какъ не знать, отвѣчалъ Булатъ, многіе изъ нашихъ не только видѣли ее, но даже разговаривали. Если вѣрить разсказчикамъ, то такой красавицы еще не было въ нашихъ мѣстахъ.

— Отчего же она убѣжала?

— Надо полагать отъ увѣренности, что Менгли пользуется ханствомъ только въ своихъ мечтахъ.

— Ты это говоришь съ такою увѣренностію, а между тѣмъ мнѣ достовѣрно извѣстно, что самъ перешолъ къ нему на службу.

— Я перешолъ во первыхъ, чтобы нѣсколько подкормиться, потому что съ нѣкотораго времени у меня безпрестанно звенитъ въ ушахъ отъ голода, и наконецъ, для того, чтобы разомъ покончить съ этимъ непріятнымъ положеніемъ. Изъ двухъ безправныхъ хановъ во чтобы ни стало долженъ остаться одинъ.

— Ну, въ такомъ случаѣ я не ошибся, заступаясь за тебя предъ Эминекъ-беемъ.

— Пожалуй, но если Эминекъ будетъ по прежнему укрываться отъ всѣхъ и не предприметъ ничего рѣшительнаго, то мы всѣ поневолѣ сплотнимся вокругъ Менглія. Замѣтилъ-ли ты, какой онъ началъ строить сераль и сколько народа работаетъ у него? Это доказываетъ, что онъ увѣренъ въ своей власти, а твой Эминекъ только сосетъ трубку да мечтаетъ. Эхъ, будь я на его мѣстѣ, что мнѣ эти турки! я надѣлалъ бы такихъ чудесъ, что эти джанабеты (поганые) не знали-бы, какою дорогою возвратиться восвояси. Твой Эминекъ просто оглупѣлъ и началъ походить на старую бабу съ тѣхъ поръ, какъ Менглія приняли въ Гезлевѣ (Евпаторіи) съ царскими почестями. Право, если еще черезъ мѣсяцъ мы не узнаемъ настоящаго хана, то я намѣренъ своеручно убить одного изъ нихъ, чтобы предоставить другому полное право быть хозяиномъ.

— Я самъ тѣхъ-же убѣжденій — отвѣчалъ Узбекъ — и пріѣхалъ нарочно пригласить тебя на совѣтъ къ Эминеку, который по-видимому началъ пробуждаться отъ сна.

— Но я теперь перешелъ на службу къ Менглію и мнѣ опасно рисковать ѣздить къ вамъ на переговоры.

— Но ты еще не переѣзжалъ къ нему и слѣдовательно за тобою не станутъ слѣдить.

— Это правда. Я могу еще нѣсколько дней оставаться у себя и пожалуй завтра въ полночь пріѣду.

— Непремѣнно?

— Непремѣнно.

— Ну, такъ прощай. Мнѣ необходимо поискать еще эту плѣнницу. Кто знаетъ можетъ быть и она можетъ принести намъ какую-нибудь услугу. Говорятъ, что тамъ, гдѣ мущина не съумѣетъ ничего сдѣлать, тамъ женщина все рѣшитъ однимъ взглядомъ.

— Да, да говорятъ-же старики, что женщина перехитрила и черта. Попробуй, а завтра разскажешь мнѣ.

Узбекъ, не смотря на темноту и позднее время ночи, вскочилъ на коня своего и что было силы помчался въ темное ущелье, заросшее въ тѣ времена густыми садами обитателей села св. Маріи, пріютившагося у подножья скалы съ пещернымъ храмомъ во имя св. Дѣвы.

Первыя пѣтухи уже прокричали, когда Узбекъ въѣхалъ въ дворъ къ деревенскому Юзъ-баши (сотнику) и постучалъ въ мѣдное кольцо его дверей.

— Янаки, Янаки! произнесъ онъ — потрудись подойти ко мнѣ на пару словъ.

— Что прикажешь ага? — отвѣчалъ грубый голосъ.

— Кланяется тебѣ Эминекъ-бей и очень проситъ, чтобы ты завтра съ ранняго утра розыскалъ въ деревнѣ и окрестностяхъ убѣжавшую изъ сераля Менгли-гирея молодую плѣнницу христіанку. Мой господинъ крайне желаетъ видѣть ее. Я имѣю самыя положительныя свѣдѣнія, что она гдѣ-нибудь здѣсь. Ты знаешь Эминека и то, какъ онъ мститъ ослушникамъ его воли. Надѣюсь, что ты не доведешь его до гнѣва и доставишь на Хыръ-хыръ твою единовѣрку, за цѣлость которой я готовъ поручиться моею жизнію.

— Передай господину нашему — отвѣчалъ Янако, что приказаніе его я въ точности исполню.

Послышался снова лошадиный топотъ и перекличка пѣтуховъ.

На слѣдующій день Узбекъ чрезвычайно обрадовалъ Эминека во первыхъ тѣмъ, что Булатъ остался преданнымъ ему, но перешолъ къ Менгли-гирею съ цѣлью ускорить его гибель и наконецъ тѣмъ, что приказалъ Янако розыскать и доставить на Хыръ-хыръ убѣжавшую отъ Менглія — плѣнницу необыкновенной красоты.

— Ты заботишься обо мнѣ Узбекъ, какъ отецъ не заботится о сынѣ, и въ тоже время исполняешь обязанности всѣхъ министровъ. Повѣрь, что услуги твои щедро будутъ вознаграждены, если Аллахъ удостоитъ меня своихъ милостей. Однако признайся мнѣ откровенно, съ какою ты цѣлью приказалъ розыскать бѣглянку? Неужели, чтобы развлечь меня только въ моемъ печальномъ одиночествѣ?

— Я задался двумя мыслями: и развлечь тебя и воспользоваться услугами женщины, которая безъ сомнѣнія была наложницею Менгли-гирея. Тебѣ не трудно будетъ сдѣлать ее орудіемъ мести, уговоривъ возвратиться на одинъ день къ брату твоему.

— Это будетъ не дурно — сказалъ съ улыбкою Эминекъ. Женщинѣ гораздо удобнѣе угостить его какимъ-нибудь лакомствомъ, послѣ котораго послѣдуетъ вѣчный сонъ.

Пока происходилъ этотъ разговоръ, къ воротамъ крѣпости подъѣхалъ верхомъ Янако, за спиною котораго сидѣла закутанная женщина. Крикнувъ по совиному, онъ заставилъ привратника отворить одну половину окованныхъ желѣзомъ воротъ и весело въѣхалъ въ обширный дворъ Эминекъ-бея.

— Я исполнилъ твое приказаніе, свѣтлѣйшій бекъ — сказалъ онъ вышедшему къ нему на встрѣчу Эминеку. Куда прикажешь снести красавицу!

— Спусти ее въ мою любимую пещеру. Тамъ болѣе удобствъ для женщины, а я прикажу доставить ей все нужное и потомъ приду поговорить. Если она не говоритъ по нашему, увѣрь ее, что здѣсь никто не нанесетъ ей оскорбленія.

— Она лучше меня говорить но татарски.

— Тѣмъ лучше для нея.

Янако поѣхалъ дальше и, спустивъ Кирьякулу съ лошади, ввелъ ее въ довольно роскошно убранное подземелье.

— Да благословитъ тебя Панагія — сказалъ Юзъ-баши по гречески. Помни-же то мѣсто, которое я тебѣ указалъ въ стѣнѣ за воротами. Камень этотъ стоитъ ребромъ, такъ что отъ малѣйшаго прикосновенія изъ внутренности онъ падаетъ и предоставляетъ возможность вылѣзть за ограду. Я же, вернувшись домой, сейчасъ-же вышлю сына моего верхомъ, который засядетъ въ лѣсу и безпрестанно будетъ то лаять лисицею, то выть волкомъ. На случай-же если будетъ темно, онъ станетъ кресать огонь. Смотри-же не забывай отсчитать 30 шаговъ отъ воротъ вдоль стѣны, чтобы нащупать нишу, да не полѣнись выйти за мною на дворъ и получше присмотрѣться къ направленію, по которому придется тебѣ бѣжать.

Кирьякула молча поцѣловала въ плечо сѣдаго старика, перекрестилась и начала пристально осматривать большую комнату, нарочно вырубленную въ цѣльной скалѣ. Затѣмъ она вышла на воздухъ, повернула глаза свои къ пещерному храму Пресвятой Богородицы и начала молиться. Послѣ чего перенесла взоры свои на путь, которымъ подъѣхала къ подземелью своему и, казалось, щупала каждый камень до главныхъ воротъ и оттуда до чернѣвшейся надъ уровнемъ земли ниши въ крѣпостной стѣнѣ. Наблюденія и разсчеты свои она не прекращала до того времени, пока показался въ нѣсколькихъ десяткахъ саженяхъ сѣдой татаринъ, несшій на большомъ мѣдномъ сини (подносѣ) лакомства и разныя блюда съ пищею. Кирьякула не замедлила спуститься въ подземелье и принять веселый видъ.

— Вотъ, дочь моя — сказалъ татаринъ — тебѣ прислали завтракъ. Ты навѣрно проголодалась.

— Да, я давно не ѣла ничего, кромѣ хлѣба и воды.

— Но ты, кажется, гостила у нашего номинальнаго хана?

— И вынуждена была бѣжать, чтобы не умереть съ голода — отвѣчала дѣвушка.

— Ну за то теперь накушаешься вдоволь. У насъ слава Аллаху всякій день приготовляется нѣсколько сортовъ кушанья и все, замѣть, мясныя. Нашъ бей не любитъ жить по-цыгански. Но если онъ снова воцарится, въ чемъ, конечно, никто изъ насъ не сомнѣвается, о, тогда мы по прежнему будемъ приготовлять 40 разнородныхъ блюдъ.

Старикъ пристально осмотрѣлъ Кирьякулу, пощупалъ ея плечи и талью и, оставшись по-видимому очень доволенъ станомъ и наружностію дѣвы горъ, оставилъ ее лакомиться. Но дальновидная Татка нашла болѣе разумнымъ большую часть изъ принесенныхъ ей кушаній тутъ-же поднести сбѣжавшимся собакамъ и ничего почти не взяла въ ротъ. Ей извѣстно было, что въ Крыму часто практиковалось какое-то усыпляющее средство, доставляемое въ Старый Крымъ изъ Аджема (Персіи) и Индустана (Индіи). Отставивъ затѣмъ подносъ въ сторону, она вышла на воздухъ. На этотъ разъ ей пришлось подслушать о новыхъ затѣяхъ Эминека противъ гирея. Во все это время ни единая душа не появлялась на вершинѣ Хыръ-хыра. Молодая дѣвушка снова сошла въ подземелье и разложила огонъ, чтобы освѣтить мрачную комнату и согрѣться. Въ эту минуту у ней впервые забилось сердце. Она поняла, что злодѣй разсчиталъ явиться къ ней въ то время, когда приправленныя кушанья его окажутъ полное дѣйствіе. Кирьякула ощупала кинжалъ свой и затѣмъ, спустивъ его съ шнурка, накинутаго на шею, перенесла въ карманъ одежды своей.

«Онъ навѣрно придетъ, когда всѣ заснутъ — подумала она — злодѣи всегда стараются казаться предъ другими самыми благонравными людьми и ни за что не задавятъ въ присутствій свидѣтелей даже и мухи. Теперь я положительно убѣждена, что Менгли-гирей несравненно честнѣе и достойнѣе этого бунтовщика, который истребилъ бы насъ всѣхъ, еслибы воцарился.

Прошло еще нѣсколько часовъ; у Кирьякулы окончился весь запасъ дровъ и послышались вдали едва слышные крики пѣтуховъ.

«Ну, теперь насталъ часъ жизни злыхъ духовъ — проговорила она. подымаясь съ мѣста — о, Владычица небесная, дай мнѣ силы сокрушить этого супостата однимъ ударомъ. Не покинь меня безсильную и одинокую и не отдай меня на поруганіе безвѣрному!» Сказавъ это, она осѣнила себя крестнымъ знаменіемъ, вооружилась кинжаломъ и твердо уперлась предъ стѣною у самаго входа въ подземелье.

И, дѣйствительно, не прошло и получаса, какъ послышались тихіе шаги одинокаго человѣка. Кирьякула вздрогнула, перекрестилась, усиленно перевела дыханіе и судорожно прижала рукоятку своего великолѣпнаго оружія.

Эминекъ-бей сошелъ съ ступеней, но только что вступилъ въ подземелье, какъ упалъ ницъ отъ мѣтко нанесеннаго ему удара въ спину. Ни единый звукъ не успѣлъ вылетѣть изъ его проколотой насквозь груди.

Изумленная своимъ подвигомъ молодая дѣвушка задрожала всѣмъ тѣломъ и какъ-то безсознательно бросилась бѣжать. Къ счастію темная ночь и холодный полуночный воздухъ нѣсколько прояснили ея мысли и она кое-какъ отыскала нишу въ стѣнѣ, сдвинула камень, пролѣзла въ отверстіе и бѣгомъ спустилась внизъ по тропинкѣ, указанной ей Янакіемъ. Вслѣдъ затѣмъ она разслышала тявканье лисицы, вой волка и замѣтила искры отъ огнива. Сбѣжавъ съ крутаго спуска, густо заросшаго колючками и другаго рода кустарниками, отважная Татка съ трудомъ дошла до ожидавшаго ее юноши и безъ чувствъ упала къ нему на руки.

Испугавшійся молодой человѣкъ не безъ усилій привелъ ее въ сознаніе и посадивъ на лошадь, предложилъ какъ можно скорѣе ѣхать.

— Ну, съ кѣмъ ты насъ поздравишь, прелестная Татка — наконецъ заговорилъ проводникъ — съ Менгли-гиреемъ или вновь остался въ живыхъ нашъ истязатель Эминекъ?

— Эминекъ убитъ мною наповалъ — отвѣчала дѣва горъ. Передай это отцу твоему и попроси его, чтобы онъ сообщилъ отъ имени моего Менгли-гирею, что я исполнила обѣщаніе, данное ему и ожидаю отъ него не забывать никогда того, что онъ въ свою очередь обѣщалъ мнѣ.

Предъ свѣтомъ запоздалые путешественники наши заѣхали на мельницу, чтобы отдохнуть и согрѣться. Мельница эта принадлежала одному изъ генуэзцевъ, которому удалось укрыться во время нашествія турковъ на Судакъ и благодаря знанію греческаго языка поселиться здѣсь въ качествѣ природнаго жителя. Человѣкъ этотъ столько оказалъ гостепріимства молодымъ людямъ и съ такимъ восторгомъ и доброжелательствомъ произносилъ имя Менгли-гирея, съ которымъ былъ когда-то въ пріятельскихъ отношеніяхъ, что Кирьякула, желая предоставить ему вновь возможность сблизиться съ ханомъ, рѣшилась передать самымъ подробнымъ образомъ все случившееся съ нею послѣ выхода со двора Менгли-гирея.

— Я буду очень рада, если ты, не теряя ни минуты — прибавила она — явишься къ хану первымъ вѣстникомъ отрадной для него вѣсти. Но при этомъ скажи ему, чтобы онъ оставилъ меня моимъ родителямъ въ утѣшеніе ихъ старости и постарался найти себѣ жену въ средѣ своего народа. Для меня же, привыкшей къ свободѣ, жизнь въ гаремѣ, не смотря на то, что я полюбила его, будетъ тюрьмою.

Итальянецъ съ радостью принялъ на себя эту миссію.

— Передай ему еще — сказала дѣвушка, когда они сѣли на лошадей, чтобы онъ хранилъ мое кольцо, какъ талисманъ счастія, которое не покинетъ его до тѣхъ поръ, пока онъ будетъ любить Крымскихъ христіанъ. Что касается до меня, то я сохраню о немъ самыя пріятныя воспоминанія и чрезвычайно буду рада, если увижу его въ нашей сторонѣ счастливымъ и довольнымъ своею судьбою. Остальное ему передастъ лично мой теперешній проводникъ или отецъ его. Прощай, да обрадуетъ тебя святая Деспина. При надобности ты найдешь меня за горами около Теодоро въ Месихорѣ.

IV

Въ ту ночь, когда совершилось важное событіе въ жизни Менгли-гирея и когда онъ сдѣлался единственнымъ распорядителемъ судьбы Крымскаго ханства, Булатъ-бей, возвратившись съ Хыркъ-хыра, отправился къ афузъ Билялу и объявилъ ему, что онъ намѣренъ съ завтрашняго дня перейти въ сераль новаго господина своего и заняться указанными обязанностями. Затѣмъ онъ направился къ Джелялу и, запершись съ нимъ, передалъ, что рѣшился отравить Менгли-гирея.

— Это самое лучшее изъ всѣхъ средствъ, придуманныхъ Эминекомъ — отвѣчалъ молодой головорѣзъ — отчего бы не сдѣлать этого раньше? Это избавило бы насъ отъ скитальничества, и народъ отъ разъѣденія мыслей. Воображаю, въ какомъ отчаяніи будетъ мой дядя, когда патрона его бросятъ, какъ собаку, въ яму и никто не скажетъ ему рахметъ илесинъ¹⁸.

— Ну, твой дядя еще ничего не значитъ въ сравненій съ гордымъ султаномъ, который вообразилъ, что завоевалъ насъ и что прикащикъ его не станетъ сдирать съ насъ шкуры, чтобы ублажать не только его, но и всѣхъ визирей съ ихъ гаремами. Подожди, братъ, мы тебѣ докажемъ, что плюемъ на твое калифатство, которое должно принадлежать арабамъ, и ты узнаешь, что потомки татаръ и Ногаевъ совсѣмъ не то, что изнѣженные греки и дженевезы!

— Вся бѣда состоитъ въ томъ — сказалъ Джелялъ — что у нихъ пушки.

— Вздоръ, мы постараемся предварительно объявленія войны отнять ихъ. Но объ этомъ мы поговоримъ послѣ, а теперь подумаемъ, какъ бы скорѣе и вѣрнѣе раздѣлаться съ султанскимъ прикащикомъ, у котораго не пожелала даже остаться гяурка. Мнѣ кажется, Джелялъ, что намъ слѣдуетъ обоимъ держать всегда наготовѣ ядъ. Кто знаетъ, кому онъ болѣе станетъ довѣрять?

— Нѣтъ, Булатъ, не смотря на искреннее желаніе мое видѣть Эминека царствующимъ съ неограниченною властью я не могу рѣшиться убивать такого человѣка, который однажды царствовалъ уже и за котораго отцы мои молились въ мечетяхъ. Я не прочь его убить кинжаломъ и ножомъ за первую обиду, которую онъ нанесетъ мнѣ, но отравить человѣка, чтобы потомъ душа его преслѣдовала меня всю жизнь и называла подлецомъ, вааллахъ, билънхъ¹⁹, я не могу.

— А если тебѣ прикажутъ?

— Никто не осмѣлится мнѣ приказывать подобныхъ вещей, пока я не приму добровольно обязанности палача.

— Ну, братъ, если мы будемъ отвѣчать такимъ образомъ старшимъ по происхожденію, то надъ нами навѣрно воцарятся пришедшіе таборы цыганъ.

— Это скорѣе можетъ случиться, когда мы станемъ старшихъ своихъ отравлять.

— Такъ ты отказываешься отъ повиновенія мнѣ?

— Я не люблю повторять нѣсколько разъ сказаннаго.

— Берегись, Джелялъ, это можетъ повліять на всю будущность твою. Эминекъ-бей расчитывалъ сдѣлать тебя своимъ казнедарамъ. Сказавъ это, Булатъ грозно посмотрѣлъ на друга своего и быстрыми шагами удалился.

Менгли-гирей въ эту ночь находился въ самомъ грустномъ расположеніи духа. Въ умѣ его проносилось все минувшее. Онъ вспомнилъ себя рѣзвымъ юношею въ кругу образованныхъ, добрыхъ и предпріимчивыхъ генуэзцевъ, готовыхъ жертвовать всѣмъ для его и собственнаго благосостоянія, потомъ какъ взбунтовались противъ нихъ нѣсколько отважныхъ грубыхъ безумцевъ, вызвавшихъ алчныхъ турковъ, не пощадившихъ ни однаго изъ славныхъ обитателей Кафы, а въ заключеніе свой плѣнъ, униженіе и просьбы у надменнаго султана, мечтавшаго повелѣвать всѣмъ міромъ. Грусть усилилась его, когда онъ началъ взвѣшивать невѣжество и распущенность нравовъ Крымскихъ татаръ, успѣвшихъ заразиться духомъ анархіи съ момента появленія турковъ. Въ концѣ концовъ въ воображеніи его началъ рисоваться прелестный образъ Кирьякулы, рѣшившейся сокрушить его врага.

«Ну? какой же я глупецъ — думалъ онъ — развѣ возможно допустить, чтобы молодая дѣвушка рѣшилась бы на битву изъ за меня съ сильнымъ мущиною, окруженнымъ сотнями делибашей? Всего вѣроятно, что она, сознавъ мое ничтожное состояніе, не захотѣла дѣлить со мною печальной будущности, которую я и самъ начинаю предвидѣть. Въ такихъ безотрадныхъ размышленіяхъ усталые глаза его сомкнулись и начали предъ нимъ создаваться новаго рода видѣнія. Вотъ выступила на сцену въ золотой коронѣ безподобная Біанка и начала укорять его въ такихъ поступкахъ, которыхъ онъ не можетъ припомнить. За нею выходитъ Кирьякула, молча подходитъ къ госпожѣ своей, снимаетъ съ нея корону и надѣваетъ на него; потомъ показываетъ окровавленный кинжалъ, что-то шепчетъ на ухо и скрывается. Вмѣсто нея выступаетъ Эминекъ въ изорванномъ кафтанѣ, съ обнаженною головою и раболѣпно подводить къ нему прекраснаго крылатаго коня. «Мнѣ поручила Кирьякула передать тебѣ этого бульбуля²⁰ — сказалъ онъ, передавая недоуздокъ и исчезъ какъ клубъ дыма.

Въ это время онъ былъ пробужденъ голосомъ вѣрной нянки своей, которая принесла ему утренній завтракъ.

— Ты сегодня что-то заспался, дитя мое — сказала добрая старушка.

— Охъ, я видѣлъ ужасные сны!

— Въ добрый часъ, арсланымъ! (левъ мой). Я когда то умѣла разъяснять дурныя и хорошія сновидѣнія. Что-же напримѣръ тебѣ снилось?

— Знаешь ли: мнѣ предварительно хочется знать отъ Бога ли бываютъ сны или отъ хитраго шейтана?

— И отъ одного и другаго, смотря по заслугамъ человѣка.

— Ну, а мои, какъ думаешь?

— Ты не сдѣлалъ ничего такого въ жизни, чтобы находиться во власти злаго духа.

— Если ты такихъ убѣжденій, то я разскажу тебѣ эти странные сны.

Старушка внимательно выслушала хана и послѣ нѣкотораго размышленія объявила, что съ сегодняшняго дня должна измѣниться къ лучшему его жизнь; что Эминекъ умретъ и извѣстіе это принесетъ Кирьякула. Не успѣла она досказать послѣдняго слова, какъ вбѣжала въ комнату внучка ея и сказала, что пріѣхалъ какой то гяуръ, который хочетъ видѣть хана.

— Навѣрно съ хорошимъ извѣстіемъ — замѣтила няня — прикажешь привести его къ тебѣ?

— Гяурамъ я больше довѣряю, чѣмъ татарамъ. Приведи его.

Въ спальню вошелъ рослый мущина съ полусѣдою бородою и почтительно произнесъ по-итальянски: Bongiorno gran signiore! Вы, вѣроятно, не узнаете меня, того Джакомо Галіери, который училъ васъ строить мельницы въ бытность въ Судгаѣ?

Ханъ приподнялся и послѣ минутнаго молчанія вскрикнулъ:

— Теперь вспомнилъ! Какими ты судьбами спасся. Садись, другъ мой, какъ я радъ видѣть тебя. Не желаешь ли позавтракать? Я сейчасъ прикажу тебѣ накормить.

— Не трудись ханъ, все это я успѣю сдѣлать послѣ, а теперь я прискакалъ сообщить тебѣ чрезвычайную новость, которою ты долженъ воспользоваться безъотлагательно.

— Что же это такое? спросилъ дрожащимъ голосомъ Менгли-гирей.

— Три часа тому назадъ, ко мнѣ на мельницу, пріѣхала, въ сопровожденіи молодаго человѣка, дѣвушка, назвавшая себя Кирьякулою и приказала мнѣ донести тебѣ, что она своеручно убила твоего неумолимаго врага Эминека въ подземельѣ.

— Быть не можетъ! вскрикнулъ ханъ и бросился одѣваться. Бѣги, другъ мой, скорѣй на кухню и прикажи моему Чубукчи, чтобы онъ пригласилъ немедленно явиться ко мнѣ турецкимъ янычарамъ въ полномъ вооруженіи.

Часъ спустя Менгли-гирей въ сопровожденіи 12-ти турецкихъ солдатъ мчался верхомъ что было мочи къ Хыръ-хырскимъ воротамъ, которыя были настежь отворенными и на всей вершинѣ не видно было ни единаго человѣка. Гирей остановился у входа въ подземелье и приказалъ конвойнымъ спѣшиться и осмотрѣть его.

Янычары бросились въ него съ обнаженными саблями, но встрѣтивъ безжизненный трупъ Эминека, вынесли его и сложили у ногъ изумленнаго повелителя татаръ.

«Наконецъ — прошепталъ гирей — ты получилъ заслуженную награду отъ дочери того народа, надъ которымъ ты хотѣлъ издѣваться, какъ надъ собаками! Но да проститъ тебя Аллахъ, такъ точно, какъ и я прощаю тебѣ все».

— Снести тѣло въ сераль — приказалъ Менгли и пусть его похоронятъ съ подобающею честью, но безъ памятника, чтобы никто не имѣлъ повода осквернять его останки ругательнымъ словомъ.

Въ тотъ же день всѣ старѣйшины Хыръ-ера и Маріинскаго села явились къ Менгли-гирею съ привѣтствіями, что отнынѣ они будутъ знать, кого Богъ назначилъ имъ въ повелители.

Не выразивъ ни одному изъ представителей ни малѣйшей ласки, ханъ заявилъ, что онъ начнетъ важныя преобразованія въ странѣ и безъ различія религій будетъ снисходителенъ только къ тѣмъ, которые станутъ повиноваться его волѣ.

Покончивъ съ народомъ, онъ бросился въ объятія къ Джакомо Галіери.

— Скажи чѣмъ тебя я могу наградить! спросилъ онъ.

— Пока я ни въ чемъ не нуждаюсь, но мнѣ всегда было бы отрадно жить около тебя и по мѣрѣ силъ моихъ содѣйствовать твоимъ добрымъ намѣреніямъ.

— Этимъ ты окажешь мнѣ большую услугу, потому что народъ мой отвыкъ отъ всего лучшаго и я не найду въ настоящее время честныхъ исполнителей для разумнаго управленія страною. Ну, это рѣшено уже: ты будешь моимъ совѣтникомъ, по прежнему христіаниномъ въ душѣ, но непремѣнно въ костюмѣ татарина, чтобы подлые турки не имѣли повода кляузничать султану, котораго я вынужденъ былъ признать своимъ сувереномъ. Согласенъ?

— Отъ всей души.

— Теперь мы поговоримъ о благодѣтельницѣ моей и всего народа моего, Кирьякулѣ. Садись, другъ, и отвѣчай мнѣ на всѣ вопросы, которые я тобѣ предложу. Видишь ли я въ настоящее время кромѣ любви, чувствую въ ней безпредѣльную благодарность за то, что она такъ мастерски разыграла предстоящую драму и не довела меня ни до позора, ни до тѣхъ послѣдствій, которыя могли довести меня или до преждевременной смерти или до изгнанія изъ отечественной земли. Судя потому, насколько всѣ знатные роды и народъ были расположены къ Эминеку, я въ концѣ концовъ лишился бы содѣйствія со стороны султана Мегмета. Это такъ вѣрно, какъ то, что ты сидишь противъ меня. И вдругъ является моею спасительницею молодая дѣвушка, купленная мною за деньги для обыкновенныхъ услугъ, отвергаетъ мои ласки и жертвуетъ собою для спасенія того, кто считалъ ее своею рабынею и имѣлъ право мучить и тиранить. Нѣтъ, какъ хочешь я обязанъ розыскамъ ее и торжественно вступить въ бракосоченіе, въ противномъ случаѣ я самъ сдѣлаюсь вѣчнымъ ея рабомъ въ душѣ и не успокоюсь подъ давленіемъ неблагодарности.

— Если ты, gran синьоръ, высказалъ все, то позволь и мнѣ сказать нѣсколько словъ: для честной христіанки ея вѣра въ Іисуса Христа выше всѣхъ благъ земныхъ. Теперь я готовъ отвѣчать на твои вопросы.

— Если это такъ, то мнѣ остается только клянуть моихъ отцовъ отчего они не приняли такой вѣры, которая превращаетъ и дѣвушекъ даже въ богатырей... Прежде всего скажи мнѣ, откуда она взяла проводника?

— На этотъ вопросъ я не могу тебѣ отвѣчать, но ты узнаешь отвѣтъ или отъ самого проводника или отъ отца его, которые явятся къ тебѣ, если не сегодня, такъ завтра.

— Что же она говорила?

— Прежде всего она разсказала мнѣ, что, ушедъ изъ твоего палаццо, зашла въ Маріино село и расположилась на отдыхъ у деревенскаго начальника съ намѣреніемъ поразузнать, какъ бы попасть на вершину Хыръ-хыра. Едва только она успѣла удовлетворить своимъ желаніямъ и передать хозяину цѣль своего путешествія, какъ у дверей послышался голосъ посланнаго отъ Эминекъ-бея съ требованіемъ розыскать Кирьякулу и доставить ее къ бею.

— Какимъ же образомъ имъ стало извѣстно, что Татка зашла въ село?

— Вѣроятно по сообщеніямъ шпіоновъ.

— Ну, потомъ?

— Требованіе ото чрезвычайно обрадовало меня — говорила Кирьякула — и я съ радостью вспрыгнула на другой день на лошадь. Привезли меня въ хорошо убранное подземелье и сейчасъ же принесли большой подносъ съ разными кушаньями, которыя по-видимому сильно были приправлены усыпительными средствами. Накормивъ ими собакъ, одинокая дѣвушка развела большой огонь и не подымалась съ мѣста до того времени, пока пропѣли первые пѣтухи. Въ эту минуту — сказала она — я поняла, что злодѣй долженъ появиться и, вынувъ кинжалъ, прижалась къ стѣнѣ у самаго входа. И дѣйствительно послышались тихіе шаги человѣка, идущаго съ самоувѣренностію. Я задрожала и лишь только онъ сдѣлалъ два шага за порогъ и остановился, чтобы открыть мѣсто, гдѣ я сплю мертвецкимъ сномъ, кинжалъ мой пробилъ его спину и выскочилъ изъ груди. Онъ упалъ ницъ лицомъ и судя потому, что не издалъ ни единаго звука и не пошевелился, смерть не замедлила запечатлѣть его уста. Затѣмъ я вышла изъ укрѣпленія путемъ, указаннымъ мнѣ начальникомъ Маріина села, и успѣла пріѣхать къ тебѣ. Разскажи все это Менгли-гирею и попроси его, чтобы онъ за эту услугу оставилъ меня въ утѣшеніе родителямъ, а себѣ поискалъ другую жену.

— Это все, что она просила отъ меня?

— Она просила еще, чтобы ты хранилъ ея кольцо, какъ талисманъ счастія, которое будетъ сопровождать тебя, пока ты будешь любить ея единовѣрцевъ. Затѣмъ увѣряла, что сохранитъ о тебѣ отрадное воспоминаніе и сочтетъ себя счастливою, если ты заглянешь въ ея деревню.

— Такъ она не пожелала возвратиться ко мнѣ?

— Я уже заявилъ тебѣ, что она честная христіанка. Остальное тебѣ, вѣроятно, передастъ проводникъ ея, который гораздо больше говорилъ съ нею.

— Потерять такую женщину въ моемъ одиночествѣ, я считаю большимъ несчастіемъ не только для себя, но и для государства. Это ужъ вторая христіанская дѣвица, къ которымъ я преданъ былъ отъ всей души, но которыя отстранились отъ меня съ презрѣніемъ. Какой я несчастный ханъ въ сравненіи съ моими предками, которымъ все удавалось и предъ которыми всѣ преклонялись. Неужели эта бѣдная дѣва горъ будетъ счастливѣе въ замужествѣ съ какимъ-нибудь работникомъ, живущимъ козьимъ молокомъ и лѣсными плодами?

— По мнѣнію моему она будетъ счастливѣе сознаніемъ равенства съ мужемъ и свободою въ образѣ жизни. Каждый человѣкъ предпочитаетъ то, къ чему привыкъ съ дѣтства. Родись Кирьякула въ царскомъ дворцѣ, она согласилась бы быть у тебя простою работницею, чѣмъ жить гдѣ-нибудь въ деревнѣ въ замужествѣ за богатымъ бекомъ.

— Я этого не могу понять, потому что низшее сословіе всегда стремится къ почестямъ.

— Это мущины; но женщины ищутъ полноправности въ домѣ. Какое же можетъ быть удовольствіе для христіанки, если мужъ ея пригласитъ въ гаремъ еще нѣсколько другихъ, которыя также пожелаютъ пользоваться одинаковыми съ нею правами? Это всегда будетъ служить главнѣйшимъ поводомъ къ тому, что ни одна христіанка не пожелаетъ добровольно сдѣлаться женою богатаго мусульманина.

— Ты правъ, Джакомо, потому только, что ваши женщины настолько же умны и честолюбивы, насколько это свойственно мущинамъ. Онѣ умѣютъ пламенно любить и слѣдовательно также ревновать, какъ дѣлаемъ это мы; но татарки и черкешенки рѣдко когда поддаются этимъ чувствамъ и для нихъ безразлично поведеніе господина своего.

Отпустивъ Джакомо съ тѣмъ, что онъ возвратится къ нему въ скоромъ времени. Менгли-гирей послалъ за Афузъ Биляломъ.

— Я желалъ-бы знать, учитель, какимъ образомъ ты занесешь въ твой теварикъ событіе вчерашняго дня? спросилъ ханъ. Кромѣ этого мнѣ интересно знать, кто именно былъ убійцею несчастнаго Эминека?

— На первый твой вопросъ я отвѣчу, что ограничусь тѣмъ, что признаю тебя побѣдителемъ противъ взбунтовавшагося брата; что касается послѣдняго, то разсказываютъ, будто за плѣнницею прокрался въ Хыръ-хыръ ея женихъ, который и поразилъ ноженъ Эминека въ то время, когда онъ началъ насиловать его невѣсту. Затѣмъ они бѣжали, пользуясь темнотою ночи и глубокимъ сномъ служителей бея.

— Это довольно правдоподобно и я готовъ заплатить кошелекъ денегъ за голову убійцы, чтобы народъ не подумалъ, что я изъ политической вражды къ брату, радуюсь и оставляю безнаказнымъ преступника. Надо будетъ сейчасъ-же приказать телялу (глашатаю), чтобы онъ объявилъ объ этомъ народу.

— Если ты позволишь мнѣ, я передамъ приказаніе твое мѣстному агѣ.

— Да, я требую этого — сказалъ грозно Менгли-гирей — и намѣренъ лично произвести слѣдствіе, чтобы открыть виновнаго, осмѣлившагося поднять ножъ на одинъ изъ перловъ чингисханской крови. Если мы не накажемъ дерзкаго, онъ не затруднится поднять и на насъ руку. Прикажи также и Кадію немедленно явиться ко мнѣ.

Часъ спустя Хыркъ-ерскій судья раболѣпно стоялъ предъ повелителемъ своимъ.

— Вы всѣ до настоящаго времени предавались полному кейфу и не хотѣли признавать моей священной власти — сказалъ ханъ — но время смутъ миновало. Теперь я надѣюсь, что вы сдѣлаетесь самыми усердными исполнителями воли моей и за малѣйшее ослушаніе легко попадете на висѣлицу, которую я поручу построить опытнымъ янычарамъ на манеръ турецкій. Понимаешь-ли ты, что ханъ долженъ быть строгъ и безпощаденъ къ людямъ, не сознающимъ своихъ обязанностей и нарушающимъ государственный покой?

— Я готовъ служить моему повелителю безупречно — отвѣчалъ трепещущій кадій — и жду его приказаній.

— Слушай-же со вниманіемъ. Тебѣ не безъизвѣстно, что братъ мой Эминекъ убитъ какимъ-то негодяемъ, какъ собака. Не смотря на то, что мы не ладили съ нимъ, я, какъ ханъ и ближайшій родственникъ его, долженъ отыскать убійцу и отомстить ему. Тотъ, кто не щадитъ жизни ближняго, — самъ не достоинъ жить. Мнѣ необходимо отыскать этого человѣка, а онъ, по убѣжденію моему находится въ Хыркъ-ерѣ т. е. между нами.

— Какимъ-же образомъ я найду его?

— Ну, если ты такъ глупъ, какъ пустая тыква, то я научу тебя. Разузнай прежде всего, кто въ этотъ вечеръ ѣздилъ отсюда на Хыръ-хыръ и до котораго времени онъ оставался тамъ? Это тебѣ докажетъ, кого слѣдуетъ признать за убійцу. Ступай-же и начинай дѣйствовать.

Буранъ-кади вышедъ отъ Менгли-гирея, поспѣшно направился къ лачугѣ Джеляля и пригласилъ его слѣдовать за собою. Когда они очутились внѣ селенія, Кади, расположившись на зеленой травѣ, приступилъ къ допросу.

— Мнѣ необходимо — сказалъ онъ — разслѣдовать дѣло объ убійствѣ Эминека., но чтобы сдѣлать долгъ свой, я обязанъ опросить кого-нибудь. Этотъ кто-нибудь долженъ бытъ изъ числа тѣхъ, которые были на Хыръ-хырѣ въ вечеръ убійства. Не извѣстно ли тебѣ, кто ѣздилъ отъ насъ туда?

— Если ты спрашиваешь это по прежней нашей дружбѣ и не намѣренъ изъ этого сдѣлать гласнаго дѣла, я скажу, что туда ѣздилъ нашъ другъ Булатъ-бекъ.

— А долго-ли онъ находился тамъ?

— Онъ говорилъ мнѣ, что разстался съ Эминекомъ ровно въ полночь.

Кадію достаточно было имѣть это свѣдѣніе. Простившись съ Джеляломъ, онъ возвратился домой и отдалъ приказаніе арестовать Булата и бросить его въ темницу. Послѣ чего явился къ Менгли-гирею съ донесеніемъ.

— Мы завтра осудимъ его со всею строгостію — сказалъ ханъ и отдалъ приказаніе немедленно воздвигнуть дараггачь (висѣлицу).

Оставшись одинъ, ханъ предался размышленію. «Этого головорѣза надо будетъ повѣсить для примѣра, иначе онъ можетъ сдѣлаться мнѣ опаснымъ. Я знаю его отвагу и готовность поднять весь Кипчакъ противъ меня. Покончивши съ нимъ, я постараюсь отблагодарить и всѣхъ тѣхъ, которые угостили меня турками и тѣми мученіями, которыя продолжались до сегодняшняго дня. Нѣтъ, видно, что для господства надъ татарами и нагаями необходимо быть такимъ же кровожаднымъ львомъ, какимъ былъ Чингизъ, Бату и Темиръ — Аксакъ (Тамерланъ)».

Менгли-гирей, казавшійся тихимъ и миролюбивымъ, съ этого времени почувствовалъ ненависть къ подданнымъ своимъ и задался мыслію во всемъ подражать могущественному и строгому падишаху турковъ. Приказавъ повѣсить Булата, Джеляла, Узбека и многихъ другихъ сообщниковъ Эминекъ-бека подъ видомъ того, что они были виновниками его смерти, онъ окружилъ себя большимъ числомъ раболѣпныхъ грамотѣевъ и поручилъ имъ постройку хорошихъ мечетей и высшихъ духовныхъ училищъ въ странѣ. Афузъ Билялъ возведенъ былъ по личному его желанію въ санъ первенствующаго муфтія, а всѣ дженевезы, которые продолжали скрываться и явились къ нему, назначены были начальниками округовъ, но не иначе, какъ съ условіемъ скрывать свое происхожденіе.

Вскорѣ послѣ этого воздвигнутъ былъ и новый великолѣпный домъ въ центрѣ ущелья, который ханъ назвалъ, по нахожденію его между деревьями, Бахча-сараемъ или садовымъ дворцомъ.

Переѣхавъ сюда, Менгли-гирей впервые созналъ, что теперь онъ вновь окрѣпъ и настало время выяснить предъ турками, что онъ есть полновластный хозяинъ и законный наслѣдникъ Крымскаго царства.

Наполнивъ гаремъ свой лучшими невольницами Кавказа, могущественный владыка при всемъ этомъ не переставалъ частенько вспоминать о Кирьякулѣ, кольцо которой носилъ на ладонкѣ, какъ священный талисманъ.

— Послушай, Джапаръ-ага — сказалъ онъ однажды Джакомо, съ которымъ сидѣлъ въ саду — вѣдь у меня до настоящаго времени болитъ сердце, когда я вспоминаю о той Таткѣ, которой обязанъ теперешнимъ моимъ спокойствіемъ. Нѣтъ сомнѣнія, что талисманъ оставленный ею, открылъ предо мною такую судьбу. Не странно-ли, что султанъ, повсюду повелѣвающій и грабившій подвластные ему народы, со мною обходится какъ съ братомъ, далъ мнѣ гвардію, присылаетъ деньги и не вмѣшивается въ мои дѣла. Неужели я, стоявшій на такой высотѣ величія и славы, не могу чѣмъ-либо быть полезнымъ моей спасительницѣ?

— Ты всѣмъ можешь оказать благо, потому что у каждаго человѣка есть какія-нибудь нужды.

— А какія, напримѣръ, могутъ быть нужды у Кирьякулы?

— Кто знаетъ — можетъ быть, она находится въ крайней бѣдности.

— Возможно-ли это! Она обратилась-бы ко мнѣ.

— Она никогда этого не сдѣлаетъ.

— Какимъ же образомъ я узнаю ея нужды?

— Пошли меня въ ея село, если это интересуетъ тебя.

— Ты окажешь мнѣ большую услугу, потому что она снилась мнѣ сегодня и кажется упрекала въ забвеніи, а мои сны иногда бываютъ справедливы.

— Я завтра-же пущусь въ путь.

— Отлично, но только не забудь захватить съ собою нѣсколько кусковъ дорогой матеріи, выписанной мною изъ Константинополя, и мѣшочекъ съ золотыми монетами, которыя могутъ пригодиться бѣднымъ людямъ. Кромѣ этого я прикажу приготовить фирманъ о пожалованіи отца ея окружнымъ начальникомъ, но такъ какъ намъ не извѣстно его имя, то ты самъ пропишешь его на мѣстѣ. При этомъ скажи имъ, что я всегда буду радъ, если они лично станутъ обращаться ко мнѣ со всѣми своими нуждами и желаніями.

Джапаръ-ага, исполнявшій при Менгли-гиреѣ обязанность министра внутреннихъ дѣлъ ханства, въ назначенное время выѣхалъ изъ Бахчасарая, а день спустя прибылъ въ многолюдное селеніе Месихора, исключительно населенное татами христіанскаго исповѣданія.

Ему, какъ знающему хорошо греческій языкъ, не трудно было узнать, что родители Кирьякулы, которая два года тому назадъ была похищена и возвратилась обратно, жили на берегу моря на Теодорѣ въ зданіи, оставшемся пустымъ со времени выѣзда владѣтельнаго князя.

Джакомо направился на указанную мѣстность, гдѣ и встрѣтилъ отца Кирьякулы, сидящимъ въ глубокомъ раздумьи надъ обрывомъ высокаго мыса. Послѣ обыкновенныхъ привѣтствій странникъ назвалъ себя и объявилъ, что посланъ Менгли-гирей ханомъ съ подарками къ дочери его, которая оказала важную услугу повелителю.

— Къ несчастію — отвѣчалъ грекъ — дочь моя вторично похищена, но на этотъ разъ черкесами, которые подкрались къ нашему берегу и надо полагать такъ ловко укрылись, что бѣдная Кирьякула не могла замѣтить ихъ заблаговременно. Подхваченная злодѣями, она хотя и закричала, но такъ какъ меня не было дома, а пока явились отдаленные поселяне, все было кончено и мы вновь осиротѣли, но на этотъ разъ, кажется, навсегда.

Пожилой человѣкъ вытеръ изъ глазъ выступившую слезу.

— А какъ давно случилось это несчастіе? спросилъ министръ.

— Три дня тому назадъ.

— Ханъ очень чтитъ память о твоей дочери и я полагаю, что онъ не допуститъ Кирьякулу остаться между разбойниками.

— Мусульманскіе цари мало обращаютъ вниманія на иновѣрцевъ.

— Твоя дочь сдѣлала его самостоятельнымъ ханомъ. Онъ сознаетъ это и всей душою желаетъ отблагодарить ее. Въ этомъ желаніи онъ нарочно послалъ меня съ кое-какими подарками и фирманомъ о производствѣ тебя въ начальники здѣшняго округа.

— Неужели я могъ заслужить такую милость? Сказавъ это, старикъ поднялся съ мѣста и предложилъ почтенному гостю посѣтить его жилище.

Джакомо, нуждавшійся въ отдыхѣ, передалъ ему коня и вступилъ въ обширное зданіе, которое показалось ему снаружи лачугою.

— Угости меня хоть кускомъ хлѣба и кружкою вина — сказалъ онъ хозяину, когда послѣдній внесъ саквы и поставилъ въ углу — я ѣхалъ къ тебѣ безъ остановки и сильно проголодался.

Грекъ не замедлилъ выставить предъ гостемъ все, что у него было подъ рукою.

— Къ сожалѣнію моя безутѣшная старуха покинула меня на цѣлый мѣсяцъ и я лишенъ возможности угостить тебя болѣе приличною трапезою.

— Прежде всего скажи мнѣ — сказалъ Джакомо, подкрѣпившись виномъ — какъ тебя зовутъ и чего ради ты поселился въ одиночку въ такомъ отдаленіи отъ селенія?

— Зовутъ меня Дмитріемъ Синифо; поселился же я на этомъ мѣстѣ съ цѣлью сохранить домъ и имущество нашего благороднаго князя въ предположеніи, что измѣнятся рано или поздно обстоятельства.

— И онъ, возвратившись, снова найдетъ все въ цѣлости — договорилъ министръ съ улыбкою.

— Ты угадалъ; но тебя смѣшитъ моя надежда. Можетъ быть, это смѣшно для всѣхъ, но только не для меня, который любилъ и былъ любимъ своимъ добрымъ повелителемъ.

Я также долго надѣялся, что соотечественники мои явятся внезапно для освобожденія несчастной Кафы, но увы, они забыли про нее и тѣхъ немногихъ, которые остались въ живыхъ.

— А развѣ ты дженевезъ?

— Да, я дженевезъ, который вынужденъ былъ переодѣться въ татарское платье, но благодаря симпатіи хана къ христіанамъ, продолжаю исповѣдовать религію отцовъ.

— О, я очень полюбилъ дженевезовъ въ лицѣ моей госпожи Біанки, племянницы послѣдняго великаго консула.

Удовлетворивъ голодъ, Джапаръ-ага выложилъ предъ бѣднымъ хозяиномъ ханскіе червонцы и дорогіе куски матеріи.

— Я убѣжденъ, что дочь твою мы отыщемъ — прибавилъ онъ. Сбереги же все это до радостнаго дня и если она пожелать узнать, кто именно привезъ ихъ, то напомни ей мельника, у котораго она отдыхала послѣ бѣгства съ Хыръ-хыра. Благодаря ея порученію я вновь сблизился съ Менгли-гирей-ханомъ и сдѣлался его ближайшимъ другомъ. Понятно, что я сочелъ за особенное удовольствіе взглянуть на нее и узнать ваши нужды. Теперь я попросилъ бы тебя позволить мнѣ заснуть, а затѣмъ ты получишь торжественно предъ народомъ ханскій фирманъ и назначишь мнѣ проводника для переѣзда чрезъ горы, такъ какъ намъ приходится дорожить временемъ и напасть на слѣды похитителей Кирьякулы, прежде чѣмъ они успѣютъ продать ее въ неволю.

— Неужели ханъ будетъ такъ милостивъ къ намъ?

— Я увѣренъ, что онъ двинетъ противъ разбойниковъ цѣлую армію и истребитъ ихъ всѣхъ, если они не возвратятъ твоей дочери.

— О, да поможетъ ему Панагія обрадовать насъ несчастныхъ одинокихъ въ старости!

Джакомо заснулъ богатырскимъ сномъ подъ охраною Дмитрія, считавшаго его посланникомъ съ неба.

Солнце было еще высоко, когда пробудился министръ и попросилъ подать ему коня.

— Ну, ѣдемъ, Дмитрій — сказалъ онъ, вынимая ханскій фирмань и прописывая имя его на оставленномъ мѣстѣ.

Въ Месихорѣ Джапаръ-ага собралъ всѣхъ старѣйшинъ и, торжественно вручая Дмитрію фирманъ, потребовалъ именемъ хана, властителя всего Крыма, татскихъ и ногайскихъ земель, признавать своимъ начальникомъ и во всемъ повиноваться ему. За тѣмъ не теряя ни минуты, достопочтенный визирь въ сопровожденіи нѣсколькихъ молодыхъ поселянъ, направился въ обратный путь.

Въ разговорахъ съ проводниками Джакомо случайно открылъ, что нѣсколько десятковъ соотечественниковъ его, бѣжавшихъ изъ Солдаи и дальнѣйшихъ деревень ея округа, основали два небольшихъ селенія въ недальнемъ разстояніи отъ ихъ деревни, а многіе другіе поселились по обратную сторону горы въ такихъ пунктахъ, куда не ведутъ дороги и что положеніе ихъ благодаря содѣйствію туземныхъ христіанъ теперь находится въ удовлетворительномъ состояніи.

Переѣхавъ горы, Джапаръ-ага отпустилъ проводниковъ и послѣ кратковременнаго отдыха въ пастушьемъ шалашѣ помчался по направленію къ Бахчасараю. Путь его пролегалъ по низменности и высокимъ холмамъ, густо заросшимъ дремучими лѣсами.

Было уже поздно, когда онъ въѣхалъ въ ханскій сераль, слабо освѣщенный восковыми свѣчами.

— Не спитъ ханъ? спросилъ онъ у привратника, подбѣжавшаго принять усталую лошадь.

— У него въ гостяхъ какой то визирь, прибывшій отъ султана.

Джакомо быстрыми шагами вошелъ въ одну изъ сосѣднихъ комнатъ дворца и приказалъ очередному хранителю дверей доложить повелителю, что онъ пріѣхалъ и желаетъ передать ему важное событіе въ его владѣніяхъ.

Лишь только передали это, Менгли-гирей появился передъ нимъ.

— Ну, что какъ поживаетъ моя спасительница? спросилъ онъ, подходя къ любимому министру своему — я думаю, она теперь замужемъ и имѣетъ дѣтей? Отвѣчай же поскорѣе, что ты такой сумрачный?

— Увы, свѣтлѣйшій ханъ, несчастную Кирьякулу снова похитили злодѣи черкесы, которые до настоящаго времени безнаказно подплываютъ къ твоимъ владѣніямъ и добываютъ тебѣ рабовъ для продажи.

— Не можетъ быть! вотъ несчастная дѣвушка, но ты по крайней мѣрѣ узналъ, какъ давно это случилось и въ какую сторону ее увезли?

— Я все узналъ, что было возможно узнать.

— Въ такомъ случаѣ мы отобьемъ ее. Я обязанъ спасти ту, которая сдѣлалась убійцею для меня. Если она, дѣвушка, рисковала честью и жизнію, за мущину, то мущинѣ необходимо сдѣлать вдвое больше. — Понимаешь-ли ты, Джакомо, то, что я долженъ чувствовать, если мнѣ не удастся освободить ее и самымъ жестокимъ образомъ наказать всѣхъ тѣхъ, кто дерзнулъ обидѣть ее? Я самъ пойду войною, чтобы она могла лучше оцѣнить меня. Да, я обязанъ поступить такъ точно и въ отношеніи ея, какъ поступила она. Въ вашихъ книгахъ сказано: какою мѣрою мѣрите, такою и вамъ отмѣрятъ. Я никогда не забывалъ этихъ справедливыхъ словъ, безпрестанно повторяемыхъ мнѣ Біанкою, и вотъ настало время, чтобы ихъ примѣнить къ дѣлу. Но ты, какъ кажется, очень усталъ. Иди отдохнуть, а завтра мы разошлемъ во всѣ концы царства нашихъ гонцовъ и вообще примемъ надлежащія мѣры.

V

Мы не имѣли повода до настоящаго времени подробнѣе очертить семейный бытъ и вообще частное положеніе Менгли-гирея и для читателей нашихъ покажутся многія мѣста въ этой повѣсти темными или несообразными съ лѣтописями, преданіями и частными записками, которыя находились у многихъ степныхъ татаръ до послѣдней эмиграціи ихъ изъ Крыма. Правда, что преданія и записки эти не выдерживаютъ строгой критики, но вѣдь мы не пишемъ исторіи и не имѣемъ въ виду требовать полнаго довѣрія ни къ татарскимъ, ни къ турецкимъ источникамъ, которые имѣютъ много претензій на сказачность и блистательность. Для насъ Менгли-гирей ханъ всего болѣе интересенъ, какъ владыка татаръ, оказавшій важныя услуги для Россіи въ ея тяжкую годину и безспорно много посодѣйствовалъ своими дружественными отношеніями къ самостоятельности и окончательному сверженію зависимости отъ монгольской Орды. Имя этого хана никогда не утратится изъ страницъ нашей исторіи, а по этому мы не должны пренебрегать никакими догорающими, полусказочными преданіями объ этомъ человѣкѣ.

Въ одной изъ рукописей, сохранившихся въ перекопскомъ уѣздѣ и, вѣроятно, нынѣ находящейся въ Турціи, о Менгли-гиреѣ сказано, что предки его титуловались Улукъ-беками, но отецъ его, утвердившись въ Эски-Крымѣ, началъ называться ханомъ и гиреемъ. Этотъ ханъ оставилъ 6 сыновей, которые при жизни его получили поземельныя владѣнія по окрайнамъ ханства съ титуломъ бековъ. Меньшій же Менгли, предназначенный владѣть центромъ страны, по особенной симпатіи хана къ гяурамъ отданъ былъ въ качествѣ аманата дженевезамъ въ Кафу для пріобрѣтенія мудростей. Но лишь только Хаджи-гирей закрылъ глаза, этотъ Менгли, желая владѣть всѣмъ безъ исключенія царствомъ отца, предоставилъ гяурамъ полонить старшихъ братьевъ своихъ, господствовавшихъ на Керченскомъ и Таманскомъ полуостровѣ, въ Гезлевѣ и Оръ-хапу и заключить ихъ въ темницу. Изъ нихъ трое не вынесли заточенія и умерли, а остальные послѣ сокрушенія господства дженевезовъ Турками, хотя и очутились на свободѣ, но не могли воспользоваться своими наслѣдственными правами и предпочли выѣхать на Кавказъ къ тѣмъ народамъ, съ которыми имѣли близкія сношенія и которые, считая Крымъ за единовѣрную державу, селились въ немъ, торговали и распоряжались, какъ дома.

Въ Крыму остался только одинъ Эминекъ-бекъ, задержанный партіею недовольныхъ управленіемъ Менгли-гирея. Партія эта желала сдѣлать его ханомъ и успѣла многихъ склонить на свою сторону въ то время, когда Турецкій побѣдитель принудилъ Менгли-гирея слѣдовать за нимъ къ султану подъ предлогомъ привѣтствія съ побѣдою надъ злополучными дженевезами. Эминекъ увлекся и началъ повелѣвать татарами съ Хыръ-хыра въ надеждѣ, что братъ его будетъ казненъ или навсегда останется плѣнникомъ у султана».

По другой рукописи Менгли назначается отцомъ на свое мѣсто, а братья заключаются въ крѣпость; а въ третьей, приложенной по-видимому гораздо позже къ краткому теварику Крымскихъ хановъ, говорится, что Менгли-гирей три мѣсяца спустя послѣ воцаренія своего былъ сверженъ съ престола двоюроднымъ братомъ своимъ Ахметомъ-Нуръ-Девлетомъ, соединившимся съ братьями и племянниками его и укрылся въ Мангупскомъ княжествѣ.

Нуръ-Девлетъ недолго царствовалъ, потому, что былъ убитъ, такъ точно, какъ впослѣдствіи и Эминекъ-бей. Послѣ смерти послѣдняго ханствомъ завладѣлъ безъ всякихъ правъ одинъ изъ почетныхъ богачей, прибывшихъ въ Крымъ съ громадными табунами, какой-то Бай-гельды, но и этотъ послѣдній, устрашенный смертью за узурпаторство, вынужденъ былъ бѣжать изъ ханства. Такимъ образомъ само предопредѣленіе указало мусульманамъ, что ими долженъ повелѣвать Менгли-гирей и, конечно, онъ не замедлилъ выѣхать изъ Мангупской крѣпости и предстать предъ смирившимися бунтовщиками. Ханъ этотъ съ ранняго возраста былъ женатъ и въ числѣ нѣсколькихъ дочерей имѣлъ двухъ сыновей Мегмета и Сагипа, которые жили съ матерью въ Эски-Крымѣ въ Хатырша сералѣ. Ханъ этотъ, да даруетъ ему Аллахъ прощеніе грѣховъ, покоится за мечетью на общемъ гирейскомъ кладбищѣ, а отецъ его въ салачикѣ».

Это мы видѣли въ рукописяхъ; но въ разсказахъ изустныхъ намъ такъ много передавалось о подвигахъ и предпріятіяхъ его, что онъ казался намъ вполнѣ баснословнымъ героемъ въ исторіи Крымскихъ татаръ. Популярность этого гирея и теперь, когда изъ Крыма выступили всѣ почти истые татаре, дорожившіе славою и дѣяніями предковъ, такъ велика, что не только татаре, но и другія туземныя племена все лучшее относятъ къ эпохѣ царствованія или Менгли-гирея или Керимъ-гирея.

Однако возвратимся къ начатому нами разсказу.

Джакомо или Джапаръ-ага, послѣ непродолжительнаго отдыха созвалъ къ себѣ всѣхъ придворныхъ писцовъ и продиктовалъ ко всѣмъ бекамъ и начальникамъ округовъ приказы о немедленномъ сзывѣ молодыхъ людей отъ 25 до 30 лѣтняго возраста и высылкѣ ихъ въ полномъ вооруженіи, при достаточномъ количествѣ провіанта, въ Туманъ-ада (Таманскій полуостровъ) и расположиться на Кизильташскомъ богазѣ въ ожиданіи дальнѣйшихъ распоряженій Ширинлы-бея, обязаннаго выступить одновременно съ своимъ бунджуковымъ знаменемъ для предводительства всѣмъ войскомъ съ цѣлью покоренія черкезовъ, которые искони состояли въ зависимости татаръ, но въ послѣдствіи пользуясь ихъ неурядицами въ управленіи, не только отложились, но даже начали нападать на берега Крыма и дерзко уводить въ плѣнъ поселянъ, чтобы торговать ими, какъ рабами.

Приказы эти въ тотъ же день разосланы были съ нарочными гонцами по различнымъ направленіямъ ханства. Къ Ширинлы-бею послѣдовало отдѣльное посланіе, которымъ онъ призывался на безотлагательное свиданіе съ свѣтлѣйшимъ шорбаджіемъ Крымскихъ жителей²¹.

— Всѣ распоряженія сдѣланы — заявилъ Джакомо, входя въ комнату озабоченнаго хана. Завтра вѣроятно прибудетъ Ширинлы, которому ты лично передашь о Кирьякулѣ.

— Спасибо Джапаръ-ага. Я всегда былъ убѣжденъ, что мусульманскіе цари съ христіанскими министрами могутъ дѣлать чудеса. А знаешь ли ты, что я самъ даже собираюсь въ этотъ походъ, чтобы поразмять немного мои члены.

— Это сдѣлаетъ не только честь твоему величеству, но и заставитъ сосѣдніе народы уважать тебя.

— Но мнѣ немного мѣшаетъ турецкій посланникъ, который, вѣроятно, пробудетъ въ Бахчасараѣ еще нѣсколько дней. Онъ по-видимому присланъ султаномъ съ какимъ-нибудь важнымъ порученіемъ, но до настоящаго времени ничего не объясняетъ. Ну, ужъ эти Турки! Они положительно возмущаютъ меня своею надменностію и молчаливою угрюмостію. Поговори ты съ нимъ, Джакомо, и заставь высказаться.

— Такъ какъ намъ нельзя тратить напрасно времени, то я исполню приказаніе твое сейчасъ же.

— Чѣмъ раньше, тѣмъ лучше.

Джапаръ-ага отправился къ Турку, сидѣвшему на балкончикѣ съ поджатыми ногами и, назвавъ себя довѣреннымъ визиремъ Менгли-гирея, разомъ приступилъ къ дѣлу.

— Я прибылъ съ двумя порученіями отъ Калифа — отвѣчалъ онъ — первое состоитъ въ томъ, чтобы въ Оръ-хапу построить большое укрѣпленіе, которое могло бы предохранить нашъ гарнизонъ отъ внезапныхъ набѣговъ казаковъ и защитить отъ всякаго рода негодяевъ ханства, а послѣднее состоитъ въ томъ, чтобы вы приготовили къ ранней веснѣ 50 тысячъ воиновъ, которые должны перейти Туну (Дунай) и въ одно время съ нашими войсками напасть на Молдавію, которую нашъ общій повелитель во чтобы ни стало желаетъ присоединить къ своимъ владѣніямъ. При этомъ не забывай, что султанъ вышлетъ обѣщанныя войску 20 т. червонцевъ и 18,860 предназначенные беямъ и прочимъ начальствующимъ мурзамъ.

— Воля державнаго султана буквально будетъ исполнена, какъ только вышлютъ деньги, отвѣчалъ Джакомо. Тебѣ я думаю извѣстно, что мы пользуемся въ настоящее время такими ничтожными средствами, что съ трудомъ уплачиваемъ жалованье даже служащимъ ханству.

— За денежными средствами не будетъ остановки.

— Въ такомъ случаѣ твоя миссія можетъ считаться совершенно оконченною. Я сейчасъ же приготовлю отвѣтъ и поднесу его къ подписи хана.

На слѣдующій день за нѣсколько часовъ до въѣзда въ Бахчасарай Ширинлы-бея, сопровождаемаго большою свитою его штата и слугъ, выпровоженъ былъ въ Гезлевъ представитель турецкаго султана и въ покои его принятъ былъ послѣдующій по старшинству, послѣ ханской фамиліи, славный бекъ Крыма, пожалованный даже султаномъ наслѣдственнымъ пятибунчужнымъ знаменемъ. Менгли-гирей принялъ его съ ласковымъ привѣтомъ, освѣдомился о здоровьи и всѣхъ домашнихъ, посадилъ съ собою за одинъ столикъ, къ которому никто послѣ калги и нурединъ султановъ не допускался и кромѣ всего этого удостоилъ его совершить намазъ (молитву) за перегородкою, исключительно принадлежащею ханскимъ членамъ.

За вечернимъ обѣдомъ ханъ приступилъ къ заявленію воли своей, начавъ съ того, что Туманъ-ада занята его подданными, что черкесы первоначально повиновались его предкамъ, что болѣе разумные изъ нихъ и теперь продаютъ охотно дочерей своихъ въ Крымъ, въ заключеніе перешелъ къ тому, что большая часть изъ нихъ до того зазналась, что безъ малѣйшаго страха приплываетъ къ его владѣніямъ и насильственно уводитъ въ рабство добрыхъ поселянъ.

— Я долго переносилъ это — говорилъ Менгли-гирей, — но въ настоящее время положился прекратить зло, вырвавъ его съ корнемъ. Ты, мой братъ, долженъ немедленно выступить противъ дерзкихъ и покорить ихъ нашей власти. Я распорядился уже, чтобы всѣ джигиты лучшаго возраста ожидали твоихъ приказаній на Туманъ-адѣ у Кизильташскаго богаза.

— Я очень буду радъ, если успѣю исполнить твое желаніе — отвѣчалъ Ширинлы-бей.

— Теперь я скажу тебѣ, что именно вынудило меня немедленно дѣйствовать противъ этихъ разбойниковъ. И ханъ подробно разсказалъ ему о Кирьякулѣ, которая будто бы оказала много услугъ ханству совмѣстно съ родителями своими и въ то самое время, когда онъ ей послалъ подарки, а отца возвелъ въ достоинство аги, черкесы подкрались къ жилищу его и насильственно увели добрую дѣвушку.

— Ты поручаешь мнѣ и ее отыскать?

— Это надо сдѣлать прежде всего. Обязанность эта настолько священна для меня, что я рѣшаюсь и самъ слѣдовать за тобою.

— Ты до крайности уже добръ, мой повелитель.

— Будь ты на моемъ мѣстѣ, вѣроятно, сдѣлалъ бы больше.

Ширинлы не отвѣчалъ на это и перешолъ къ изъясненію тѣхъ способовъ, которые казались ему болѣе успѣшными для отысканія Кирьякулы и присоединенія черкесовъ къ подданству хана. Для болѣе вѣрнаго и успѣшнаго соображенія хода кампаніи на совѣтъ приглашены были всѣ министры и нѣсколько человѣкъ черкесовъ, давно живущихъ въ Хыръ-ерѣ.

Съ разсвѣтомъ Ширинлы возвратился домой, чтобы оттуда слѣдовать по назначенію; а три дня спустя изъ Бахчасарая выѣхалъ и Менгли-гирей, окруженный огромною свитою бековъ, мурзъ, бинбашіевъ и стройныхъ ратниковъ, давно уже жаждавшихъ показать свои силы и ловкость предъ повелителемъ.

Въ Бахчасарай вызванъ былъ изъ Эски-Крыма старшій сынъ хана Мугаметъ-гирей, который и назначенъ былъ калгою или наслѣдникомъ престола, на случай смерти отца.

Джакомо поручено было охранять порядокъ и спокойствіе и заботиться о населеніи вновь избранной резиденціи.

При прощаніи Менгли-гирей обѣщалъ любимому министру не возвращаться безъ Кирьякулы.

— А ты вотъ что сдѣлай для пріема ея — сказалъ ханъ съ улыбкою, она чрезвычайно любитъ охотиться за дикими звѣрями. Прикажи ихъ наловить живыми и пусти на вершину Хыръ-хыра, откуда они навѣрно не уйдутъ до тѣхъ поръ, пока она не перестрѣляетъ ихъ своеручно.

Недѣлю спустя Джапаръ-ага получилъ извѣстіе, что Менгли-гирей съ громаднымъ числомъ всадниковъ двинулся къ приморскимъ оконечностямъ Кавказа, а Ширинлы-бей направился въ обходъ съ тѣмъ, чтобы совершить облаву на старѣйшинъ и пригнать ихъ къ ногамъ своего повелителя. Затѣмъ получено было извѣстіе, что всюду, куда ни появлялся ханъ и его туманъ-баши (главнокомандующій), вездѣ охотно народъ принималъ подданство Менгли-гирея и клялся не промышлять въ его владѣніяхъ насильственнымъ захватомъ людей, но о Кирьякулѣ никакого слуха.

«Ему, вѣроятно, не удастся отыскать несчастной дѣвушки, думалъ про себя Джакомо, и вотъ почему онъ не хочетъ писать мнѣ.

Предположеніе министра было справедливо.

Менгли гирей прошелъ весь восточный берегъ моря, призывалъ всѣхъ промышленниковъ рабами, обыскивалъ аулы и одинокія сакли горцевъ, грозилъ смертію и обѣщалъ большія награды, но всѣ божились и клялись, что не видѣли и не слышали, чтобы на берегъ ихъ выѣзжала такая дѣвушка. Не довольствуясь этимъ, гирей послалъ нарочныхъ во всѣ города Кавказа, гдѣ были невольничьи рынки, но и это не привело къ ожидаемымъ результатамъ.

Тогда онъ заставилъ всѣхъ безъ исключенія старшинъ улусовъ доставить ему аманатовъ, которые тогда только получатъ право на возвращеніе домой, когда будетъ доставлена въ Бахчасарай похищенная изъ Ичеля молодая Татка. Въ противномъ случаѣ чрезъ годъ они будутъ проданы въ неволю въ Египетъ и вырученныя деньги отданы будутъ въ возмездіе родителямъ, потерявшимъ дочь.

Эта угроза, начатая приводиться въ исполненіе, не могла остаться безъ хорошихъ послѣдствій, такъ какъ сотни отцовъ и матерей являлись къ завоевателю, умоляя пощадить ихъ невинность, и единственныхъ сыновей.

— Не просите меня напрасно, отвѣчалъ Менгли; я до тѣхъ поръ не буду преклоненъ, пока дѣвушка, которая спасла мою жизнь, не будетъ доставлена ко мнѣ. Я долженъ отыскать и спасти ее или истребить тысячи невинныхъ въ озлобленіи.

Въ полномъ сознаніи, что ханъ не отступитъ отъ рѣшенія своего, черкесы вынуждены были сами приняться за тщательные розыски и къ счастію своему напали въ одномъ изъ прибрежныхъ ущелій на толпу соотечественниковъ, которые только что прибыли на лодкахъ и выгружали изъ нихъ различныя вещи, безъ сомнѣнія, похищенныя или съ купеческихъ судовъ или изъ отдаленныхъ странъ.

Старшинамъ нетрудно было узнать, что они объѣхали восточный берегъ Крыма, откуда похитили нѣсколько дѣвушекъ и мальчиковъ, которыхъ продали въ неволю Ногаямъ, кочующимъ вдоль западныхъ береговъ Азакъ-дениза (Азовскаго моря). Этихъ свѣдѣній было достаточно, чтобы укротить гнѣвъ повелителя Крыма.

Передавъ объ открытіи своемъ Менгли-гирею, они сами свели воиновъ его къ саклямъ разбойниковъ и заставили ихъ, подъ угрозою смертной казни, слѣдовать за ними къ Крымскому хану.

Отважные пираты, промышлявшіе такъ много лѣтъ этимъ отцовскимъ ремесломъ, чрезвычайно были изумлены, что великій властитель Крымскаго юрта пришелъ на нихъ войною изъ за простой Татки христіанскаго исповѣданія и при первыхъ же допросахъ сознались въ поступкѣ своемъ.

— Гдѣ жъ вы дѣвали, несчастные, мою спасительницу? вскрикнувъ, обнаживъ саблю свою побагровѣвшій гирей.

— Мы ее вымѣняли ногаямъ за двѣ овцы, отвѣчалъ первый, но не успѣлъ онъ проговорить этихъ словъ, какъ голова его слетѣла съ шеи.

— Ты также участвовалъ въ этомъ позорномъ предпріятіи? спросилъ съ сверкающими глазами владыка у слѣдующаго — и вторая голова упала къ ногамъ его.

Всѣ пришли въ ужасъ отъ изступленія хана.

— Пощади насъ, великій шахъ, завопили остальные. Мы найдемъ эту дѣвушку и возвратимъ ее въ родительскій домъ.

— Этого мало, вы и весь вашъ народъ должны закляться, что, пока я буду вашимъ царемъ, въ ханствѣ моемъ не пропадетъ ни единая дѣвушка, ни единый мальчикъ. Иначе я вновь приду къ вамъ и лишу васъ женъ и дѣтей, чтобы дать почувствовать тѣ же скорби, которымъ вы подвергаете другихъ людей. Ханъ вложилъ саблю въ ножны и, приказавъ заковать всѣхъ негодяевъ въ цѣпи, объявилъ имъ, что они должны слѣдовать за нимъ для указанія тѣхъ, которымъ продали Татку, и что свобода будетъ возвращена имъ только тогда, когда найдется похищенная дѣвушка.

Въ тотъ же день, назначивъ во вновь завоеванной странѣ баскаковъ и беевъ, обязанныхъ доставлять ему ежегодно гарачъ и отчитываться въ дѣйствіяхъ своихъ, Менгли-гирей приказалъ, двинуться войскамъ своимъ въ походъ съ тѣмъ, чтобы возвратиться въ Крымъ не иначе, какъ обогнувъ все Азовское море, гдѣ обитали непокорные ему ногаи и гдѣ должна была находиться Кирьякула. Въ ожесточеніи своемъ ханъ задумалъ покорить своей власти все то пространство, которое доведется ему пройти. Въ особенности ему хотѣлось расправиться съ ногайцами, не разъ высказывающими свою самостоятельность и враждебное настроеніе къ властителямъ Крыма. Менгли-гирей нерѣдко думалъ подчинить ихъ своей зависимости, но не могъ надѣяться на свои силы и права; теперь же ему представлялся отличный случай не только обуздать ихъ, но и загнать ихъ въ свои пустынныя степи, которыя оживились бы обширными стадами овецъ и другаго рода домашнихъ животныхъ. Такимъ образомъ розыскивая Кирьякулу съ ея талисманомъ на груди, онъ воображалъ, что все предпринимаемое во имя этой дѣвушки должно быть руководимо счастливымъ рокомъ, чѣмъ-то въ родѣ римскаго fatum'а въ ореолѣ благопріятной фортуны.

— Я долженъ пользоваться моимъ хызметомъ (предопредѣленіемъ) мечталъ онъ — чтобы вознаградить себя за прошлыя печали. Татка вручила мнѣ ключъ въ двери счастія и я буду имъ пользоваться на проломъ совѣсти и того мягкосердія, которое должно служить во вредъ властителямъ монголо-татаръ. Я долженъ окружить себя роскошью султана и сдѣлаться достойнымъ другомъ Калифа, прославленнаго побѣдами! Пусть Джакомо и подобные ему визири занимаются мелочными дрязгами житейской суеты, а я превращусь по примѣру моихъ предковъ въ грознаго полководца и заставлю міръ не забывать моего имени».

Такимъ уже являлся Менгли-гирей послѣ перваго удачнаго похода на черкесовъ. Не было ни малѣйшаго повода предполагать, что и теперешнее движеніе его на бродящихъ ногаевъ, начиная отъ Дона и до Днѣпра окончится благополучно и блистательная идея его населить внутреннія степи Крыма не только удвоитъ его силы, но и послужитъ въ другихъ отношеніяхъ важнымъ пособіемъ для могущества молодаго государства. Отклониться отъ этого желанія значило-бы отказаться отъ своего благосостоянія. На этой разъ честолюбивый и алчный ханъ не желалъ въ душѣ отыскать Кирьякулы раньше достиженія главной цѣли похода.

Перешедъ за Донъ, Менгли-гирей отдалъ приказаніе, чтобы всѣ таборы ногаевъ съ ихъ стадами направились къ Ниже (Геническу), гдѣ онъ намѣренъ лично осмотрѣть ихъ. Приказаніе исполнено было съ точностію, но въ числѣ многихъ сотенъ кибитокъ не оказалось Татки.

Принявъ видъ ожесточеннаго и глубоко оскорбленнаго падишаха, гирей набросился на представителей ногаевъ и, укоряя ихъ въ неповиновеніи и враждѣ, грозилъ имъ всеобщимъ истребленіемъ и окончилъ тѣмъ, что они должны были немедленно согласиться на перекочевье въ степи, прилегающія къ Кафѣ и Чарше (Керчи). Та же участь постигла и большинство другихъ ногаевъ, сгруппированныхъ у Перекопскаго перешейка. Между послѣдними плѣнные черкесы нашли того самаго человѣка, которому отдана была Татка.

— Представь ее ко мнѣ немедленно — сказалъ ханъ, когда привели покупщика.

— Ея нѣтъ болѣе у меня, отвѣчалъ номадъ. Это была жестокая женщина, которая грозила мнѣ и всей семьѣ моей смертью и я вынужденъ былъ продать ее одному изъ купцовъ изъ Левки (Литвы), пріѣзжавшихъ скупать у насъ шерсть.

Менгли-гирей, желая показать себя строгимъ судьею, приказалъ и этого приковать къ числу черкесовъ и впредь до того времени, пока найдена будетъ несчастная дѣвушка, содержать въ подземельяхъ Хыръ-хыра.

Этимъ закончилась первая военная прогулка того миролюбиваго хана, который, впослѣдствіи, впродолженіи 35 лѣтъ почти не переставалъ воевать и ужасно тосковалъ, когда поля покрывались снѣгами, препятствующими его движенію съ громадными боевыми отрядами.

Возвращеніе Менгли-гирея въ Бахчасарай съ табунами лошадей, верблюдовъ и стадами овецъ, которыхъ онъ роздалъ всѣмъ безъ-изъятія военачальникамъ и простымъ воинамъ съ цѣлью расположить ихъ къ набѣгамъ, сразу возбудили алчность народа къ наживѣ и вмѣстѣ съ тѣмъ преданность къ повелителю, задумавшему возстановить славу предковъ своихъ.

— Я сдѣлалъ много для ханства моего — говорилъ Менгли, обнимая Джакомо — но ничего для бѣдной Татки, которая попала въ Литву.

— Тамъ христіане, единовѣрцы ея, которые можетъ быть возвратятъ ее, если мы обратимся съ ходатайствомъ.

— Такъ ты полагаешь, что если я напишу Кази-эмиру Литовскому²², то онъ уважитъ мою просьбу?

— Я не сомнѣваюсь въ этомъ.

— Въ такомъ случаѣ вытребуй къ себѣ Ногайца, опроси его хорошенько и напиши отъ имени моего дружественное посланіе, которое отправь съ двумя гонцами. Ну, теперь разскажи мнѣ, что происходило въ ханствѣ во время отсутствія моего?

— Ничего особеннаго, но я остался очень недоволенъ турецкими пашами, которые лишили казну твою пошлинъ отъ всѣхъ привозныхъ и вывозныхъ товаровъ, подъ тѣмъ предлогомъ, что занимаемые турками портовые города съ ближайшими окрестностями подлежатъ ихъ власти. А между тѣмъ это одинъ изъ важнѣйшихъ доходовъ, который можетъ обезпечивать наши расходы.

— Я объ этомъ лично поговорю съ султаномъ, когда мы выступимъ къ нему на помощь. Ну, что еще?

— Я получилъ нѣсколько свѣдѣній, что Ахъ-бей или царь Урусовъ (русскихъ) Іоаннъ очень желаетъ сблизиться съ тобою.

— Это необходимо для насъ — отвѣтилъ князь — чтобы получать ихъ деньги и произведенія русской земли. При этомъ, Джакомо, мнѣ, кажется, слѣдуетъ напомнить имъ, что я имѣю право на полученіе дани.

— Я думаю, что этого не слѣдуетъ въ настоящее время выставлять на видъ, потому что Кипчакскій ханъ есть прямой наслѣдникъ Алтынъ-Орды.

— Это значитъ, что я долженъ предварительно показать мое преимущество надъ Ахметъ-ханомъ? За этимъ дѣло не станетъ, лишь бы представился удобный случай, а татаре мои, какъ я убѣдился, отлично справляются съ врагами.

— Караимъ и два армянина, прибывшіе изъ Москвы говорили мнѣ, что къ намъ скоро прибудетъ отъ Ахъ-бея посланникъ съ ходатайствомъ возобновить торговлю въ Кафѣ.

— Но ты самъ мнѣ говорилъ, что турецкіе паши не желаютъ этого допустить?

— Мы будемъ требовать отъ султана, чтобы онъ воспретилъ имъ вмѣшиваться въ наши хозяйственныя дѣла. Не ты ли говорилъ мнѣ, что калифъ обязался за твое вассальство исполнять всѣ твои требованія, относящіяся до блага страны.

— Это правда. Подождемъ же посланника и тогда напишемъ.

Съ этого времени Менгли-гирей, увлеченный радуж ными надеждами на военное счастіе, день и ночь придумывалъ способы вѣрно-разсчитанными путями нападать и громить непріятеля, сзывая къ себя всѣхъ стариковъ, нѣкогда слывшихъ джигитами, разспрашивалъ про образъ битвы русскихъ, поляковъ и Литвинъ и вмѣстѣ съ ними обсуждалъ рождавшіяся въ головѣ его отважныя предположенія.

Тѣмъ времененъ прибылъ въ Бахчасарай посланникъ отъ царя Іоанна III съ чрезвычайно дорогими бакшишами, въ которыхъ давно нуждался Менгли-гирей, алчущій не уступать въ роскоши суверену своему. Ахъ-бей какъ-бы проникъ въ его таинственныя желанія и съ избыткомъ доставилъ ему все необходимое.

— Такихъ людей я смѣло могу назвать падишахами — говорилъ гирей Джакомо — и готовъ сохранить съ ними дружбу до послѣдняго вздоха моего.

Дѣтскій восторгъ хана не остался не замѣченнымъ посланникомъ. Джакомо разумѣется также передалъ ему, что русскій царь вправѣ разсчитывать на господина его, если станетъ удовлетворять его ненасытной жадности къ золоту и серебру.

Посланникъ прибылъ съ ходатайствомъ предоставить русскимъ купцамъ торговать, какъ бывало и прежде, въ Кафѣ. Менгли-гирей, изъявивъ на это полное согласіе, предложилъ любимому министру сейчасъ же отправить съ посланіемъ къ султану курьера.

— По полученіи отвѣта я немедленно извѣщу твоего государя — сказалъ ханъ. Поклонись ему отъ меня, поблагодари за добрую память и хорошіе подарки и постарайся увѣрить въ моей искренней расположенности, которую я желалъ бы сохранить къ нему на всю жизнь. Не забудь также передать ему отъ меня пару лошадей, изъ лучшихъ скакуновъ ханства, чтобы, садясь на нихъ, онъ помнилъ дарителя, готоваго при надобности и обнажить свой мечъ въ знакъ дружбы.

Когда посланникъ выѣхалъ, Менгли-гирей спросилъ у Джакомо не передалъ ли ему заднихъ мыслей своего государя русскій гость?

— Изъ всего сказаннаго имъ я могъ только замѣтить — отвѣчалъ министръ — что Ахъ-бей заинтересованъ и тобою лично и твоимъ ханствомъ. Конечно, такія чувства но являются безъ причинъ. Причины эти не могутъ быть извѣстны такимъ посланникамъ, которые не посвящены были раньше въ мысли государя своего, но я тѣхъ убѣжденій, что во всякомъ случаѣ мы будемъ въ большемъ выигрышѣ отъ благосклонности сѣвернаго медвѣдя.

— Я тѣхъ же убѣжденій, Джакомо, и поэтому намъ необходимо сблизиться съ русскими до тѣхъ поръ, пока Кипчакское ханство перестанетъ существовать и пока интересы наши не укажутъ намъ другаго рода отношеній.

— Для достиженія твоихъ цѣлей надо будетъ и намъ послать разумнаго посланника въ Москву.

— Я не имѣю никого умнѣе тебя, Джапаръ-ага.

— Въ такомъ случаѣ я надѣюсь многое сдѣлать въ твою пользу, чтобы оправдать твою дружбу къ осиротѣвшему иностранцу.

— Бѣдный Джакомо? ты опять называешь себя сиротою; но развѣ я не замѣняю тебѣ друга и брата? развѣ я не готовъ подѣлиться съ тобою всѣмъ, чѣмъ обладаю?

— Свѣтлѣйшій ханъ — сказалъ итальянецъ — я перенесу для тебя еще нѣсколько лѣтъ тоску по родинѣ, но ты долженъ будешь отпустить меня въ отечество въ тотъ моментъ, когда встрѣтишь между подданными твоими такого человѣка, который въ состояніи будетъ замѣнить меня. Отъ тебя я въ вознагражденіе попрошу только отправить меня съ какими-нибудь маловажнымъ порученіемъ въ Константинополь, изъ котораго мнѣ не трудно будетъ пробраться въ Геную.

— Я былъ бы самымъ неблагороднымъ ханомъ, еслибъ не далъ тебѣ за службу твою столько золота, сколько завѣситъ тѣло твое.

— Ты заставишь меня прибѣгнуть къ употребленію хамауза (кумыса), чтобы потолстѣть въ надеждѣ сдѣлаться богачемъ — отвѣчалъ съ улыбкою Джакомо.

Въ эту минуту аякъ-хапу²³ возвѣстилъ, что прибылъ изъ Левки гонецъ посланный къ Кази-эмиру.

— Пусть войдетъ — приказалъ ханъ.

Вошелъ сѣдой татаринъ и, вынувъ изъ кожаной сумочки, висѣвшей у него чрезъ плечо, запечатанное письмо, почтительно подалъ его Джапаръ-агѣ и вышелъ въ сѣни.

— А ну-ка посмотримъ, какія вѣсти посылаетъ намъ нашъ сосѣдъ — заговорилъ ханъ.

Джакомо вскрылъ письмо и прочиталъ слѣдующій отвѣтъ: «свѣтлѣйшій князь, мой повелитель, получивъ отъ его высочества Менгли-гирея письмо, которое показалось ему оскорбительнымъ, такъ какъ относилось до простой невольницы, поручилъ мнѣ, секретарю своему, извѣстить правительство хана, что по ходатайству этому не можетъ быть принято никакихъ мѣръ». Примите увѣреніе и проч.

Менгли-гирей побагровѣлъ отъ гнѣва и нѣсколько минутъ оставался безмолвнымъ. Джакомо смотрѣлъ на него съ грустью.

— Ну, это дорого ему будетъ стоить — проворчалъ сквозь зубы ханъ. Я не пощажу ни единаго изъ подданныхъ его, я заставлю его всю жизнь оплакивать свою грубость. Несчастный, онъ зазнался или, вѣроятно, считаетъ меня и въ настоящее время такимъ же безправнымъ ханомъ, какимъ я былъ при Эминекѣ.

— Мнѣ кажется, что послѣднее твое предположеніе не ошибочно, въ противномъ случаѣ онъ обязанъ былъ отвѣтить но крайней мѣрѣ учтиво.

— Нѣтъ, я не могу перенести, Джакомо, такой обиды и не смотря на то, что весна не установилась окончательно, мы должны выступить въ походъ. Я увѣренъ, что подданные мои съ радостью послѣдуютъ за мною. Займись же сегодня вечеромъ составленіемъ воззванія къ мурзамъ, бекамъ и всѣмъ, кому подобаетъ выставить воиновъ. Сообщи также казнедаръ-агѣ, чтобы онъ приступилъ къ заготовленію провіанта и пригласи ко мнѣ муфтія афузъ Биляла.

Джакомо ужасно хотѣлось повліять на хана, въ надеждѣ, что вторичнымъ письмомъ онъ заставитъ правительство литовскаго князя исправить свою глупость, но Менгли-гирей остался непреклоннымъ въ своемъ рѣшеніи.

Афузъ Билялъ не замедлилъ явиться къ повелителю и облобызать полы его кафтана.

— Я послалъ за тобою, достъ, (пріятель) съ двоякою цѣлью: во первыхъ посовѣтоваться, какъ съ верховныхъ представителемъ духовной власти и во вторыхъ, какъ съ исторіографомъ моимъ.

— И какъ за самымъ усерднымъ рабомъ Менгли-гирей-хана, жизнь котораго да не прекратится во вѣки вѣковъ — прибавилъ муфтій.

— Спасибо за сладкое слово. Но перейдемъ къ дѣлу. Объясни мнѣ прежде всего, дозволяетъ ли нашъ законъ во всякое время начинать военныя дѣйствія противъ гяуровъ, если они осмѣлятся нанести оскорбленіе мусульманскому падишаху?

— Такихъ дерзкихъ даже каждый изъ подданныхъ падишаха долженъ своеручно убивать, какъ собакъ и надѣяться на прощеніе тысячи грѣховъ.

— Первый вопросъ рѣшенъ, я вѣрю твоей мудрости безъ разсужденія. Теперь скажи мнѣ, чтобы ты записалъ въ теварикъ моей жизни, еслибъ я теперь же пошелъ войною на Левка-бея, который отвѣчалъ на просьбу мою полнымъ презрѣніемъ.

— Еслибъ ты не сдѣлалъ этого я записалъ бы, что свѣтлѣйшій Менгли-гирей, достигнувъ славы и всеобщаго уваженія, настолько огрубѣлъ въ чувствахъ, что сдѣлался посмѣшищемъ въ устахъ ничтожныхъ рабовъ его предковъ, которые не щадили ихъ за малѣйшее неповиновеніе, что и подобаетъ гяурамъ.

— Дѣйствительно, ты имѣлъ бы полное право изложить въ такихъ словахъ свое мнѣніе и имя мое поносилось бы не только народомъ, но даже и правнуками моими. Вотъ почему я отдалъ уже приказаніе Джапаръ-агѣ разослать воззванія по всѣмъ городамъ и деревнямъ къ сбору войска, а тебя пригласилъ сдѣлать извѣстнымъ всѣмъ мулламъ и кадіямъ, во первыхъ причину похода моего и наконецъ то, что ты самъ сказалъ относительно обязанности каждаго подданнаго, когда повелитель его оскорбленъ гяуромъ. При этомъ ты можешь добавить, что владѣнія Кази-эмира обширны и богаты и что храбрые могутъ надѣяться на богатую добычу.

— Только въ этомъ заключается твое приказаніе? спросилъ муфтій, подымаясь съ мѣста.

— Пока я не имѣю ничего другаго.

— Воля моего хана сегодня же исполнится и 20 гонцовъ полетятъ по всѣмъ направленіямъ твоей земли.

Два дня спустя въ Бахчисараѣ, куда переселились всѣ почти ремесленники изъ Кафы и другихъ городовъ Крыма, началась ужасная дѣятельность, предвѣщавшая скорый походъ. Менгли-гирей самъ навѣщалъ многихъ ремесленниковъ и торопилъ ихъ дѣломъ изъ боязни запоздать явиться во время на призывъ калифа. Къ счастію онъ получилъ изъ Константинополя извѣстіе, что великій султанъ Мегметъ, по волѣ пророка, прекратилъ свою блистательную жизнь на 53 году, послѣ 32 лѣтняго царствованія. Не смотря на то, что смерть этого человѣка отчасти благопріятствовала Крымскому хану, Менгли-гирей выразилъ предъ посланникомъ глубокое сожалѣніе и поинтересовался узнать, какія причины преждевременно свели въ могилу его суверена.

— Нашъ великій калифъ въ послѣднее время ужасно измѣнился, отвѣчалъ посланникъ, онъ вѣчно былъ угрюмъ, до такой степени раздражителенъ, что малѣйшее житейское обстоятельство приводило его въ страшный гнѣвъ. Эта болѣзнь началась у него со времени послѣдняго похода нашего противъ Родоса, гдѣ мы бились ровно 99 дней, но не смотря на всевозможныя усилія, вынуждены были возвратиться съ громадными потерями. Ожесточенный этою неудачею, султанъ приказалъ немедленно приступить къ постройкѣ новыхъ судовъ и сформированію арміи въ 300 т. человѣкъ и положился во чтобы ни стало завоевать Родосъ, Египетъ и всю Италію. Когда все было готово и назначены были полководцы, султанъ Мегметъ внезапно почувствовалъ ужасныя боли въ желудкѣ и прежде чѣмъ явились къ нему на помощь медики, испустилъ послѣднее дыханіе. Есть люди, которые полагаютъ, что калифъ былъ отравленъ въ гаремѣ одною христіанкою, отъ которой онъ не скрылъ своего обширнаго плана.

— Ну, а какъ народъ принялъ вступленіе на отцовскій престолъ султана Баязета? спросилъ ханъ.

— Для насъ онъ обѣщаетъ быть хорошимъ падишахомъ, но многіе сожалѣютъ о смерти Мустафы, который былъ предназначенъ отцомъ къ царствованію и считался неумолимымъ врагомъ христіанъ.

— А не препятствовалъ ли Баязету братъ его Зесимъ? я спрашиваю это на томъ основаніи, что неоднократно въ бытность мою въ Адріанополѣ слышалъ, что Зесимъ говорилъ отцу, что послѣ его смерти не допуститъ старшаго брата до господства надъ всѣми завоеванными землями.

— Зесимъ, дѣйствительно, требовалъ отъ Баязета подѣлиться съ нимъ отцовскимъ наслѣдіемъ, но когда получилъ отказъ, вошелъ въ переговоры съ предводителями анатолійскихъ турковъ и мечталъ сдѣлаться самостоятельнымъ султаномъ; но дважды разбитый нашими войсками, вынужденъ былъ бѣжать сначала къ великому магистру на о. Родосъ, а потомъ въ Римъ, гдѣ и поселился. Когда доложили объ этомъ султану, онъ написалъ папѣ Іннокентію очень снисходительное письмо и просилъ его принять строгія мѣры, чтобы бунтовщикъ не выѣзжалъ изъ столицы, за что обѣщалъ выдавать на содержаніе его ежегодно 30 т. червонцевъ. Папа отвѣчалъ, что бѣглецъ охотно изъявляетъ согласіе подчиниться этому условію и ожидаетъ, чтобы предложенныя деньги высланы были. Червонцы эти я недавно свезъ несчастному царевичу и долго говорилъ съ нимъ о необходимости переселиться въ мусульманскія страны, но онъ отказался изъ боязни, чтобы братъ не приказалъ отравить или обезглавить его. Когда я передалъ эти слова Баязету, онъ улыбнулся и сказалъ: «бѣдный Зесимъ, неужели тебѣ кажется, что между гяурами не найдется такихъ, которые за золото откажутся исполнять мои приказанія? Изъ тона этихъ словъ султана я понялъ сейчасъ же, что султанъ задумалъ уже эту мысль, но когда онъ приведетъ ее въ исполненіе, это намъ покажетъ будущее.

— Неужели великій калифъ рѣшится на такой ужасный подвигъ? спросилъ Менгли-гирей, котораго часто безпокоила совѣсть при мысли, что братъ его Эминекъ былъ убитъ по его согласію.

— Я не вижу въ этомъ поступкѣ ничего ужаснаго, высокочтимый ханъ. Цари никогда не должны поддаваться состраданію въ такихъ случаяхъ, когда является передъ ними человѣкъ, посягающій на ихъ права. Они должны уничтожить его не ради личной ненависти, но для того, чтобы предупредить образованіе партій и кровопролитія.

Сказанное посланникомъ повліяло на гирея такъ утѣшительно, что съ этого времени онъ началъ измѣнять свой взглядъ, относительно состраданія къ ближнему.

— И такъ, по твоему цари не подлежатъ суду Божію за казнь людей съ злыми намѣреніями? спросилъ ханъ послѣ нѣкотораго раздумья.

— Лучше принести 10 человѣкъ въ жертву, чѣмъ тысячи допустить до вражды, кровопролитія и подвергнуть цѣлое государство анархіи, голоду и неминуемой гибели.

— Но развѣ ты въ ничто ставишь мнѣніе народа за убійство 10-ти человѣкъ, вина которыхъ касается только одного падишаха?

— На все есть манера. Въ тѣхъ случаяхъ, когда султанъ сознаетъ, что народъ не пойметъ его прямой цѣли и станетъ обвинять его въ варварствѣ, онъ обязанъ поступить такъ, чтобы лишніе для него люди погибли отъ никому неизвѣстныхъ причинъ. Это правило искони принято нашими султанами и всегда считалось однимъ изъ дѣйствительныхъ для народнаго благосостоянія.

Менгли-гирей просто былъ въ восторгѣ отъ этихъ уроковъ и положился принять ихъ къ свѣдѣнію.

Послѣ всего этого гирей началъ спрашивать у гостя своего, когда именно можетъ султанъ нуждаться въ его услугахъ?

— Мнѣ приказано передать тебѣ, чтобы ты вступилъ въ Бессарабію въ концѣ мѣсяца — черешней²⁴ и тамъ ожидалъ дальнѣйшихъ распоряженій со стороны великаго визиря.

— Приказаніе это я принимаю на голову мою и исполню его въ точности. Поклонись отъ меня султану и всѣмъ визирямъ и скажи имъ, что я на дняхъ выступаю противъ Литовскаго бея, чтобы напомнить ему его обязанности къ ханамъ, и надѣюсь покончить съ нимъ всѣ расчеты къ урочному времени. Надѣюсь также, что калифъ не обидится тѣми ничтожными дарами, которые я пошлю ему въ видѣ поздравленія съ восшествіемъ на отцовскій престолъ. Ты и визири также будутъ почтены мною бакшишами на добрую обо мнѣ память. Сказавъ это, Менгли позвалъ Джапаръ-агу и, передавая ему гостя, поручилъ, озаботиться о приготовленіи подарковъ.

V

На дворѣ стоялъ мартъ, котораго татаре почему-то не любятъ; но на этотъ разъ этотъ мѣсяцъ съ первыхъ дней такъ былъ тепелъ, что многія деревья расцвѣли, а поля покрылись зеленою травою.

Менгли-гирей по цѣлымъ днямъ сидѣлъ на одномъ изъ балконовъ своего сераля, расположенныхъ на югъ, и чрезвычайно радовался, когда ему сообщали, что подножный кормъ съ каждымъ часомъ улучшается не только на пространствѣ до Оръ-хапу (Перекопа), но и въ дальнѣйшемъ протяженіи степей. Большое движеніе молодыхъ людей въ ущельи Бахчасарая, успѣвшаго покрыться многими постройками, веселыя лица мурзъ и бековъ, джигитующихъ на хорошихъ коняхъ, все это говорило, что въ любимой резиденціи Менгли-гирея затѣевается серіозный набѣгъ на одного изъ ближайшихъ повелителей народа.

У хана постоянно находились начальники отрядовъ, заявляли свои убѣжденія, выслушивали совѣты и излагали надежды. Словомъ, все дѣйствовало и подготовлялось къ большому предпріятію.

До Менгли-гирея ежедневно доносились слухи, что молодежь, собравшаяся у Оръ-хапу горитъ нетерпѣніемъ двинуться въ походъ, но ханъ не могъ удовлетворить этому рвенію, потому что отрядъ самаго важнаго изъ полководцевъ его Ширинлы-бея не былъ готовъ.

Вотъ въ это жаркое время, въ дворецъ Бахчасарая, въ сопровожденіи конвоя и нѣсколькихъ вьючныхъ лошадей, въѣхалъ русскій посланникъ Ѳедоръ-ага и приказалъ доложить, что онъ пріѣхалъ съ великими дарами отъ повелителя русской земли по чрезвычайному дѣлу.

— Онъ пріѣхалъ очень кстати — замѣтилъ Менгли-гирей — и мы обрадуемъ его разрѣшеніемъ султана торговать русскимъ купцамъ въ Кафѣ. Скажите ему, пусть онъ предварительно изложитъ дѣло свое Джапаръ-агѣ и затѣмъ вмѣстѣ съ нимъ явится ко мнѣ.

Въ этотъ-же вечеръ посланникъ принятъ былъ ханомъ. Прежде всего онъ заявилъ, что могущественный сосѣдъ его Ахъ-бей Іоаннъ Васильевичъ III шлетъ ему съ братскими поклонами нѣсколько мѣшковъ золотыхъ и серебряныхъ рублевъ на его государственныя нужды въ знакъ своей искренней дружбы и сердечной любви.

При этихъ словахъ лицо хана просіяло и онъ какъ-то машинально прикоснулся къ ладонкѣ, гдѣ хранилось кольцо бѣдной Кирьякулы. Получить такую громадную сумму денегъ въ тотъ моментъ, когда въ кассѣ его не оставалось ничего, это было особеннымъ благоволеніемъ хызмета.

— Сто разъ благодарю моего богатаго сосѣда и друга за его добрую память обо мнѣ — отвѣчалъ гирей — я не забуду этого и, вѣроятно, когда-нибудь докажу мою благодарность на дѣлѣ, а теперь ты получишь отъ меня полнѣйшее разрѣшеніе на торговлю вашихъ купцовъ въ моемъ ханствѣ. Теперь объясни мнѣ въ короткихъ словахъ, чего желаетъ отъ насъ мой другъ?

— Россіи предстоитъ долгая и убійственная война съ Кипчакскимъ ханомъ Ахметомъ — началъ посланникъ — война съ нимъ однимъ для повелителя моего, который нынѣ является самостоятельнымъ государемъ всей Россіи, не представляетъ ничего опаснаго, но онъ соединился съ врагомъ нашимъ великимъ княземъ литовскимъ Кизиміромъ и конечно они общими силами съ двухъ концовъ могутъ нанести нашему народу и царству большое разореніе.

— Понялъ, понялъ. Это значитъ, что пріятель мой желаетъ, чтобы я схватилъ одного изъ враговъ его за перчемъ (чубъ) и задалъ ему трепку, чтобы онъ не лѣзъ туда, гдѣ два дерутся. Если я угадалъ, то не трудись мнѣ говорить больше, а садись на коня и лети поскорѣе къ господину твоему съ заявленіемъ, что я чрезъ недѣлю направлюсь въ Литву и сдѣлаю больше, чѣмъ ожидаетъ Ахъ-бей. Но ты предварительно долженъ объяснить мнѣ, какія причины послужили поводомъ къ объявленію войны Ахметъ-хана?

— Онъ потребовалъ отъ насъ поголовнаго гарача, въ предположеніи, что Россія по прежнему должна считаться вассальнымъ государствомъ Золотой Орды; но великій князь, сознавая теперь свое могущество и современное ничтожество Орды, отвѣчалъ ему, что времена гарача давнымъ-давно миновали. Это по-видимому оскорбило хана и онъ рѣшился вновь завоевать Россію съ помощью Казиміра.

— Во первыхъ Ахметъ-ханъ долженъ сознать, что я гораздо болѣе имѣю правъ на дѣдовское наслѣдіе — сказалъ Менгли-гирей и онъ могъ-бы сдѣлать это не иначе, какъ въ союзѣ со мною и наконецъ, какой былъ у него разсчетъ приглашать дерзкаго Кази-эмира, котораго я ненавижу въ душѣ и ради этой ненависти готовъ сокрушить съ лица земли и самаго Ахмета. Ты вотъ что посовѣтуй моему пріятелю Іоанну отъ меня: когда я вступлю въ Литву и схвачу за перчемъ Кази-эмира, а Ахметъ проникнетъ въ ваши владѣнія, пусть онъ пошлетъ окольными путями большой отрядъ войска въ самую Орду подъ видомъ истребленія ханскаго семейства и разграбленія всего имущества. Нѣтъ сомнѣнія, что устрашенный Ахметъ сейчасъ-же повернетъ назадъ; а это спасетъ отъ разоренія всѣ тѣ города и селенія, которые будутъ лежать по пути слѣдованія его къ Москвѣ. Въ остальномъ уже я самъ помогу Ахъ-бею навсегда избавиться отъ этого негоднаго единовѣрца моего. Но при этомъ ты скажи другу моему, что Россія съ этого дня обязана будетъ мнѣ и моимъ наслѣдникамъ въ полной независимости отъ Монголовъ, правами которыхъ я не буду пренебрегать, какъ послѣдній царственный представитель Чингизхана. Передай и это Іоанну.

Менгли-гирей тутъ-же обратился къ Джапаръ-агѣ и приказалъ ему сегодня-же отдать приказъ, чтобы всѣ ратники съ начальниками своими приготовились къ походу.

Не успѣлъ выѣхать изъ Бахчасарая русскій посланникъ, какъ за нимъ потянулись длинными рядами вооруженные татаре, сопровождаемые табунами лошадей, навьюченныхъ жаренными чуреками, пшеномъ, какачемъ (вяленною бараниною) и другаго рода легкимъ провіантомъ.

Мы не станемъ описывать этого похода, такъ какъ въ шествіи этомъ не представлялось ничего особеннаго, за исключеніемъ развѣ того, что на этотъ разъ Менгли-гирей слѣдовалъ съ нѣкоторою пышностію.

Въ это время и въ Литвѣ дѣлались большія приготовленія, но никому не приходило въ голову, что вмѣсто набѣга на чужія страны, имъ придется защищать свое отечество отъ безпощадныхъ Крымскихъ татаръ. Какъ вдругъ донесли великому князю Казиміру, что къ владѣніямъ его приближается Менгли-гирей съ безчисленными полчищами войска. Князь Литовскій, выступившій съ авангардами на сѣверную границу владѣній своихъ, пришелъ въ такую ярость отъ этого несвоевременнаго извѣстія, парализирующаго такъ долго излюбленныя имъ мечты, что приказалъ подвергнуть пыткѣ злополучнаго вѣстника и заковать его въ цѣпи впредь до провѣрки заявленія. Затѣмъ онъ послалъ нарочныхъ убѣдиться въ невозможности такого быстраго перехода татаръ, за движеніемъ которыхъ навѣрно слѣдитъ союзникъ его Ахметъ и отъ котораго еще вчера пріѣзжалъ гонецъ съ различными менѣе важными сообщеніями.

Тѣмъ временемъ Менгли-гирей успѣлъ уже вступить въ княжество, разорить нѣсколько городовъ и селеній и, захвативъ массу молодыхъ людей, отправить ихъ подъ конвоемъ въ Крымъ.

Казиміръ ужаснулся, когда ему донесли объ этомъ, но дѣлать было нечего: приходилось бросать всѣ радужныя надежды и спѣшить на выручку княжества. Не будучи въ силахъ изгнать укрѣпившагося врага, Казиміръ рѣшился покончить съ нимъ переговорами и откупомъ, въ надеждѣ выиграть время и вознаградить себя вдесятеро на счетъ Россіи, но ханъ оказался хитрѣе его. Прежде всего онъ потребовалъ отъ парламентера, чтобы Кази-эмиръ торжественно и на колѣняхъ извинился передъ нимъ за дерзкій отвѣтъ на его пріятельское письмо и выдалъ ему для казни того секретаря, который дерзнулъ писать ему отвѣтъ. Кромѣ этого, чтобы немедленно найдена была Кирьякула и прислана къ нему съ подобающею почестью и что по исполненіи только этихъ двухъ первыхъ условій Казиміръ можетъ надѣяться на выкупъ своихъ владѣній и плѣнныхъ.

Литовскій князь ожесточился и бросился въ рукопашный отчаянный бой, но потерявъ лучшихъ полководцевъ и больше половины старыхъ воиновъ, струсилъ и началъ обдумывать свое критическое положеніе.

Надо будетъ во чтобы ни стало отыскать эту дѣвченку — рѣшилъ великій князь и приказалъ разослать по всему княжеству строжайшія предписанія представить къ нему гречанку изъ Таврики подъ именемъ Кирьякула, которая куплена была какимъ-то литовскимъ купцомъ, закупавшимъ нѣсколько лѣтъ тому назадъ въ ногайскихъ степяхъ шерсть. Въ заключеніе прибавлялось, что Менгли-гирей напалъ на страну именно чрезъ эту дѣвушку и грозитъ всеобщимъ рабствомъ, если ему не выдадутъ ее въ непродолжительномъ времени.

Двѣ недѣли спустя къ Казиміру представленъ былъ тотъ самый купецъ, который купилъ Кирьякулу.

— Куда ты дѣвалъ купленную у Ногайцевъ дѣвушку? вскрикнулъ князь — несчастный, ты не подумалъ даже, что поступкомъ твоимъ раззоришь отечество и сдѣлаешь насъ всѣхъ рабами поганыхъ татаръ! Ну, говори же скорѣе: не убилъ ли ты ее, чтобы подвергнуть насъ тому же?

— Нѣтъ, владыка, я не убивалъ и не сдѣлалъ ей никакого зла, но на меня напали на границѣ Польши недобрые люди, ограбили меня и увели насильно дѣвушку, которую я хотѣлъ возвратить при удобномъ случаѣ къ ея старымъ родителямъ. Она такая была добрая и услужливая, что сама навязалась сопровождать мои обозы съ шерстью въ предположеніи встрѣтить по дорогѣ къ Польшѣ кого-либо изъ своего отечества; я не хотѣлъ обидѣть ее отказомъ, но вышло не хорошо.

— И давно случилось это несчастіе?

— Не больше двухъ мѣсяцевъ. Она, бѣдняжка, видно больно соскучилась въ моей семьѣ, а мнѣ приходилось ѣхать къ фабриканту.

Великій князь, выслушавъ чисто-сердечную исповѣдь купца, началъ ходить большими шагами по комнатѣ.

— Добрая была дѣвушка — продолжалъ купецъ — она намъ говорила, что въ своемъ отечествѣ поставила на царство какого-то князя и отказалась быть его женою, потому что онъ былъ не христіанинъ.

«А, теперь я понимаю — подумалъ Казиміръ — почему Менгли розыскиваетъ эту красавицу съ такимъ остервенѣніемъ. Отчего же онъ не объяснилъ мнѣ этого въ письмѣ своемъ?»

— Послушай — сказалъ онъ, обращаясь къ купцу — что если я тебѣ дамъ тысячу злотыхъ, сможешь ли ты выкупить у разбойниковъ эту дѣвушку?

— Я готовъ сдѣлать все, что ни прикажетъ мнѣ мой господинъ.

Князь не замедлилъ отдать приказаніе, чтобы купцу выдана была эта сумма и чтобы его отправили какъ можно поскорѣе на границу царства Польскаго и ожидали его возвращенія. Кромѣ этого посланы были курьеры къ правительственнымъ лицамъ съ просьбами оказать содѣйствіе къ отобранію у грабителей дѣвушки изъ Крыма, изъ за которой Менгли-гирей пришелъ войною на Литву и, вѣроятно, перейдетъ потомъ въ Польскія владѣнія, если узнаетъ, что она захвачена поляками и находится въ ихъ царствѣ.

Прошла еще одна ужасная недѣля, стоившая Литвѣ нѣсколькихъ сотъ плѣнныхъ. Казиміръ, желая воздержать ханскія войска отъ дальнѣйшихъ набѣговъ, послалъ новаго парламентера съ заявленіемъ, что человѣкъ купившій Татку найденъ, но что къ несчастію дѣвушка отбита отъ него польскими разбойниками. Вслѣдствіе чего онъ послалъ этого купца въ Польшу съ большою суммою денегъ и ходатайствами къ правительственнымъ лицамъ объ оказаніи содѣйствія къ розыску Кирьякулы.

Почти одновременно съ этимъ заявленіемъ Менгли-гирей получилъ извѣстіе отъ одного изъ плѣнныхъ Литовцевъ, что Ахметъ-ханъ, бросившійся было съ значительными силами на Россію, узнавъ, что союзникъ его Казиміръ осажденъ въ своемъ царствѣ, а русскіе выслали большой отрядъ войска, чтобы напасть на Золотую Орду и плѣнить его семейство, нашелъ болѣе благоразумнымъ возвратиться обратно, чтобы предупредить несчастіе и отложить до болѣе удобнаго времени покореніе Россіи.

«Дѣла мои идутъ отлично — думалъ гирей — духъ Кирьякулы по-видимому не покидаетъ меня, но мнѣ необходимо сокрушить Ахмета, чтобы одному имѣть право повелѣвать русскимъ беемъ. Продолжая разсуждать съ самимъ собою, Менгли вдругъ остановился на свѣтлой мысли. Предъ нимъ выдвинулась фигура Ивакъ-бея, властвовавшаго надъ Шибанскими и Тюменскими улусами, который въ послѣднее время переполненъ былъ ненавистью къ дерзкому и алчному Ахмету. «Не будетъ ли съ моей стороны — мечталъ онъ — въ настоящее время удобнымъ моментомъ поднять противъ Ахмета Ивакъ-бея, который жаждетъ встрѣчи съ нимъ въ степи. Какъ жаль, что Джакомо не можетъ быть со мною всегда, чтобы предсказывать будущее. Однако отчего я не могу сдѣлать этого письмомъ по-итальянски, котораго никто изъ подданныхъ моихъ не въ состояніи будетъ прочитать.

Менгли-гирей приказалъ подать себѣ всѣ принадлежности для письма и около часу писалъ, не подымаясь съ мѣста. Запечатавъ письмо ханскою печатью, онъ приказалъ Кази-аскеру²⁵ назначить двухъ гонцовъ въ Бахчасарай для отправки приказаній министрамъ.

— Я буду ожидать вашего возвращенія двѣ недѣли — сказалъ гирей вошедшимъ джигитамъ. За всякій день кто изъ васъ прибудетъ раньше съ отвѣтомъ, получитъ по червонцу. Я приказываю Джапаръ-агѣ не задерживать васъ и сейчасъ отвѣчать мнѣ.

Гонцы приняли съ благоговѣніемъ письмо и, не теряя дорогаго времени, пустились въ далекій путь.

Два дня спустя къ Менгли-гирею прибылъ посланный отъ Ахъ-бея съ глубокою благодарностію и заявленіемъ, что онъ идетъ по пятамъ отступающаго Ахмета, котораго надѣется разбить въ его же владѣніяхъ. Великій князь просилъ его не покидать Литвы впредь до прибытія новаго посланника. Причемъ обѣщалось съ лихвою возвратить всѣ расходы добраго сосѣда на содержаніе арміи въ чужой странѣ.

«Это не дурно — думалъ Менгли-гирей — во первыхъ я не иначе выступлю изъ Литвы, какъ получивъ солидное вознагражденіе, и наконецъ Ахъ-бей заплатитъ мнѣ столько же за спасеніе его отъ печальныхъ послѣдствій войны.

— Отвѣчай твоему повелителю — сказалъ гирей посланнику, что просьбу его я исполню въ полномъ убѣжденіи принести ему счастье, но прибавь при этомъ, что я сдѣлалъ распоряженіе, чтобы Золотая Орда навсегда утратила свое грозное значеніе для Россіи.

Посланникъ уѣхалъ. Менгли-гирей въ первый разъ въ жизни вполнѣ довольный своей судьбою, вспомнивъ свой лучшій возрастъ, запасся, чрезъ посредство нѣкоторыхъ Литвиновъ, лучшими сортами винъ и лучшими гяурками и задумалъ предаться самой разгульной жизни, что предоставилъ и подвластнымъ ему бекамъ и мурзамъ. Не проходило ни единаго дня, чтобы къ нему не доставлялась юная дѣвочка, которую пьяный ханъ, продержавъ до новый жертвы, отпускалъ на свободу.

Обо всемъ этомъ, естественно, доносилось великому князю Казиміру, не рѣшавшемуся вступить во вторичную битву съ татарами и ожидавшему съ каждымъ часомъ прибытія Кирьякулы, отъ которой зависѣло спасеніе отечества.

Казиміръ, не получая никакихъ извѣстій отъ купца, чрезъ каждые два дня отправлялъ къ нему по одному курьеру, но къ несчастію они уѣзжали, но не давали отчета въ дальнѣйшихъ дѣйствіяхъ своихъ. Князь сокрушался и проклиналъ татаръ, а татаре радовались и восхищались привольному житью.

Въ концѣ концовъ возвратился купецъ съ извѣстіемъ, которое повергнуло Казиміра въ отчаяніе; разбойниковъ, похитившихъ Кирьякулу, польскіе чиновники отказались розыскивать на томъ основаніи, что правительство литовскаго князя не ясно объяснило, кого именно оно подозрѣваетъ и гдѣ именно скрываются злодѣи?

— Ну, любезнѣйшій, сказалъ Казиміръ, обращаясь къ купцу — не смотря на то, что я не нахожу тебя виновнымъ, мнѣ необходимо отправить тебя къ татарскому хану для личнаго объясненія, чтобы онъ не могъ подумать о желаніи моемъ обмануть его. Одновременно я пошлю къ нему и всѣ отвѣты на мои просьбы отъ польскаго правительства.

— Я пойду съ особеннымъ удовольствіемъ и надѣюсь что ханъ повѣритъ мнѣ — отвѣчалъ купецъ.

— Отъ души желаю тебѣ успѣха, потому что отъ этого зависитъ освобожденіе отечества нашего отъ злыхъ враговъ.

На другой день Казиміръ приказалъ парламентеру свести къ Менгли-гирею купца, отъ котораго отобрана была Татка и всѣ отвѣты, полученные имъ отъ польскаго начальства.

Крымскій ханъ съ особеннымъ вниманіемъ разсмотрѣлъ переписку, допросилъ купца и заявилъ ему, что не выступитъ изъ княжества до того времени, пока не будетъ возвращена ему Кирьякула или до той минуты, пока князь самъ не пріѣдетъ къ нему для того, чтобы дать подписку въ томъ, что Польша не сочла нужнымъ исполнить его ходатайство, основанное на требованіи могущественнаго повелителя Крымскаго ханства.

Невинный купецъ возвратился къ великому князю и передалъ ему подлинныя слова гирея. Казиміръ собралъ всѣхъ военачальниковъ и объявилъ имъ, что онъ рѣшается для спасенія отечества ѣхать въ татарскій станъ. Большинство голосовъ не изъявили на это согласія, требуя обратиться къ Польшѣ за содѣйствіемъ къ изгнанію варваровъ.

— Пока намъ помогутъ недоброжелательные въ душѣ друзья — отвѣчалъ великій князь — Менгли-гирей успѣетъ завладѣть не только всѣмъ княжествомъ, но и броситься на самую Польшу. Для насъ нѣтъ другаго исхода, какъ отдать ему безъ риска все золото и серебро, которое казна и безъ этого потратитъ на напрасную борьбу и гибель лучшихъ сыновъ отечества.

— Но ханъ можетъ тебя плѣнить и вслѣдъ затѣмъ признать насъ своими рабами — отвѣчали ему вельможи.

— Если вы надѣетесь изгнать его, то изберите себѣ другаго князя, а мнѣ не остается ничего другаго, какъ пожертвовать своею свободою и государственными средствами для спасенія отечества и я сегодня же рѣшился покончить съ ханомъ.

— Дѣлай, какъ знаешь — отвѣчали ему подданные — но не вини насъ въ случаѣ неудачи.

Казиміръ приказалъ подать ему лошадь и въ сопровожденіи оруженосца своего направился въ станъ непріятеля. Менгли-гирей не иначе согласился принять его, какъ съ глубокимъ раскаяніемъ въ необдуманномъ отвѣтѣ. Литовскій князь изъявилъ согласіе извиниться.

— Ханъ, удовлетворенный нѣсколькими поклонами его, послѣ нѣкотораго молчанія спросилъ: что побудило его явиться къ нему?

— Я пріѣхалъ спросить его высочество — отвѣчалъ Литовскій князь чрезъ переводчика, оставить мое княжество, такъ какъ мы не заслужили его гнѣва.

Ты не заслужилъ моего гнѣва? вскрикнулъ ханъ — но развѣ я не писалъ тебѣ, какъ другу въ то время, когда спасительница моя находилась въ твоей землѣ; но ты желалъ выразить мнѣ презрѣніе, въ предположеніи, что я не въ состояніи нанести тебѣ вреда. Я понялъ твое тщеславіе и не полѣнился доказать на дѣлѣ мое могущество.

— Я виноватъ, что довѣрился приближеннымъ, какъ это случается съ каждымъ властителемъ народа.

— Въ такомъ случаѣ я самъ накажу того, кто осмѣлился тебя обмануть. Ты долженъ мнѣ прислать въ теченіи сутокъ дерзкаго обманщика. Если подтвердится на дѣлѣ, что ты, дѣйствительно, не виновенъ противъ меня, я пожалуй выступлю изъ твоего княжества, но не иначе какъ получивши всѣ расходы и вознагражденія за походъ мой и не иначе, какъ по удостовѣреніи, что Кирьякула, которую я обязанъ спасти, находится въ Польшѣ.

— Какимъ же это образомъ ты узнаешь послѣднее?

— Я узнаю это изъ отвѣта польскаго правительства, такъ какъ присланный тобою купецъ показался мнѣ вполнѣ заслуживающимъ довѣрія.

— Сколько же я долженъ буду тебѣ заплатить контрибуціи, считая въ томъ числѣ и за спасеніе головы моего юнаго секретаря? спросилъ Литовскій князь.

— Я на первый разъ немного возьму съ тебя и именно сто тысячъ золотыхъ за свободу страны и 20 т. за жизнь человѣка, дерзнувшаго оскорбить меня.

— Чрезъ два дня деньги эти будутъ доставлены къ тебѣ — отвѣчалъ Казиміръ.

— Но повторяю тебѣ, что я не выступлю, пока не получу отвѣта отъ Польскаго короля.

— Я готовъ послать твое требованіе съ моимъ курьеромъ.

— Твой курьеръ можетъ сопровождать моего посланника и облегчать ему путь.

Литовскій князь вынужденъ былъ согласиться и на это.

Менгли-гирей своеручно написалъ по-итальянски посланіе къ польскому королю и отпустилъ гонца съ Казиміромъ.

Девять дней спустя ханъ получилъ отъ Джапаръ-аги отвѣтъ на свое письмо. Министръ извѣщалъ его, что онъ немедленно послалъ къ Ивакъ-бею нарочно съ совѣтомъ воспользоваться отличнымъ случаемъ спровадить Ахметъ-хана во дворецъ, уготовленный ему Чингизъ-ханомъ на седьмомъ небѣ.

«Это будетъ великолѣпно — думалъ ханъ, приказавъ вознаградить гонцовъ вдвое противъ обѣщаннаго. Почти одновременно прибыли вѣстники отъ Ахъ-бея съ извѣстіемъ, что русская армія выпроводила Ахметъ-хана изъ своихъ владѣній и остановилась на границѣ Кипчака.

«Теперь мнѣ остается только освободить Татку, говорилъ про себя Менгли-гирей и, получивъ выкупъ, возвратиться со славою и блистательными надеждами въ мой уютный и веселый Бахчасарай.

Однако первому изъ этихъ желаній не суждено было исполниться. Польскій король съ презрѣніемъ отбросилъ ханское письмо и приказалъ отвѣчать, что правительство однажды уже потрудилось надъ этимъ ничтожнымъ дѣломъ и вовсе не расположено повторять розысковъ въ царствѣ простой дѣвченки.

Ханъ возмутился и потребовалъ къ себѣ Казиміра.

— Пришли мнѣ условленный выкупъ — сказалъ гирей, потому что я долженъ самъ идти въ Польшу поискать въ ней мою избавительницу. Надо полагать, что сосѣдъ твой не имѣетъ, кого послать въ розыскъ или его перестали слушать подданные. Мы обшаримъ всѣ лѣса и дома его царства и навѣрно достигнемъ желанія.

Ханъ отдалъ приказъ быть войскамъ на готовѣ къ походу. Нѣсколько дней спустя Казиміръ уплатилъ сполна опредѣленную контрибуцію и татаре уже осѣдлали лошадей въ намѣреніи двинуться на Ляховъ, слывущихъ въ Крыму за первыхъ богачей міра, какъ вдругъ прибылъ нарочный отъ Джапара-аги съ извѣстіемъ, что Ивакъ-бей, столкнувшись съ Ахметъ-ханомъ, своеручно убилъ его.

— Дай этому гонцу — приказалъ гирей своему походному казначею — десять червонцевъ за отличное исполненіе порученія.

Такая щедрая награда изумила всѣхъ присутствующихъ и всѣ были убѣждены, что новость, доставленная изъ Крыма, была равномѣрна изгнанію турецкихъ гарнизоновъ. Въ другомъ письмѣ, писанномъ уже на татарскомъ діалектѣ, Джакомо объявлялъ, что турецкій султанъ прислалъ съ посланникомъ 40 т. червонцевъ и требуетъ, чтобы немедленно явились къ нему на помощь татаре для покоренія Молдавіи.

«Въ предположеніи, что ты двинешься прямо изъ Литвы на Дунай — писалъ министръ — я сдѣлалъ распоряженіе собрать новыя войска, которыя по первому твоему приказанію выступятъ изъ Крыма, чтобы присоединиться къ тебѣ».

Когда вѣсть о щедрой наградѣ гонца достигла до Ширинлы-бея, онъ не замедлилъ явиться къ хану, чтобы узнать о новостяхъ изъ Крыма.

Менгли-гирей вмѣсто отвѣта подалъ ему письмо Джапаръ-аги. Прочитавъ его со вниманіемъ, полководецъ нахмурилъ брови.

— Неужели эта вѣсть могла тебя обрадовать настолько, что ты такъ щедро наградилъ вѣстника».

— Я вполнѣ убѣжденъ, что послѣ этой кампаніи, мы возвратимъ всѣ права наши въ ханствѣ и турецкіе гарнизоны превратятся въ сторожей или охранителей нашей собственности. Развѣ это не завидная доля? Подумай ты самъ, мы можемъ свободно, безъ малѣйшаго страха за семьями, дѣлать набѣги, воевать, брать контрибуціи, словомъ джигитовать и въ крайности имѣть сильнаго заступника. Признаться, я первоначально ужасно тосковалъ, что предоставилъ надъ нашимъ ханствомъ нѣкоторыя права турецкимъ султанамъ, но теперь очень радъ такому событію. Остается только показать калифу, что мы преданы ему и умѣемъ не хуже турковъ отстаивать свою независимость.

— Дѣйствительно, ты правъ и намъ необходимо будетъ отличиться, чтобы не уронить себя въ ихъ глазахъ.

— Потрудись-же сообщить содержаніе этого письма всѣмъ начальникамъ отряда и сдѣлай распоряженіе, чтобы на первомъ бивуакѣ, по выходѣ изъ Литвы, розданы были войскамъ деньги, полученныя нами отъ Кази-эмира.

— Такъ мы не пойдемъ теперь на Польшу?

— Нѣтъ. Для насъ теперь важнѣе оказать услугу султану, а Польша отъ насъ не уйдетъ. Даю тебѣ мое ханское слово, что чрезъ нѣсколько мѣсяцевъ мы разгромимъ этотъ надменный народъ и заставимъ его подѣлиться съ нами своими богатствами. Но ты не разсказывай этого теперь никому, чтобы Ляхи забыли о насъ и не держались, такъ сказать, на стражѣ.

VI

Ровно шесть мѣсяцевъ прошло съ того момента, какъ Менгли-гирей выступилъ изъ Бахчисарая.

А сколько совершилось важныхъ событій, которыя должны были послужить къ его могуществу и славѣ!

Въ настоящее время отряды его, отягощенные богатою добычею, съ нетерпѣніемъ возвращались на родину.

— Какъ тебѣ показался турецкій султанъ? спрашивалъ одинъ изъ онбашіевъ (десятниковъ) у товарища своего по кампаніи, случайно очутившагося около него.

— По моему онъ не стоитъ и ногтя Менгли-гирея. Ну и молодецъ нашъ ханъ, я просто не вѣрю тому, что видѣлъ своими глазами: это левъ на войнѣ! Говорятъ, что турки завидовали его отвагѣ и ловкости до такой степени, что ставили въ примѣръ самымъ лучшимъ янычарамъ.

— Объ этомъ и я слыхалъ. Впрочемъ это доказывается тѣмъ, что султанъ, не находя словъ для выраженія благодарности, съ удовольствіемъ подарилъ ему множество селеній на Днѣстрѣ, возвратилъ доходы съ Кафинскаго, Гезлевскаго и Балаклавскаго портовъ и кромѣ этого выдалъ часть военной добычи, которая отправлена на трехъ судахъ. Говорятъ, что на одномъ изъ этихъ судовъ находилось двѣнадцать такихъ хорошенькихъ дѣвушекъ, предъ красотою которыхъ луна показалась бы треснутымъ казаномъ. Вотъ еслибъ онъ расщедрился да пожаловалъ мнѣ одну за то, что я два раза выручалъ его отъ плѣна.

— А ты самъ потребуй. Авось онъ согласится.

— О, еслибъ онъ предоставилъ мнѣ выборъ! но всего вѣроятнѣе, что Менгли, нынѣ увлеченный своимъ счастьемъ совершенно забылъ о Саміи Хурбанъ-оглу, имя котораго записалъ на подкладкѣ своего кафтана.

— Если онъ, дѣйствительно, это сдѣлалъ, то поздравляю тебя не только съ красавицею женою, но и съ великою будущностію. Ханъ вообще безконечно любитъ тѣхъ, которые спасаютъ ему жизнь, и не щадитъ для нихъ никакихъ благъ. Я знаю это на дѣлѣ, да и ты, вѣроятно, убѣжденъ въ томъ, что онъ изъ за одной Татки, которая спасла его отъ яда, поднесеннаго Эминекъ бекомъ, и потомъ попавшей въ плѣнъ, завоевалъ черкесовъ, загналъ въ Крымъ ногаевъ и напалъ на Левку, которой не дешево обошлось нежеланіе отыскать и возвратить ее къ родителямъ. Возможно ли послѣ такого примѣра допускать мысль, что онъ тебя забылъ. Это можетъ случиться только въ такомъ случаѣ, если твое имя стерлось съ кафтана или онъ бросилъ свою одежду и замѣнилъ ее новою. Ты грамотенъ? вдругъ спросилъ Хыркъ-ерскій джигитъ.

— Еслибъ я не зналъ грамоты, то меня не сдѣлалъ бы Ширинлы-бей онбашіемъ.

— Въ такомъ случаѣ запиши твое имя и мѣстожительства на моей рубашкѣ. Кто знаетъ ханъ можетъ быть станетъ розыскивать тебя въ окрестныхъ поселеніяхъ Бахчисарая и я воспользуюсь этимъ случаемъ, но я напередъ хочу заручиться твоею клятвою, что на случай ты попадешь въ визири, то и меня сдѣлаешь начальникомъ въ какомъ-нибудь округѣ — сказалъ, улыбнувшись молодой человѣкъ.

— И кромѣ этого клянусь поцѣловать тебя въ обѣ щеки и во всѣ отверстія твоего лица по три раза.

Онбаши остановился и, вынувъ изъ за пояса чернильницу, громадными буквами написалъ слѣдующее: изъ дер. Шахъ-мамая Самій Хурбанъ-оглу.

— Ну теперь прощай — сказалъ молодой татаринъ — я отсталъ отъ отца моего и долженъ возвратиться къ нему. Сказавъ это, джигитъ повернулъ прекраснаго коня своего и умчался.

Юноша этотъ былъ никто иной, какъ второй сынъ Менгли-гирей хана Сагипъ, котораго повелитель чрезвычайно любилъ и повсюду возилъ съ собою, чтобы съ раннихъ лѣтъ пріучить къ отвагѣ и дѣятельности.

Десять дней спустя послѣ этого случайнаго разговора Хыръ-ерскій отрядъ встрѣченъ былъ всѣми безъ исключенія жителями окрестныхъ улусовъ Бахчисарая. Народъ становился на колѣна предъ славнымъ повелителемъ и громко призывалъ на него благоволеніе Аллаха. Даулы, трампетеки и звучные зурны²⁶ гремѣли, дѣти и юноши рѣзвились на лошадяхъ, муллы творили благодарственный намазъ на открытомъ полѣ, а женщины плакали заранѣе отъ удовольствія принять въ объятія свои прославившихся мужей и сыновей.

Подобную картину Менгли-гирей видѣлъ въ первый разъ въ жизни своей и тутъ только сообразилъ, что одна война и набѣги могутъ сдѣлать его кумиромъ народа.

«А я глупецъ — думалъ онъ, опустивъ голову на грудь — увлекшись наставленіями моихъ друзей дженевезовъ, хотѣлъ было царствовать тихо и мирно, не обнажая меча. Теперь я понимаю, что имъ хотѣлось сдѣлать меня безсильнымъ для того, чтобы раздавить мое царство и сдѣлать меня своимъ рабомъ. Но благодареніе Аллаху, сама судьба повернула моего коня на путь славы и благоденствія и я начинаю сознавать достоинства моего народа, котораго началъ было презирать за его грубость и кровожадность. Нѣтъ, отнынѣ мнѣ необходимо позаботиться, чтобы въ странѣ моей не оставалось слабосердечныхъ, но властолюбивыхъ христіанъ.

Мысли хана прерваны были выѣздомъ къ нему на встрѣчу Джакомо, муфтія и другихъ вельможъ.

Послѣ обыкновенныхъ привѣтствій и поцѣлуя фалды Менгли-гирей началъ разспрашивать о новостяхъ.

— Самая печальная та изъ нихъ — отвѣчалъ афузъ Билялъ, что Константинопольскій Шейхъ-уль-исламъ прислалъ къ намъ кадіевъ или судей для разбора дѣлъ по магометанскому ширіату, по которымъ приказано руководствоваться не святѣйшимъ кораномъ, а какими-то калифскими постановленіями. Это мнѣ кажется оскорбитъ нашего великаго пророка и навлечетъ его гнѣвъ на страну.

— Если законы эти подходятъ къ смыслу корана и практикуются въ счастливой Турціи, то мнѣ, кажется, изъ за этого не стоитъ нарушать нашихъ дружественныхъ отношеній съ повелителемъ вселенной. А ты какихъ мнѣній по этому предмету Джапаръ-ага? спросилъ ханъ.

— Я вполнѣ раздѣляю твои убѣжденія.

Афузъ Билялъ заскрежеталъ зубами. Отъ него не могли укрыться, что Джакомо исповѣдовалъ христіанскую религію, которая не могла терпѣться около мусульманскаго трона, но терпѣлась по необходимости, вслѣдствіе неблагонадежности мурзъ и бековъ, неблагонадежности, которая давно бросалась въ глаза. Если же онъ молчалъ до настоящаго времени, то это происходило въ первыхъ потому, что Менгли-гирей постоянно находился въ отлучкѣ и наконецъ потому, что надѣялся заставить Джакомо содѣйствовать ему во всѣхъ предпріятіяхъ. Съ этой же минуты у властолюбиваго муфтія закипѣла ненависть и онъ далъ себѣ слово изгнать гяура изъ Бахчисарая.

— Много же я потрудился, мой другъ Джакомо, говорилъ вечеромъ Менгли-гирей, лежа на атласной софѣ. Подумай ты самъ 6-ть мѣсяцевъ быть верхомъ, недоѣсть, недоспать и быть постоянно на стражѣ, — невольно посѣдѣютъ усы и борода.

— Для славы, гранъ-синьоръ, жертвуютъ всѣмъ, отвѣчалъ Джакомо.

— Да, я сдѣлалъ гораздо больше, чѣмъ думалъ, но къ сожалѣнію я не могъ достигнуть самой важной мечты моей: я не отыскалъ несчастной Кирьякулы. Это свинцомъ лежитъ на моей совѣсти и я не успокоюсь до того времени, пока не растерзаю Польшу за ея обидное равнодушіе къ моему ходатайству. Я поклялся въ этомъ, выступая изъ Литвы, и если Аллахъ сохранитъ меня, то съ раннею весною міръ содрогнется предъ моимъ оружіемъ.

Джакомо не отвѣчалъ на это, такъ какъ онъ благоволилъ къ католическому королевству, о которомъ съ особенною любовью относился его епископъ во время независимости Солдаи отъ мусульманъ.

Менгли-гирей, привыкшій понимать мысли своего визиря, перемѣнилъ разговоръ.

— Я хочу, Джакомо, чтобы ты въ первую пятницу совмѣстно съ казнедаръ-агою устроилъ большой праздникъ для жителей окрестныхъ улусовъ въ ознаменованіе нашихъ подвиговъ. Это поощритъ ихъ и вознаградитъ меня въ будущемъ. Не жалѣй ни денегъ, ни подарковъ, но при этомъ надо будетъ попросить и Афузъ Биляла, чтобы онъ сочинилъ какую-нибудь выписку изъ головы своей, чтобы возбудить въ народѣ болѣе высокія понятія о повелителѣ своемъ. Я много разъ въ походѣ моемъ подмѣчалъ, что на меня смотрѣли, какъ на хищнаго звѣря съ большею сравнительною силою, а это не совсѣмъ утѣшительно для меня.

День спустя Афузъ Билялъ поднесъ гирею черновую замѣтку, проэктированную имъ для выставки въ центрѣ площади, избранной для народнаго праздника съ тѣмъ, что около нея поставлены будутъ два грамотея, которые безпрестанно по-очереди станутъ читать народу.

Рукопись была слѣдующаго содержанія:

«Какъ солнце есть мать луны и дѣдушка всѣхъ безсчетныхъ звѣздъ на небѣ, такъ и всесильный ханъ есть повелитель всѣхъ людей въ своемъ ханствѣ. Да сохранитъ его Аллахъ на тысячелѣтія. Такъ долженъ думать и говорить каждый правовѣрный для отличія отъ гяуровъ.

Ханъ не есть левъ между звѣрями и животными, которыхъ онъ поѣдаетъ во время голода, но онъ есть нашъ кормилецъ отецъ въ семьѣ нашихъ отцовъ съ большими правами, чѣмъ мы.

Какъ отецъ обязанъ заботиться и отвѣчать за дѣтей своихъ предъ Аллахомъ, такъ и ханъ отвѣчаетъ за насъ. Какъ отецъ любитъ храбрыхъ, честныхъ и послушныхъ дѣтей, такъ равно поступаетъ и ханъ въ семьѣ подданныхъ.

Кто отвѣтитъ незнаніемъ законовъ религіи, тотъ сдѣлаетъ это съ умысломъ получить свободу для новыхъ преступленій, а кто не угодитъ отцу отцовъ или солнцу, оживляющему всѣхъ, того постигнетъ небесная кара и народъ погибнетъ, какъ погибли безвѣрные дженевезы въ Кафѣ отъ руки чтецовъ святаго Ислама».

— Прекрасно изложено, отвѣчалъ ханъ, но мнѣ кажется, что ты напрасно привелъ въ примѣръ генуэзцевъ.

— Не думаетъ ли, мой повелитель, замѣтилъ съ ѣдкою улыбкою муфтій, что этимъ оскорбится Джапаръ-ага?

— Мнѣ никогда не приходятъ такія мелочи на умъ, возразилъ гирей серіознымъ тономъ. Иди, заставь нарисовать твою вывѣску, но ни слова больше не прибавляй.

Когда муфтій вышелъ, Менгли-гирей началъ дергать бороду свою съ неудовольствіемъ.

«Видно онъ не съумѣлъ скрыть своего происхожденія отъ генуэзцевъ, говорилъ ханъ про себя. О, эти христіане, они глупѣе нашихъ дѣтей въ религіозномъ тщеславіи. Чѣмъ же это можетъ окончиться, если муфтій повѣдаетъ это народу и внесетъ въ лѣтопись мою? Чтобы объяснить себѣ этотъ вопросъ, ханъ взялъ въ руки четки и. отдѣливъ на удачу нѣсколько очковъ, началъ перебирать ихъ, приговаривая четъ не четъ²⁷. Во всѣ три пріема выходило нечетъ. Менгли гирей далъ отдохнуть четкамъ и вновь принялся съ приговоромъ: хаиръ шееръ²⁸. Опять выходило крайнее слово.

«Ну, бѣдняга, я вижу, что тебѣ не сдобровать въ моемъ дворцѣ.

Хану захотѣлось провѣрить предопредѣленіе Джакомо на табличкѣ, вывезенной имъ изъ Молдавіи, которую онъ скрылъ въ старомъ кафтанѣ своемъ. Приказавъ подать это платье, онъ внезапно остановился на сдѣланной имъ надписи: «Самій Хурбанъ-оглу изъ улуса Шахъ-Мамай».

«Алла! вскрикнулъ онъ, и я до настоящаго времени не подумалъ отблагодарить этого байгуша, который подобно тигру изъ за куста дважды спасалъ меня отъ неминуемой смерти.

— Эй, вскрикнулъ гирей, стоявшему за дверьми аякъ-хапу, поди сейчасъ къ Джапаръ-агѣ и скажи ему, чтобы онъ немедленно послалъ въ Шахъ-Мамайскій улусъ нарочнаго за онбашіемъ Саміемъ Хурбанъ-оглу; если же его не окажется въ живыхъ, то пусть приведутъ ближайшаго наслѣдника.

— Ты куда бѣжишь? остановилъ у дворцовыхъ воротъ посланнаго Сагипь-гирей султанъ.

Выслушавъ отвѣтъ, юноша приказалъ ему слѣдовать за собою обратно въ сераль и объяснилъ отцу, что онъ сдѣлалъ уже распоряженіе вызвать Самія для участвованія въ народномъ праздникѣ, до котораго оставалось еще три дня. При этомъ онъ, конечно, не скрылъ случайной встрѣчи съ нимъ и подробностей разговора.

— Тѣмъ лучше, тѣмъ лучше, что ты это сдѣлалъ, отвѣчалъ ханъ, а такъ какъ онъ два раза спасъ меня, то я представлю ему выбрать изъ 12 дѣвъ двухъ женъ и на свой счетъ сыграю свадьбу.

— А знаешь ли баба (отецъ), сказалъ Сагипъ, мнѣ кажется, что ты не долженъ такого человѣка отпускать отъ себя. Тѣ, кто разъ спасаетъ намъ жизнь, всегда будутъ ревностными стражами ея.

— Ты правъ мой сынъ. Я охотно оставлю Самія въ числѣ моихъ приближенныхъ, а если онъ окажется грамотнымъ и способнымъ управлять какимъ-либо дѣломъ, то это послужитъ къ его счастію.

Наконецъ, насталъ день всеобщаго пира. Съ ранняго утра громадный мейданъ (площадь), между Бахчисарайскимъ ущельемъ и Хыркъ-ерскимъ улусомъ установленъ былъ кадушками съ сладкою и крѣпкою бузою и около каждой изъ нихъ установлены были большіе котлы для приготовленія пищи; нѣсколько подальше въ такихъ же кадушкахъ шипѣлъ отрадный хамаузъ и предъ ними продолговатыя ямы съ вертелами для жаренія кебаповъ изъ цѣлыхъ барановъ. Съ правой руки держались сотни джигитовъ съ лошадьми въ волосяныхъ попонкахъ, подготовленныхъ для скачки, а на лѣвой лежало нѣсколько десятковъ верблюдовъ, также подготовленныхъ къ состязанію между собою. Въ центрѣ площади красовалась вывѣска, сочиненная почтеннымъ муфтіемъ, а въ поперекъ на длинной веревкѣ, прикрѣпленной къ двумъ высокимъ столбамъ, развѣвались дорогія разноцвѣтныя матеріи, предназначенныя въ призъ лошадямъ, верблюдамъ и борцамъ.

Пиршество началось прибытіемъ на мейданъ Сагибъ-гирея съ Саміемъ, пожалованнымъ двумя женами, отличнымъ суконнымъ нарядомъ и лучшею лошадью изъ ханскаго табуна.

Первые призы на скачкѣ и борьбѣ также достались новому счастливцу.

Пока народъ веселился, къ хану прибыли другіе посланники отъ Ахъ-бея съ новыми дарами и отъ пасынка его Мегметъ-Амина изъ Казанскаго ханства. Первые, вручая мѣшки съ золотомъ, серебромъ и дорогими мѣхами за важную услугу, оказанную Россіи, выразили сѣтованіе великаго князя противъ того, что ханъ недостаточно раззорилъ Литву и что онъ не дошелъ даже до Кіева, гдѣ сосредоточиваются всѣ богатства страны.

— Ну, за этимъ не станетъ дѣла — отвѣчалъ гирей съ улыбкою. Поклонитесь отъ меня вашему повелителю и скажите, что я не хотѣлъ опустошать Кіева только изъ одной расположенности къ русскимъ, считая городъ этотъ за вашу Мекку. Но если я ошибся, то постараюсь исправить ошибку мою раннею весною.

Посланные отъ Мегметъ-Амина донесли хану, что царствующій въ Казани Ибраимъ умеръ, но вельможи, пользуясь своими правами на народъ, рѣшились возвести вмѣсто Мегметъ-Амина Алегамъ-эфендія.

— Этого я не позволю имъ сдѣлать — отвѣчалъ гирей. Мегметъ по происхожденію имѣетъ больше правъ на престолъ и будетъ царствовать. Сказавъ это, онъ призвалъ русскихъ посланниковъ и чрезъ посредство плѣннаго толмача потребовалъ, чтобы Ахъ-бей оказалъ ему услугу возведеніемъ Мегмета на Казанскій престолъ.

— На случай, если вашъ царь будетъ затрудняться или потерпитъ пораженіе, я самъ не замедлю вступить въ Казань. Надѣюсь, что Ахъ-бей не откажетъ мнѣ въ этой просьбѣ.

Русскіе послы въ сознаніи, что великій князь, мечтавшій присоединить къ Россіи это царство, охотно воспользуется этимъ случаемъ, отвѣчали Менглію, что повелитель ихъ изъ благодарности къ нему, безъ сомнѣнія въ самомъ непродолжительномъ времени не только возведетъ Мегмета на ханство, но и приметъ его подъ свое покровительство.

— Какъ только это совершится, я также двинусь на вашихъ враговъ и Литву и Польшу, чтобы не оставаться въ долгу у пріятеля моего. Передайте же это Іоанну и пожелайте ему отъ меня счастія и успѣха въ добромъ предпріятіи.

Отпустивъ Русскихъ пословъ, Менгли-гирей обратился къ посламъ Мегметъ-Амина и сообщилъ, что приказалъ Ахъ-бею немедленно двинуть свои войска въ ихъ сторону и возвести ихъ друга на престолъ. — Возвратитесь же съ Богомъ и посовѣтуйте Мегмету подождать еще немного — прибавилъ онъ. На случай же если Ахъ-бей не исполнить моего требованія, то я самъ приду къ вамъ на помощь.

— Слышалъ ли ты, Джакомо — спросилъ гирей у министра своего послѣ выхода гостей, что насъ обвиняютъ въ умѣренности.

— Каждый государь имѣетъ свои цѣли. Ахъ-бей, вѣроятно, хотѣлъ бы обезсилить Литву и Польшу для того, чтобы уменьшить ихъ силы и быть въ состояніи восторжествовать надъ монголо-татарами, которые для него должны быть невыносимы.

— Джакомо, ты началъ оскорблять благодѣтеля твоего въ глаза.

— Гранъ-синьоръ, еслибъ я не сталъ обожать васъ, я никогда не высказалъ бы такой истины. Неужели вы сомнѣваетесь въ этомъ сами?

— Ахъ-бей владѣетъ такимъ огромныхъ царствомъ, что мои владѣнія для него кажутся темнымъ уголкомъ въ большомъ амбарѣ.

— А между тѣмъ онъ нѣсколько разъ обращался къ вамъ за содѣйствіемъ.

— Это-то и доказываетъ мнѣ, что онъ заинтересованъ мною, какъ другомъ, который съумѣетъ доказать дружбу.

— Дай Богъ, чтобы вы и наслѣдники ваши не имѣли повода раскаиваться въ этихъ пріятныхъ заблужденіяхъ. Большая рыба всегда проглатываетъ маленькую — прибавилъ Джакомо.

— Ты въ этомъ убѣжденъ? спросилъ гирей и въ умѣ его представилась полная справедливость этихъ словъ.

Нѣсколько дней спустя Менгли-гирей объявилъ своимъ агамъ, что онъ намѣренъ взглянуть на горную часть своихъ владѣній и совершитъ объѣздъ въ качествѣ простаго купца съ однимъ только проводникомъ.

Муфтій и другіе сановники, за искюченіемъ Джапаръ-аги, находили это неприличнымъ для ханскаго величества, но ханъ былъ не изъ числа такихъ повелителей, которые подчинялись совѣтамъ, неоснованнымъ на положительныхъ доводахъ.

Узнавъ о намѣреніи отца своего, юный Сагипъ началъ просить взять и его съ собою, а въ проводники Хурбанъ-оглу. Гирей согласился, но съ тѣмъ, чтобы выѣхать послѣ полуночи, когда народъ почіетъ не пробуднымъ сномъ. Требованіе это буквально было исполнено и три купца въ чужихъ нарядахъ выѣхали по направленію къ высокимъ горамъ, виднѣющимся на краю Юго-восточнаго небосклона. Гирей не разъ въ дѣтствѣ, юности и зрѣломъ возрастѣ желалъ взобраться на эти горы, чтобы взглянуть, что на нихъ ростетъ и какъ далеко видны степи Крыма. И вотъ теперь только онъ нашелъ возможность удовлетворить этому простому желанію, доступному во всякое время каждому изъ его подданныхъ.

На разсвѣтѣ путешественники повстрѣчались съ двумя верховыми греками, обитателями селенія Стилія, которые возвращались изъ Качи-Кальена.

— Куда вы ѣдете, добрые людей, спросилъ ханъ.

— Возвращаемся домой въ Стилію. А вы куда направляетесь?

— Мы купцы и желаемъ познакомиться съ мѣстными поселянами и ихъ произведеніями.

— Въ такомъ случаѣ вамъ необходимо пожаловать къ намъ. Мы люди трудолюбивые и рады были бы дѣлать промѣны, еслибы нашли съ кѣмъ.

— Отчего-жъ вы сами не пріѣзжаете въ Бахчисарай или Хырхъ-еръ?

— Мы признаться боимся татаръ и ханскихъ чиновниковъ, которые рады случаю подсмѣяться надъ нами.

— Но неужели вы не можете пожаловаться Менгли-гирею? Онъ, говорятъ, справедливый ханъ.

— Чтожъ изъ этого выйдетъ? Ханъ выгонитъ однихъ и замѣнитъ ихъ такими же или болѣе злыми. Развѣ мы не понимаемъ, что ненависть эта есть слѣдствіе различія религій.

Менгли-гирей придержалъ коня и тихо сказалъ Сагипу: — Слышишь, дитя мое?

— Мнѣ кажется, что онъ сказалъ совершенную правду и намъ слѣдовало не допускать подобной обиды, такъ какъ и они твои подданные.

— Нѣтъ, сынъ мой, мы никогда не достигнемъ этимъ путемъ покоя. Помни-же, если тебѣ придется царствовать, употреби всѣ усилія, чтобы христіанъ обратить въ исламъ, иначе они будутъ опасными для народа и царства твоего. Что касается остальныхъ вѣроисповѣданій, то предоставь имъ полную свободу.

По моему убѣжденію мы должны обращать христіанъ въ магометанство только для того, чтобы они не заставили нашихъ подданныхъ принять ихъ вѣру. Надѣюсь, что ты не забудешь моего наставленія изъ видовъ собственнаго благосостоянія.

Менгли-гирей къ удивленію своему встрѣтилъ въ Стиліи огромное прекрасно устроенное населеніе счастливо живущихъ грековъ, а невдалекѣ отъ нихъ нѣсколько десятковъ итальянскихъ семействъ, укрывшихся здѣсь изъ Солдаи и успѣвшихъ уже обзавестись хозяйствомъ и всѣмъ нужнымъ для жизни. Назвавъ ихъ деревню Озенъ-башомъ или Верховьемъ рѣки, ханъ предложилъ имъ слиться съ татарами и обѣщалъ подарить въ собственность всю округу, если они для блага своего примутъ мусульманскую вѣру. Дальнѣйшія христіанскія поселенія не менѣе возбудили въ гиреѣ желаніе обратить и степной народъ свой въ осѣдлыхъ жителей.

— Ты навѣрно позаботишься объ этомъ — говорилъ Менгли, обращаясь къ Сагипу. Тогда только наше ханство приметъ видъ благоустроеннаго государства и народъ сдѣлаетъ какіе-нибудь успѣхи въ промышленности.

— Это будетъ первою обязанностію моею, если только мнѣ доведется царствовать послѣ брата моего.

— Твой братъ обладаетъ жестокимъ и вѣроломнымъ характеромъ и навѣрно не долго будетъ царствовать. Кто не умѣетъ обуздывать своихъ излишнихъ страстей, тотъ неминуемо дѣлается ихъ жертвою. Я не виню его въ этомъ, потому что онъ наслѣдовалъ свойства характера своей матери черкески, но ты родился отъ разумной и миролюбивой Имиретинки.

— О, если мнѣ удастся царствовать въ Крыму, я сдѣлаю эту страну недоступною, заставлю всѣхъ трепетать предо мною и возстановлю права нашихъ дѣдовъ въ Россіи — сказалъ Сагипъ.

— Но только ограничь себя умѣренностію въ столкновеніяхъ съ русскимъ народомъ. Я убѣдился, что страну эту немыслимо завоевать, да и не предстоитъ въ этомъ особенной надобности. Для насъ несравненно выгоднѣе дѣлать на нее періодически набѣги и заставлять платить намъ дань и подарки въ незачетъ. Если Аллахъ продлить мою жизнь и мнѣ удастся окончательно обезсилить христіанскихъ сосѣдей ея, то я самъ мечтаю обложить ее гарачемъ.

Разсуждая такимъ образомъ, путники внезапно очутились въ лѣсу предъ обширною каменною стѣною, которая въ одномъ мѣстѣ была проломана.

— Это что за укрѣпленіе? спросилъ съ изумленіемъ Сагипъ, осматривая великолѣпныя, дикія окрестности.

Ханъ, не менѣе, изумленный началъ перебирать въ памяти своей всѣ разсказы, слышанные въ дѣтствѣ.

— Это должно быть знаменитая Бойка — сказалъ онъ наконецъ. Мнѣ когда-то разсказывали старушки, что здѣсь было русское поселеніе, что люди эти слыли за какихъ-то богатырей и жили набѣгами на окрестности, но впослѣдствіи сдѣлались греками и при покойномъ отцѣ моемъ они слыли за самыхъ честныхъ и трудолюбивыхъ христіанъ²⁹.

Нѣсколько времени спустя путешественники наши приблизились къ группамъ построекъ, раскинутыхъ вокругъ церкви, изъ которыхъ выступили жители съ боязнію.

Менгли-гирей, знавшій немного греческій языкъ, обратился къ одному изъ стариковъ съ привѣтствіемъ и просьбою оказать имъ пріютъ.

Старикъ не только выразилъ радость, но самъ даже помогъ гостямъ спѣшиться и ввелъ ихъ въ небольшое жилище, куда принесено сейчасъ-же было молоко, сыръ и различные плоды.

Ханъ узналъ отъ хозяина только то, что они были разграблены турками въ числѣ прочихъ христіанъ и намѣрены послать депутацію къ Крымскому хану съ просьбою дозволить имъ переселиться ближе къ дженевезамъ, чтобы быть подальше отъ степей.

— Ты, вѣроятно, случайно выразилъ это желаніе — сказалъ съ улыбкою Сагипъ, не подозрѣвая, что властитель Крыма пользуется твоимъ гостепріимствомъ.

Старикъ съ дѣтскою наивностію бросился къ рукѣ хана.

— Просьба твоя будетъ уважена — сказалъ Менгли — я теперь выдамъ вамъ фирманъ на общее владѣніе съ дженевезами всего видимаго глазомъ отсюда пространства земли; но при этомъ я просилъ бы тебя посовѣтовать всѣмъ односельцамъ твоимъ подумать, что отнынѣ вы дѣлаетесь полными рабами мусульманъ, вслѣдствіе различія вѣры; но если вы примите исламъ, то будете пользоваться равными съ нами правами. Насиловать васъ я, конечно, не имѣю крайней необходимости, но ты мнѣ оказалъ дружескій пріемъ и я хотѣлъ-бы пользоваться правомъ принимать и угощать васъ всѣхъ въ моемъ сералѣ.

Менгли-гирей, не дожидаясь отвѣта, приказалъ Самію написать фирманъ на имя жителей Бойки о пожалованіи имъ огромнаго пространства земли, названнаго верховьемъ малой рѣчки или Кучукъ-Озенбаша.

Отсюда гирей направился къ Мангупу, памятному ему многими событіями изъ прошлой жизни; но лишь только они прибыли на эту очаровательную возвышенность, по прежнему занятую обширнымъ поселеніемъ различныхъ остатковъ племенъ и лишь только приблизились къ тому дворцу, гдѣ обиталъ Исай-бей съ прелестною дочерью, которую только разъ видѣлъ пламенный наслѣдникъ ханства, какъ предъ ними появился на измученной лошади посланникъ отъ Джапаръ-аги съ извѣстіемъ, что чрезъ Инже (Арабатскую стрѣлку) проникли сыновья Ахметъ-хана съ безчисленными полчищами войска и безъ сомнѣнія, съ враждебными намѣреніями.

VII

Сыновья Кипчакскаго хана Ахмета, узнавъ отъ приближенныхъ Ивакъ-бея, что главнѣйшимъ поводомъ убійства отца ихъ былъ политическій расчетъ Менгли-гирея восторжествовать надъ Кипчакомъ и сдѣлаться полновластнымъ повелителемъ Монголо-татаръ и что онъ съ обдуманною заранѣе цѣлью сдѣлалъ нашествіе на Литву, чтобы не допустить союзника ихъ Казиміра IV къ одновременнному нападенію на Россію, дерзнувшую отказаться отъ вѣковой дани, — до того возмутились противъ единовѣрнаго Крымскаго хана, что рѣшились собрать всѣ силы свои и сокрушить его со всѣми наслѣдниками въ его же странѣ.

Менгли-гирей, только что возвратившійся съ продолжительнаго похода, не имѣлъ никакого извѣстія о такомъ намѣреніи сыновей Ахмета и, естественно, распустивъ войска свои, мечталъ объ отдыхѣ и устройствѣ внутреннихъ дѣлъ ханства.

— Ну, что мы будемъ дѣлать теперь? говорилъ онъ на всемъ скаку къ резиденціи своей. Когда мы успѣемъ собрать ратниковъ? Неужели намъ суждено лишиться царства и погибнуть отъ руки этихъ головорѣзовъ?

— Вотъ, что я попрошу у тебя, повелитель мой — сказалъ Самій — позволь мнѣ безъ потери времени направиться къ Эски-Крыму, чтобы образовать армію и броситься въ тылъ врагамъ, которые, вѣроятно, идутъ на Бахчисарай. Авось мнѣ удастся по горамъ проникнуть къ туркамъ въ Кафу и къ Ширинлы-бею и повліять на ихъ лѣнивую натуру.

— Поѣзжай, поѣзжай, Самій, но такъ какъ тебѣ не всѣ станутъ вѣрить, какъ въ посланника моего, то возьми мой перстень съ печатью. Сказавъ это, гирей подалъ ему серебряное кольцо и пожелалъ благословенія Аллаха.

Часъ спустя Менгли-гирей влетѣлъ въ дворъ сераля своего, наполненный вооруженными татарами.

— Все, что есть цѣннаго въ дворцѣ — сказалъ онъ, обращаясь къ Джакомо — прикажи перенести на вершину Хыръ-хыра, куда и мы немедленно должны переселиться. Позаботься также, чтобы защитники не потерпѣли нужды на случай продолжительной осады укрѣпленія.

Муфтію и остальнымъ агамъ отданы были также приказанія немедленно образовать за плечами враговъ отряды, двинуть турецкіе гарнизоны и вообще дѣйствовать быстро и разумно.

Покончивъ со всѣмъ этимъ, Менгли-гирей съ пятью стами джигитовъ переселился на недоступный Хыръ-хыръ въ то самое время, когда прискакали гонцы съ извѣстіемъ, что безчисленное множество враговъ находится не болѣе какъ въ двухъ переходахъ отъ Хыркъ-ера.

Три дня спустя Кипчакскія полчища заняли окрестности Бахчисарая и осадили со всѣхъ сторонъ Хыръ-хыръ.

Струсившій Менгли-гирей нынѣ укрывался въ томъ самомъ подземельѣ, гдѣ жилъ братъ его Эминекъ-бей и гдѣ такъ счастливо совершила свой подвигъ прелестная Татка.

«Не постигнетъ ли и меня участь брата моего? думалъ ханъ, упрекаемый голосомъ совѣсти. Не наказываетъ ли меня святая Марья-мана за неблагодарность къ спасительницѣ? О, если я избавлюсь отъ этихъ злодѣевъ, то клянусь во чтобы ни стало отыскать эту дѣвушку и сдѣлать ее счастливою.

Засыпающему съ этими мыслями хану постоянно являлась въ сновидѣніяхъ Кирьякула, то въ грязномъ видѣ, то рыдающею въ лохмотьяхъ, то изнуренною тяжкими работами, то въ обществѣ страшныхъ разбойниковъ, издѣвавшихся надъ нею.

Въ одно утро Менгли-гирею доложили, что враги его приготовили какія то стѣнобитныя машины и, вѣроятно, достигнуть того, что проникнутъ на Хыръ-хыръ.

Ханъ встревожился, но послѣ продолжительной молитвы, надѣвъ на мезинецъ руки кольцо, оставленное ему Кирьякулою, вышелъ къ горсти защитниковъ совершенно равнодушнымъ, и объявилъ имъ, что прежде чѣмъ одинъ изъ враговъ его достигнетъ до крѣпости, Аллахъ поразитъ ихъ.

Ободренные ратники заняли слабые пункты вокругъ всего укрѣпленія и подъ личнымъ распоряженіемъ гирея выдвинули нѣсколько небольшихъ пушекъ, привезенныхъ изъ Молдавіи.

Распоряженіе это послѣдовало какъ разъ въ то время, когда кипчакскіе воины получили приказаніе всею массою двинуться къ скалѣ и всевозможными дѣйствіями стараться достигнуть вершины ея.

Менгли-гирей, объѣхавъ окраины недоступной позиціи своей, къ подножью которой стремились точно муравьи, несчетныя массы людей, сосредоточилъ все вниманіе на ту сторону, къ которой подносились машины; но прежде чѣмъ начали ихъ устанавливать, онъ самъ навелъ пушку на толпу людей, приступившихъ къ этому дѣлу. Выстрѣлъ раздался и многихъ изъ нихъ не оказалось.

— Продолжай ты дѣлать тоже самое — сказалъ онъ Джакомо, а я перейду къ малымъ воротамъ.

Менгли прибылъ на мѣсто въ тотъ моментъ, когда нѣсколько сотенъ самыхъ отважныхъ головъ, стремглавъ неслись къ этому пункту; но вовремя раздавшійся выстрѣлъ изъ орудія остановилъ отважныхъ, которые могли-бы успѣть добѣжать къ воротамъ до слѣдующаго заряда, если-бъ продолжали движеніе впередъ.

— Еще двѣ пушки сюда! скомандовалъ ханъ — и стрѣлять, какъ только замѣчено будетъ новое движеніе.

Отдавъ это приказаніе, онъ поскакалъ къ тѣмъ отдаленнымъ пунктамъ, которые менѣе были доступны. Замѣтивъ у основанія отвѣсныхъ скалъ группы воиновъ, изыскивающихъ способы вскарабкаться на высоту, онъ распорядился угостить ихъ внезапнымъ сбрасываніемъ громадныхъ камней, отъ которыхъ приходилось бѣжать.

Первая неудавшаяся попытка заставила сыновей Ахмета рѣшиться идти на-проломъ съ большими отрядами въ разсыпную съ тѣмъ, чтобы достигнувъ до подножья скалы, оттуда уже подъ прикрытіемъ ея подобраться къ воротамъ и разомъ напереть на нихъ.

Менгли-гирей понялъ и эту хитрость, но не смотря на принятыя имъ мѣры сдвинуть большинство своихъ ратниковъ и заставить сокрушить враговъ сбрасываніемъ заранѣе приготовленныхъ каменьевъ, у воротъ оказалось нѣсколько сотъ отважныхъ делибашей, которые съ ужасными криками начали напирать на скрипѣвшіе ворота.

Менгли-гирей видя, что они будутъ сорваны съ петлей, рѣшился отступить съ пушками и выждать того момента, когда откроется узкій входъ. Ворота дѣйствительно упали, но въ туже минуту раздался выстрѣлъ и тѣла отважныхъ ногайцевъ прикрыли входъ.

Менгли-гирей вновь занялъ свою позицію, но на этотъ разъ вся масса осаждавшихъ двинулась къ этому пункту и приливала точно волнами. Ни залпы изъ пушекъ, ни выстрѣлы изъ ружей, ни блескъ сабель ничто не могло удержать враговъ. Ханъ предчувствовалъ неминуемую гибель и метался во всѣ стороны, какъ тигръ въ своей клѣткѣ. Одновременно непріятель бросился и на большія ворота, которыя также не могли долго сопротивляться напору тысячи людей.

Въ эту критическую минуту Менгли-гирей прижалъ къ устамъ своимъ талисманъ Татки и съ отчаяніемъ вскрикнулъ:

«О, прости меня неблагодарнаго, дѣва горъ. Пошли твоего ангела ко мнѣ на помощь, а я клянусь тобѣ моими глазами выручить тебя изъ неволи!»

Не успѣлъ произнести ханъ этихъ словъ, какъ внизу послышались крики Аллахъ, Аллахъ, раздались выстрѣлы и послышался топотъ лошадей. Вслѣдъ затѣмъ до слуха его долетали слова: наши пришли, наши громятъ!

Гирей опомнился, подбѣжалъ къ окрайнѣ и замѣтилъ санджакъ Ширинлы-бея, а впереди всѣхъ Самія, который съ отрядомъ своимъ безпощадно рубилъ и давилъ бѣгущихъ враговъ.

— Всѣ пушки къ главнымъ воротамъ! скомандовалъ ханъ и приказалъ открыть огонь, чтобы очистить выходъ и броситься на помощь къ своимъ.

Ворота были разбиты и ханъ съ ратниками выступилъ на встрѣчу къ убѣгавшимъ въ безпорядкѣ врагамъ своимъ. Несчастные ногайцы, лишившись выхода изъ котловины, гибли, какъ мухи или сдавались, какъ рабы, но тѣ, которые находились на обратной сторонѣ Хыръ-хыра, въ предположеніи, что военачальники и беи ихъ взяты въ плѣнъ, нашли болѣе благоразумнымъ бѣжать. Ихъ съ трудомъ нагнали сыновья Ахмета, но вторично думать о битвѣ никто не рѣшался, хотя и предполагалось, что число татаръ, прибывшихъ на помощь къ гирею, было сравнительно ничтожно. Отступавшіе полагали, что въ ханствѣ сформировались уже новыя дружины, которыя не замедлятъ явиться. И дѣйствительно дружины эти повсюду попадались имъ по дорогѣ и заставляли спѣшить выходомъ изъ Крыма³⁰.

Между тѣмъ Менгли-гирей, послѣ торжественной молитвы съ жертвоприношеніемъ сотни овецъ, цѣлуя въ глаза Самія за избавленіе его жизни въ третій разъ, возвелъ его въ достоинство аги и пожаловалъ бейликомъ въ окрестностяхъ Бахчисарая.

Въ числѣ плѣнныхъ оказались нѣкоторые найманы или вельможи. Менгли-гирей обѣщалъ имъ предоставить свободу, если они разъяснятъ настоящія причины набѣга сыновей Ахмета. Найманы отвѣтили, что Ивакъ-бей имѣлъ неосторожность сознаться, что онъ убилъ ихъ отца по настоянію крымскаго гирея и его министра Джапаръ-аги. Къ этому еще они были возбуждены княземъ Левки Кази-эмиромъ и царемъ Польши, жаждавшими твоей гибели.

Этого было достаточно для Менгли-гирея, чтобы положиться разбить въ пухъ и прахъ не только Литву и Польшу, но и совсѣмъ истребить съ лица земли представителей Золотой Орды.

— Если же я не достигну этого — говорилъ онъ сыновьямъ своимъ — то завѣщаю вамъ исполнить это подъ угрозою моего проклятія.

Съ этого времени Менгли-гирей началъ заводить у себя регулярное войско подъ именемъ кара-калпаковъ или черношапочныхъ въ родѣ личной гвардіи и завелъ свои мастерскія для приготовленія различнаго рода оружія. Джапаръ-ага по прежнему неутомимо работалъ, но далеко не пользовался искреннею дружбою хана. Злой муфтій, при содѣйствіи Самія постоянно наговаривалъ на него и старался во всѣхъ дѣйствіяхъ его видѣть врага мусульманъ и покровителя христіанъ.

Менгли-гирей, хотя и чувствовалъ, что пора бы выслать его изъ царства на родину, но ему хотѣлось сдѣлать это тогда, когда возвратится Кирьякула. Онъ хотѣлъ какъ бы одновременно сдѣлать два добра вмѣстѣ и обоихъ ихъ, какъ свидѣтелей убійства Эминека, удалить изъ царства своего, чтобы скрыть навсегда участіе свое въ гнусномъ поступкѣ.

Зима клонилась къ концу. Менгли получилъ извѣстіе, что Ахъ-бей завоевалъ Казанское царство и возвелъ на ханскій престолъ Мегметъ-Амина. Это льстило его честолюбію и въ тоже время подкрѣпляло надежду рано или поздно сдѣлаться представителемъ чингизъ-ханскаго племени и заставить Ляховъ, Левку и Россію безусловно платить ему дань, а отъ этого одинъ былъ шагъ, чтобы сдѣлаться такимъ же счастливѣйшимъ монархомъ на землѣ, какъ и турецкій султанъ.

Съ наступленіемъ весны Крымскіе татаре въ числѣ болѣе 50 тысячъ человѣкъ вновь выступили на Литву; но на этотъ разъ направились на Кіевъ и болѣе благоустроенныя мѣстности. Казиміръ пришелъ въ ужасъ отъ этого вѣроломства, но ханъ приказалъ сказать ему, что онъ расплачивается съ нимъ за любезное наставленіе, данное сыновьямъ покойнаго Ахметъ-хана.

Опустошивъ княжество, Менгли-гирей направился на горделивую Польшу и отправилъ къ королю Сигизмунду I извѣстіе, что лично пришелъ за того дѣвушкою изъ его ханства, которую онъ просилъ въ минувшемъ году и тщетно ожидалъ до настоящаго времени. Король выставилъ противъ него пушки и большія силы, но потерпѣвъ жестокое пораженіе, вынужденъ былъ принять тайкомъ всѣ мѣры, чтобы отыскать Кирьякулу. Пока шли эти розыски и поляки подготовились къ новой битвѣ, къ хану привели нѣсколько шпіоновъ, съ которыми татаре имѣли привычку поступать самымъ жестокимъ образомъ.

— Кто вы такіе? спросилъ гирей.

— Мы занимались въ продолженіи многихъ лѣтъ грабежами — отвѣчали они — но затѣмъ, когда начали мирно жить и разскаялись, были схвачены королевскими чиновниками и брошены въ темницу. Нынѣ же насъ освободили на условіи обратить въ шпіоновъ, а такъ какъ мы поклялись никогда не дѣлать людямъ зла, то предпочли сдѣлаться твоими рабами, чтобы уйти изъ страны, которая не милуетъ раскаявшихся грѣшниковъ.

Менгли-гирей вперилъ свои глаза въ плѣнныхъ и послѣ продолжительнаго молчанія сказалъ:

— Хорошо, я вамъ вѣрю на слово и возьму васъ въ мое царство, но, съ однимъ условіемъ, менѣе постыднымъ, чѣмъ вамъ предложило ваше правительство.

— Мы все готовы сдѣлать, за исключеніемъ злыхъ дѣлъ.

— Ну, слушайте меня: тринадцать мѣсяцевъ тому назадъ у одного литовскаго торговца шерстью была отнята гдѣ-то на границѣ Польши молодая дѣвушка греческаго происхожденія.

— Которую звали Кирьякулою? спросили слушатели.

Ханъ пошатнулся отъ внезапнаго восторга.

— Вы знаете ее, о, какъ я радъ! Доставьте мнѣ ее поскорѣе и я сдѣлаю васъ счастливцами.

— Эту дѣвушку дѣйствительно мы отняли и атаманъ нашъ желалъ сдѣлать ее своею женою, но не смотря на всѣ пытки и побои она осталась непреклонною и окончила тѣмъ, что убѣжала изъ нашей шайки. Боясь, чтобы она не указала на нашъ притонъ, мы должны были немедленно перейти въ другую мѣстность и съ того времени ничего не могли узнать объ этой христіанкѣ.

— А не можете ли вы мнѣ отыскать ее? спросилъ ханъ съ грустью.

— Я полагаю, что она не далеко ушла отъ нашего жилища, сказалъ первый по старшинству лѣтъ, но какъ этого достигнуть?

— А вотъ какъ: я оставлю у себя двухъ изъ васъ въ залогъ, а кто чувствуетъ себя порасторопнѣе, пусть идетъ на поиски.

— Но Кирьякула при встрѣчѣ съ нами не только скроется, но подыметъ вой и крики въ предположеніи, что мы вновь желаемъ похитить ее.

— Нѣтъ, этого не случится, если вы скажете, что Крымскій ханъ Менгли-гирей ради спасенія ея пришелъ войною на Польшу и проситъ ее явиться къ нему. Въ доказательство покажите ей вотъ этотъ кисетъ, который она своеручно сшила мнѣ.

— Кто со мною? спросилъ старшій, взявъ кисетъ и, обращаясь къ товарищамъ.

— Я и я! — отвѣчало два голоса.

Ханъ выдалъ имъ по червонцу и приказалъ выпроводить за станъ съ тѣмъ, чтобы не препятствовать возвращаться.

Прошла недѣля. Новая битва дала хану около 7 т. плѣнныхъ и чрезвычайно много боевыхъ снарядовъ. Всѣ ожидали, что Менгли-гирей будетъ преслѣдовать поляковъ и безъ боя проникнетъ въ Варшаву; но онъ остался на мѣстѣ въ ожиданіи посланныхъ за Таткою.

Однажды ханъ замѣтилъ скачущихъ вдали четырехъ всадниковъ, противъ которыхъ не замедлили выѣхать его джигиты, чтобы остановить ихъ, но перекинувшись нѣсколькими фразами, они снова понеслись во всю прыть. У Менгли забилось какъ-то невольно сердце. Предчувствіе говорило ему, что четвертый всадникъ была переодѣтая въ мужской нарядъ Кирьякула.

Не желая высказать чувствъ своихъ предъ подданными, ханъ возвратился въ комнату и прильнулъ къ окну.

Тѣмъ временемъ всадники спѣшились и одинъ изъ нихъ въ черной шляпѣ, натянутой на глаза, быстро вскочилъ въ двери.

Предъ Менгли-гиреемъ очутилась Кирьякула блѣдная, но съ такими же чудными глазами, какъ и въ первую встрѣчу съ нимъ.

Ханъ бросился къ ней съ открытыми объятіями и, сильно прижавъ къ груди своей, зарыдалъ какъ отецъ, внезапно отыскавшій утерянную дочь. Въ такомъ положеніи онъ оставался нѣсколько минутъ.

— Бѣдная, несчастная татка моя, наконецъ, вымолвилъ онъ, посадивъ дѣвушку около себя. Еслибъ ты знала, что я съ той поры, какъ ты похищена, ни единой минуты не имѣлъ покоя. Я по слѣдамъ твоимъ бросился на Кавказъ и, завоевавъ всѣхъ черкесовъ, открылъ въ концѣ концовъ, что ты продана Ногайцамъ. Бросившись на Ногайцевъ и загнавъ ихъ въ Крымъ, я узналъ, что ты перепродана въ Литву. Я пошелъ войною и на Кази-Эмира, но и тутъ мнѣ не посчастливилось отыскать тебя. Тебя перехватили польскіе разбойники. Не желая разорять и утомлять людей, я дуракъ письменно обратился къ королю Сигизмунду съ просьбою розыскать тебя и доставить въ мой станъ, но онъ съ презрѣніемъ откинулъ мое письмо. Это такъ оскорбило меня, что я готовъ былъ въ ту же минуту наброситься, какъ коршунъ, на его царство и навѣрно сдѣлалъ бы это, еслибъ не былъ вызванъ турецкимъ султаномъ для оказанія ему помощи и еслибъ послѣ этого не помѣшала зима. Но какъ только показалась первая травка, я бросился сюда и вотъ, наконецъ, благодаря случайно попавшимся мужикамъ, ты найдена, моя дорогая дѣвушка.

Воображаю, въ какой восторгъ ты приведешь твоихъ родителей, которыхъ я наградилъ, чѣмъ могъ и какъ будетъ радоваться Джакомо, который служитъ при мнѣ министромъ подъ названіемъ Джапаръ-ага.

— О, съ какимъ бы я наслажденіемъ посмотрѣла на нихъ! произнесла рыдающая Кирьякула.

— Ну, а ты моя бѣдняжка, воображаю, какъ много ты выстрадала.

— Страданія мои я заслужила за ужасное убійство.

Гречанка тяжело вздохнула.

— Какъ развѣ онъ не имѣлъ въ виду лишить тебя чести? развѣ онъ не заслуживалъ смерти?

— Я вошла въ нему сама съ совершенно другимъ, заранѣе обдуманнымъ умысломъ. Отъ Бога нельзя укрыться ложнымъ толкованіемъ преступленія и дай Богъ, чтобы этимъ я искупила мою вину.

— Отбрось, Кирьякула, такую грустную мысль и разскажи мнѣ все, что тобѣ пришлось испытать изъ за меня или вѣрнѣе за мои грѣхи.

— Право, не стоитъ труда говорить. Вездѣ я подвергалась одному и тому же насилію со стороны мущинъ и всѣхъ заставляла отказываться отъ дерзкихъ мыслей или при содѣйствіи моего неизмѣннаго друга кинжала или благодаря быстротѣ моихъ ногъ; всего ужаснѣе мнѣ было въ шайкѣ разбойниковъ, гдѣ я находилась подъ постояннымъ надзоромъ одного изъ нихъ и обязана была готовить и шить на всѣхъ. При этомъ, я почти ежедневно подвергалась всевозможнымъ истязаніямъ отъ атамана, желавшаго сдѣлать меня своею одалычкою. Несчастный, онъ не зналъ, что я отвергла ласку хана и убила Эминека...

— И ты убѣжала? прервалъ ханъ, чтобы не останавливаться на непріятномъ минувшемъ.

— Да, я успѣла обмануть моего сторожа, напоивъ его водкою до потери разсудка.

— Куда же ты укрылась?

— Я случайно попала въ женскій монастырь, куда и поступила въ видѣ прислуги. Вотъ, изъ этого дома я послѣдовала за людьми, которые назвали себя твоими рабами и въ доказательство показали кисетъ, сдѣланный мною.

— Ты навѣрное скрыла отъ меня все болѣе ужасное изъ нежеланія оскорблять моихъ чувствъ.

— Къ чему говорить о томъ, что миновало. Мнѣ остается благодарить Марію-Манна за то, что она дала мнѣ достаточно силы и терпѣнія сохранить честь мою и вновь надѣяться на свиданіе съ родными.

— А меня ты не вспомнила?

— Я постоянно молилась Богу и просила его охранять тебя отъ всего дурнаго.

— Вѣрю, добрая Татка, потому что былъ со мною одинъ чрезвычайно важный случай, когда я призвалъ на помощь твоего ангела и онъ не замедлилъ спасти меня въ лицѣ одного изъ преданнѣйшихъ слугъ, который въ третій разъ спасъ мнѣ жизнь.

— Какъ, развѣ ты и послѣ Эминека, мечтавшаго отравить тебя, чрезъ посредство одного изъ ближайшихъ друзей и именно племянника Афузъ Биляла, ты и послѣ этого опять подвергался несчастіямъ?

— Но развѣ Эминекъ хотѣлъ меня отравить?

— А ты думаешь, что я убила его, не имѣя достаточно причинъ, чтобы оправдаться по крайней мѣрѣ предъ тобою. Видишь ли, я также не знала этого раньше того вечера, когда умеръ твой братъ и узнала это случайно. Эминекъ прислалъ мнѣ обѣдъ, приправленный усыпительными средствами, но чтобы увѣриться, подѣйствовала ли эта приправа на меня, онъ подослалъ какого-то старичка взглянуть, въ какомъ я нахожусь положеніи. Вотъ, этотъ-то старикъ, не замѣтивъ меня лежащую за камнемъ, началъ говорить съ какимъ-то пріятелемъ своимъ и сообщилъ ему, что скоро долженъ пріѣхать къ нимъ другъ Джеляла, Булатъ-бей, который будто поступилъ къ тебѣ на службу и взялся отравить тебя. Что этотъ Булатъ-бей былъ на Хыръ-хырѣ въ эту ночь, не можетъ быть никакого сомнѣнія, потому что Эминекъ явился ко мнѣ послѣ полуночи. Послѣ этого я окончательно рѣшилась привести въ исполненіе задуманное и разомъ пресѣчь ихъ посягательства на твою жизнь. Надѣюсь, что послѣ этого Булатъ-бей не являлся больше къ тебѣ.

— Я повѣсилъ этого негодяя, отвѣтилъ ханъ, не подозрѣвавшій раньше, что кромѣ спокойнаго царствованія онъ обязанъ былъ дѣвѣ горъ и спасеніемъ отъ отравы.

Менгли-гирей вновь принялся прижимать къ груди своей Татку, но всѣхъ этихъ выраженій чувствъ ему казалось недостаточнымъ. Онъ жаждалъ исчерпать ихъ до конца и въ его страстной натурѣ снова пробудились глубоко скрытыя желанія вполнѣ выразить свою преданность и благодарность, сдѣлавъ Кирьякулу наложницею и постояннымъ подручнымъ другомъ. Ему даже грустно сдѣлалось, что она послѣ пораженія Эминека не подумала возвратиться къ нему и наслаждаться тихимъ и отраднымъ покоемъ.

— Я очень устала отъ долгой ѣзды, сказала Кирьякула, прикажи указать мнѣ какой-нибудь уголокъ въ твоемъ дворѣ.

— Неужели ты не желаешь остаться со мною подъ одною кровлею? спросилъ ханъ.

— Я слишкомъ тебя люблю и уважаю, чтобы оскорбить отказомъ, но ты самъ хорошо знаешь свойства огня и пороха, когда сблизить ихъ.

— Ты и теперь не захотѣла бы быть моею женою?

— Теперь больше, чѣмъ прежде. Прежде ты былъ одинокій, покинутый всѣми и нуждающійся въ поддержкѣ. Я полюбила тебя, какъ брата, и рѣшилась пожертвовать всѣмъ, чтобы открыть предъ тобою дорогу счастія. Ты ступилъ на нее и всѣ преклонились предъ тобою. Чѣмъ же я могу быть тебѣ полезною теперь, когда въ гаремѣ твоемъ, вѣроятно, есть сотни дѣвушекъ красивѣе меня? Ты обнимешь меня разъ или два съ чувствомъ дружбы, а потомъ доведешь холодностію твоею до безумія. Но если я буду вдали отъ тебя, между нами вѣчно будутъ жить тѣ отрадныя чувства, которыми мы дышемъ теперь. Подумай ты самъ, стоитъ ли одна минута наслажденія такой жертвы?

— Въ самомъ дѣлѣ, ты совершенно справедлива, отвѣчалъ Менгли-гирей послѣ минутнаго молчанія. Я обязанъ любить тебя, какъ единоутробную сестру, и заботиться о долговѣчномъ счастіи твоемъ, котораго ты, конечно, не можешь найти въ глухихъ стѣнахъ гарема. Ты гречанка и не потерпишь соперницъ. Отойди же отъ огня. Ханъ стукнулъ въ ладоши и приказалъ вошедшему слугѣ отвести отдѣльный домъ для землячки своей.

Появленіе Кирьякулы произвело всеобщій восторгъ въ войскахъ, которыя давно подозрѣвали, что повелитель ихъ предпринялъ и этотъ походъ изъ за нея.

Отягощенные множествомъ добычи и многими тысячами плѣнныхъ воины надѣялись, что теперь гирей прекратитъ войну и поспѣшитъ возвратиться домой. Въ предположеніяхъ этихъ они не ошиблись.

Ханъ, отвергавшій раньше переговоры съ Сигизмундомъ, вскорѣ послѣ прибытія Татки согласился принять парламентеровъ и безъ особенныхъ натяжекъ получилъ контрибуцію съ тѣмъ, что польское правительство ежегодно будетъ присылать въ видѣ дани Крымскимъ ханамъ по 15 т. червонцевъ.

Татаре покинули польскія владѣнія и направились къ Кипчакскимъ границамъ, отправивъ предварительно всю добычу свою въ Крымъ подъ охраною большаго отряда. Хану захотѣлось наказать и опустошить Ногаевъ и онъ успѣлъ достигнуть этого въ самомъ непродолжительномъ времени³¹.

Заключеніе

Въ одинъ изъ прекрасныхъ свѣтлыхъ крымскихъ вечеровъ Менгли-гирей полу-лежа на роскошной бархатной софѣ, курилъ кальянъ въ садовой бесѣдкѣ и любовался журчаніемъ и прыжками воды въ мраморномъ водометѣ. Въ противоположной сторонѣ сидѣлъ Муфтій-афузъ Билялъ и Самій-ага, хранившіе молчаніе.

— Ты не видѣлся сегодня съ Джапаръ-агою? спросилъ наконецъ ханъ у Самія.

— Нѣтъ, мнѣ не хотѣлось мѣшать ему и Казнедаръ-агѣ при пріемѣ подарковъ отъ Ахъ-бея.

— А что говорили посланники за меня?

— Россія благоговѣетъ предъ нашимъ великимъ благодѣтелемъ за сближеніе ея съ султаномъ Баязетомъ.

— Конечно, она должна быть благодарною мнѣ за это.

— Но я всегда побаиваюсь, чтобы милости ваши впослѣдствіи не были пагубны для нашего ханства. Русые люди, какъ они называютъ себя въ отличіе отъ черноволосыхъ и рыжихъ, не такъ просты, какъ кажутся намъ. Они постепенно все усиливаются и окрѣпнутъ настолько, что въ состояніи будутъ раздавить насъ массою тѣла своего.

— Ха, ха, ха — засмѣялся ханъ — и слонъ и верблюдъ имѣютъ большой ростъ, но ими управляютъ маленькіе проворные люди. Я очень буду радъ, если это царство сольется въ одну державу съ поляками, литовцами, казанцами и кипчакскими владѣніями, чтобы имѣлъ дѣло съ одною головою. Понимаешь-ли ты теперь мои желанія?

— Нѣтъ, султанымъ³², этого не можетъ обнять мой умъ.

— Впрочемъ тебѣ извинительно, ты молодъ еще и не привыкъ къ тайнамъ, доступнымъ царямъ. Я совѣтовалъ бы тебѣ сблизиться съ Джапаръ-агою.

— Къ несчастію я чувствую презрѣніе къ христіанамъ и не могу лукавить.

Фраза эта покоробила Менгли-гирея.

— Ты напрасно это дѣлаешь, сынъ мой. Джапаръ-ага покровительствуетъ христіанамъ съ глубоко обдуманною цѣлью. Онъ хочетъ расположить ихъ къ намъ и затѣмъ предложить принятъ исламъ.

— Это, вѣроятно, онъ говоритъ тобѣ съ цѣлью обмануть — отозвался муфтій — но я достовѣрно знаю, что онъ христіанинъ и притомъ дженевезъ, которыхъ приказалъ покойный султанъ истребить всѣхъ безъ различія.

— Я желалъ бы знать, кто посвятилъ тебя въ эту тайну? спросилъ серіознымъ тономъ гирей.

— Мнѣ не трудно отвѣтить на твой вопросъ, но я скрою это до того времени, пока Джапаръ-ага передастъ друзьямъ своимъ какую-то тайну, предоставившую ему твою дружбу и благоволеніе.

— Какую тайну? вскрикнулъ ханъ, точно ужаленный змѣею.

— До настоящаго времени онъ ничего не говорилъ, а потому и я не могу ничего сказать.

Ханъ измѣнился въ лицѣ. Въ умѣ его блеснула кровавая сцена убійства брата и весь позоръ, ожидаемый въ будущемъ. Всѣ станутъ громко поносить его, какъ жалкаго и безсильнаго труса, подославшаго христіанскую дѣвушку въ сообществѣ съ Джакомо для убійства Эминека.

Менгли-гирей немедленно возвратился въ кабинетъ свой и предался размышленію, но чѣмъ больше онъ обдумывалъ свое положеніе и мѣры предупредить разглашеніе событія, тѣмъ больше путался и ожесточался.

«О, невѣрные! вырывалось поминутно изъ устъ его — всѣ милости, которыя вамъ оказываютъ мусульмане, для васъ не составляютъ никакой цѣны. Ну, хоть бы эта Кирьякула, я ради ея сдѣлалъ четыре похода, потерялъ нѣсколько тысячъ преданныхъ мнѣ людей, а она отвергла доставить мнѣ минутное удовольствіе, точно я не достоинъ былъ прикоснуться ея тѣла. Подлые и неблагодарные люди! Нѣть, вы не достойны моей любви, потому что услуживали съ цѣлью заставить меня быть благодарнымъ, а когда пресытились, начали выставлять ядовитое жало; но я съумѣю вырвать его у васъ съ корнемъ и стереть съ лица земли. Прочь съ глазъ моихъ, презрѣнный дженевезъ и ты безчуственная Татка! Сказавъ это, ханъ снялъ съ мезинца серебряное кольцо и выбросилъ его изъ окна въ грязный источникъ воды. Отнынѣ я считаю васъ самыми ужасными моими врагами и не успокоюсь до того времени, пока не смолкнутъ ваши языки навсегда».

Размышленія ожесточеннаго Менгли-гирея прерваны были входомъ слуги, заявившаго, что русскій посланникъ съ Джапаръ-агою давно сидятъ на балконѣ въ ожиданіи повелителя.

Ханъ поднялся съ мѣста и, задавшись мыслію казаться особенно внимательнымъ съ министромъ до поры времени, направился въ пріемную. Послѣ размѣна привѣтствій Менгли, желая удалить изъ Бахчисарая Джакомо, поручилъ ему сопровождать посланника до Оръ-капу, а оттуда направиться къ устью Днѣпра и заняться постройкою Очакова.

Джапаръ-ага, не подозрѣвавшій ни малѣйшаго негодованія къ особѣ своей Менгли-гирея, не только охотно вызвался исполнить это порученіе, но даже удивлялся мудрой цѣли основать укрѣпленіе на границѣ ханства.

— Надѣюсь, что послѣ этого — отвѣчалъ онъ — мнѣ можно будетъ подумать о возвращеніи на покой.

— Объ этомъ мы поговоримъ въ свое время — небрежно сказалъ ханъ.

Десять дней спустя Менгли-гирею заявили, что въ Бахчисарай пріѣхала Кирьякула и желала бы взглянуть на его свѣтлыя очи.

— Скажите ей, что я въ настоящее время очень занятъ, но что при первомъ удобномъ случаѣ приглашу ее явиться. Да не забудьте поднести ей отъ моего имени подарковъ. На случай же, если она имѣетъ какое-либо экстренное дѣло, то, пожалуй, пусть придетъ.

Посланный возвратился съ докладомъ, что Татка придетъ послѣ обѣденнаго стола.

«Чего ей нужно отъ меня? думалъ ханъ. Не опять ли она является ко мнѣ съ открытіемъ какого-нибудь заговора или простаго посягательства на жизнь мою? Нѣтъ, голубушка, теперь я не стану искать твоихъ услугъ; у меня есть другія средства. Я тебя ненавижу за то, что ты разъ спасла меня съ коварною цѣлью быть свободною и держать за пазухою болѣе острый кинжалъ, въ сравненіи съ тѣмъ, который покоется въ твоемъ карманѣ. Но я не Эминекъ-бей: ты спасла мнѣ жизнь по предопредѣленію Аллаха и этого никто не долженъ знать изъ людей. Ты должна умереть, чтобы не опорочить и не осквернить имени избраннаго Богомъ властителя народовъ.

Предъ вечеромъ вошла къ хану Кирьякула и самымъ искреннимъ тономъ начала освѣдомляться о его здоровьи. Менгли въ свою очередь безпрестанно постукивалъ ее по спинѣ и находилъ, что она пополнѣла и снова сдѣлалась красавицею.

— Знаешь-ли, зачѣмъ я пріѣхала къ тебѣ — въ заключеніе она сказала — мои родители изъявили полное согласіе на выходъ мой замужъ за Джакомо, но съ тѣмъ чтобы онъ оставилъ свою службу и переселился къ намъ.

— Ты говоришь о Джапаръ-агѣ? спросилъ ханъ, поблѣднѣвъ, неужели онъ болѣе меня достоинъ твоей любви? Кирьякула, ты-ли это говоришь мнѣ, хану, котораго отвергла тогда, когда ни единая женщина въ мірѣ не рѣшилась бы на это?.. Не была-ли ты раньше влюблена въ этого человѣка?

— Нѣтъ, онъ понравился мнѣ только послѣ того дня, когда по одному слову моему сдѣлался преданнымъ слугою твоимъ и съумѣлъ возвести тебя и ханство твое на такую высоту.

— Ну, это не особенно можетъ утѣшить меня — проговорилъ гирей, опустивъ глаза на кальянъ. Чего же ты теперь желаешь отъ меня?

— Я просила бы отпустить его въ мое селеніе и если возможно, тамъ сдѣлать какимъ-нибудь начальникомъ.

— Ты знаешь, дочь моя, что всякая твоя просьба для меня священный законъ. Возвращайся же домой и ожидай твоего жениха, за которымъ я сегодня же пошлю нарочнаго, чтобы онъ немедленно возвратился. Съ нимъ вмѣстѣ я пришлю тебѣ тѣ дары, которые обыкновенно выдаютъ въ приданое ханы сестрамъ и дочерямъ своимъ. Надѣюсь, что я доживу увидѣть перваго наслѣдника твоего, но пока ты прими отъ меня вотъ эту торбочку золотыхъ монетъ, которыя могутъ пригодиться дома. А есть-ли у тебя солидный проводникъ? внезапно спросилъ гирей.

— Я взяла съ собою мальчика, но ты знаешь, что я не трусиха и притомъ въ нашей сторонѣ никогда не бывало разбойниковъ и грабителей.

— Кто знаетъ: золото можетъ вызвать ихъ.

— Я выѣду утромъ и къ вечеру буду дома.

Кирьякула поцѣловала руку повелителя и быстрыми шагами возвратилась подъ тѣнь громаднаго грецкаго орѣха, гдѣ паслась ея лошадь. Изъ боязни показать свое золото кому-нибудь, она предпочла переночевать на открытомъ воздухѣ и съ разсвѣтомъ выѣхать. Бѣдная дѣвушка всю ночь мечтала о Джакомо и о томъ, что наконецъ и ей предоставитъ св. Деспина покойную жизнь съ человѣкомъ, котораго она успѣла изучить вполнѣ послѣ возвращенія своего изъ Польши и который не переставалъ восхищаться ею съ первой минуты знакомства.

Не то происходило въ душѣ Менгли-гирея. Пылая ревностію и ненавистью къ этимъ двумъ лицамъ, отъ которыхъ, зависѣло, по его мнѣнію, безчестіе его, онъ грызъ себѣ бороду и не зналъ, какъ избавиться отъ нихъ, пока тайна смерти Эминека не обнаружена ими. Но кому поручить такое злодѣяніе? Не послужитъ ли это вновь къ тяжкому раскаянію и зависимости отъ другаго лица? Что скажетъ народъ, когда выплыветъ первое преступленіе съ доказательствомъ, что я приказалъ убить дѣвушку съ Джакомо, чтобы избавиться отъ ихъ свидѣтельства? Нѣтъ, такихъ дѣлъ нельзя никому поручать — рѣшилъ ханъ... Минуту спустя онъ какъ бы озарился новою мыслію: «Ну отчего бы мнѣ самому не взяться за это дѣло? Вѣдь она ѣдетъ съ мальчикомъ и два пистолетныхъ выстрѣла изъ за древесной чащи моментально прекратятъ ихъ существованіе». Гирей задумался, а нѣсколько времени спустя перешелъ въ ту комнату, гдѣ висѣло лучшее оружіе его. Осмотрѣвъ подаренные султаномъ Мегметомъ роскошные пистолеты и кинжалъ, онъ отложилъ ихъ въ сторону.

Вечеромъ гирей приказалъ конюшему, чтобы приготовлена была къ разсвѣту верховая лошадь, такъ какъ онъ намѣренъ самъ съѣздить на Мангупъ-кале и лично произвести разслѣдованіе о пожарѣ, истребившемъ этотъ городъ.

Послѣ полуночи Менгли-гирей переодѣтый въ черкесскій костюмъ, съ буркою на плечахъ, выѣхалъ изъ дворца тихимъ шагомъ, но какъ только повернулъ за первый садъ, далъ полную волю скакуну своему. Пронесшись стрѣлою мимо теперешняго урочища Ашлама, онъ очутился въ дремучемъ лѣсу на той тропинкѣ, которая служила единственнымъ путемъ сообщенія съ Татскими племенами.

Два часа спустя онъ нашелъ чрезвычайно удобную мѣстность для засады. Отведши коня своего въ даль и привязавъ къ дереву, гирей возвратился въ рощу, въ ожиданіи Кирьякулы. Сердце его билось сильнѣе обыкновеннаго, но мысли были сосредоточены на необходимости во чтобы ни стало отдѣлаться отъ ненавистной дѣвушки, грозившей ему безчестіемъ.

Но вотъ послышались одномѣрные лошадиные шаги и у гирея появился легкій трепетъ въ рукахъ. Показалась Татка, весело разговаривавшая съ мальчикомъ лѣтъ 12-ти, которому она восхваляла мудрость и величіе Крымскаго хана.

— Это ты говоришь сегодня — подумалъ гирей — а завтра станешь выставлять свои заслуги и потребуешь отъ меня позорнаго униженія. Сказавъ это, онъ поднялъ пистолетъ и положилъ стволъ его на вѣтку. За первымъ выстрѣломъ быстро послѣдовалъ второй. Когда дымъ разсѣялся, передъ ханомъ лежала на тропинкѣ Кирьякула. Но мальчика и лошади не оказалось.

Гирей въ полномъ убѣжденіи, что Татка наповалъ убита, подошелъ къ ней дрожащій съ дикимъ взглядомъ.

— Вотъ тебѣ свадебный подарокъ синьеръ Джакомо! — сказалъ онъ зловѣщимъ тономъ.

Знакомый голосъ заставилъ умирающую открыть на минуту глаза.

— Несчастный, — произнесла она — такъ вотъ какъ ты отблагодарилъ слабую дѣвушку за спасеніе твоей жизни?... Будь ты проклятъ съ твоими поколѣніями и да сокрушитъ тебя Марья-Мана! Скажи, за что ты убилъ меня въ то время, когда я молилась за тебя?

— Ты владѣла тайною, которая не могла сохраниться въ сердцѣ женщины.

— Злодѣй, я и въ эту минуту, еслибъ меня допрашивали, предпочла бы ее скрыть для славы твоей. Знай-же, что я безумно тебя любила и съ этою безумною любовью умираю.

— Но ты готовилась быть женою Джакомо?

— Потому только, что полюбила его за тѣ услуги, которыя онъ оказалъ тебѣ и потому что съ нимъ единственно я постоянно могла говорить о тебѣ. — Но теперь для меня все кончено. Я умираю съ проклятіемъ на устахъ и увѣренностію, что послѣ смерти моей ты будешь несчастнѣйшій человѣкъ. Уѣзжай-же поскорѣе съ глазъ моихъ!

Но ханъ не трогался съ мѣста до того времени, пока невинная дѣвушка не испустила послѣдняго дыханія. Затѣмъ, убѣдившись въ окончательной смерти ея, онъ сѣлъ на коня своего и что было силъ у лошади поскакалъ по направленію къ Мангупу.

На слѣдующій день начальникъ Маріина села, тотъ самый, который доставлялъ Кирьякулу къ Эминекъ-беку, подбирая останки ея, чрезвычайно удивленъ былъ, нашедъ въ рощѣ пистолетъ съ султанскимъ гербомъ и тамгою Крымскаго хана.

«Понимаю, понимаю — мелькнуло въ умѣ его, — несчастная, тебѣ отплатили за твои важныя услуги и самоотверженіе, чтобы о нихъ не узнали изъ устъ твоихъ. Счастіе мое, что я не обнаружилъ участія своего въ этомъ дѣлѣ. Теперь посмотримъ, какая участь постигнетъ Джакомо, такъ сильно предавшагося варвару, погубившему его соотечественниковъ?

Менгли-гирей только на третій день возвратился съ Мангупской вершины. Когда ему доложили, что нашли убитою въ лѣсу Татку, пользующеюся его милостями, ханъ тутъ-же началъ винить ее въ неосторожности и неумѣніи скрыть отъ завистливаго глаза мѣшочка съ червонцами, которые онъ далъ ей въ пособіе.

— Червонцы эти найдены въ цѣлости — отвѣчалъ Самій. Они оказались въ саквѣ на пойманной лошади.

— И никакихъ слѣдовъ не оставилъ убійца?

— Рѣшительно ничего.

— Но она мнѣ говорила, что поѣдетъ съ проводникомъ какимъ-то мальчикомъ?

— Мальчикъ этотъ также найденъ убитымъ въ глубокомъ ущельи.

Менгли-гирей вздернулъ плечами и приказалъ наблюдать и стараться открыть таинственнаго преступника, за голову котораго, по примѣру турецкаго султана, обѣщалъ 100 червонцевъ.

Мѣсяцъ спустя возвратился Джакомо съ донесеніемъ, что крѣпость заложена и надъ нею трудятся нѣсколько десятковъ опытныхъ мастеровъ.

— Спасибо, другъ мой — отвѣчалъ Менгли-гирей. Теперь мнѣ кажется, что наступило время и съ моей стороны исполнить свое обѣщаніе.

— Да я былъ-бы очень радъ удалиться на покой.

— И, конечно, получить по вѣсу тѣла твоего золото, заслуженное важными услугами.

— Это было обѣщано только; но такъ какъ я не сознаю за собою особенныхъ трудовъ...

— Перестань, перестань, Джапаръ-ага, я и безъ того уже чувствую въ сердцѣ глубокую рану, что не могъ достаточно вознаградить несчастную Кирьякулу.

— Напротивъ, грандъ-синьеръ, она считаетъ васъ за божество.

— Бѣдняжка, да даруетъ ей Аллахъ царство небесное и прощеніе грѣховъ.

— Государь вы поминаете ее какъ умершую? — замѣтилъ съ улыбкою Джакомо.

— Какъ, неужели тебѣ не извѣстили, что несчастная дѣвушку, которой я подарилъ мѣшочекъ золота, найдена была убитою въ лѣсу?

— Быть не можетъ! Какой ужасъ, какое несчастіе!

Кто-же это могъ посягнуть на это чистѣйшее и прекраснѣйшее существо? проговорилъ дрожавшимъ голосомъ генуэзецъ.

— Я обѣщалъ за голову его 100 червонцевъ, но къ сожалѣнію до настоящаго времени мнѣ не доставили убійцу.

— Я розыщу его, если только послѣдуетъ твое согласіе? сказалъ министръ.

— Ты окажешь мнѣ великую услугу въ послѣдніе дни пребыванія со мною.

Джапаръ-ага не могъ даже оставаться въ дворцѣ.

Ужасная скорбь грызла его душу и при этомъ какое-то смутное предчувствіе начинало прокрадываться въ его мысли.

Вошедъ въ свою комнату, министръ узналъ отъ служителя своего, что ханъ, послѣ того какъ была у него Татка, выѣзжалъ въ Мапгупъ для разслѣдованія причины пожара.

— Ты видѣлъ его при выѣздѣ со двора? спросилъ онъ.

— Да, я встрѣтилъ его по направленію къ Хыркъ-хыру.

«Ну, теперь понятно мнѣ все — подумалъ Джакомо, потому что этою дорогою не ѣдутъ на Мангупъ.

— Вооруженъ-ли былъ гирей?

— Я замѣтилъ на его черкесскомъ нарядѣ два пистолета и кинжалъ.

— А не знаешь-ли ты, кто подобралъ тѣло несчастной Кирьякулы?

— Этого я не знаю, но оно похоронено въ сосѣднемъ греческомъ селеніи.

Джакомо, послѣ непродолжительнаго отдыха, приказалъ подать себѣ коня и поѣхалъ къ знакомому намъ въ Маріиномъ селѣ топарху Янако, которому въ нѣсколькихъ словахъ передалъ свои подозрѣнія и просилъ указать на могилу невѣсты своей.

— Я хочу вынуть изъ груди ея пулю, по которой мнѣ не трудно будетъ окончательно опредѣлить убійцу — сказалъ Джакомо.

— Я могу тебѣ дать лучшее доказательство — отвѣчалъ Янако — но не иначе, если ты поклянешься не выдать меня.

Джакомо призвалъ въ свидѣтельницы святую мадонну.

Послѣ чего топархъ подалъ ему найденный въ рощѣ пистолетъ, отлично знакомый Джапаръ-агѣ.

— О, злодѣй кровожадный! вскрикнулъ министръ — если ты такъ жестоко поступилъ съ дѣвушкою, оказавшею тебѣ двѣ величайшія милости, то какого рода смерти ты приговорилъ меня?

— Да, синьеръ, я сейчасъ-же подумалъ, что и вамъ не миновать гибели.

— Къ счастію я имѣю достаточно времени бѣжать.

Прощай, мой добрый Янако. Вотъ тебѣ нѣсколько золотыхъ. Поставь памятникъ надъ прахомъ этой святой дѣвушки и дѣлай ей годовые помины.

Друзья обнялись братски и разстались навсегда.

Возвратившись домой, Джакомо собралъ въ катомку всѣ сбереженныя имъ деньги и, приказавъ подать ему свѣжаго коня, объявилъ, что онъ намѣренъ сдѣлать самое тщательное разслѣдованіе въ той округѣ, гдѣ убита была Татка.

— Вы скажите это гирею только тогда, когда онъ спроситъ обо мнѣ — добавилъ Джапаръ — но я былъ-бы очень радъ, еслибъ отсутствіе мое осталось въ тайнѣ, пока я не явлюсь съ убійцею.

Джакомо выѣхалъ изъ сераля не замѣченный никѣмъ и направился окольными путями на Оръ-хапу подъ предлогомъ продолжать наблюденіе за Очаковскою крѣпостью. Три дня спустя онъ былъ внѣ опасности, а вскорѣ послѣ этого принятъ былъ въ объятія извѣстнаго литовскаго полководца князя Михаила Глинскаго, которому онъ подробно передалъ причины, заставившія возмутиться противъ звѣрской души Менгли-гирея.

— Неужели ты не выяснишь всего извѣстнаго тебѣ этому злодѣю и его вельможамъ? спросилъ князь.

— Я охотно это сдѣлаю, если ты прикажешь отправить мои письма до Перекопа и передать ихъ тамошнему пашѣ для немедленной отправки хану и другимъ агамъ. Вѣдь я до настоящаго времени считаюсь министромъ Джапаръ-агою и всякое требованіе отъ моего имени будетъ немедленно исполнено.

— Приготовь твои письма къ завтрему. Я ненавижу этого Менглія и радъ былъ бы сразиться съ нимъ.

Джакомо присѣлъ къ столу и написалъ три письма; первое къ кану съ препровожденіемъ его пистолета, изъ котораго онъ убилъ Кирьякулу, наполнивъ оное всевозможными уроками и проклятіями; второе на имя муфтія, какъ исторіографа съ мельчайшими подробностями подлаго поступка хана противъ женщины, даровавшей ему жизнь и полновластность хана, причемъ не скрылъ и поступка его противъ Кипчакскаго хана Ахмета. Третьимъ письмомъ онъ предостерегалъ Самій-агу отъ той участи, которая предстоитъ ему за подвиги равномѣрные подвигамъ слабой дѣвушки.

Письма и посылка отправлены были по назначенію съ заявленіемъ, что они слѣдуютъ изъ Очакова отъ Джапаръ-аги и должны быть немедленно отправлены въ Бахчисарай.

Нарочный, которому было поручено везти ихъ въ столицу, вручилъ письма Муфтію и Самій-агѣ, но такъ какъ хана не оказалось въ городѣ, вынужденъ былъ два дня томиться ожиданіемъ его.

Наконецъ прибылъ гирей. Онъ былъ въ ужасномъ негодованіи, что въ продолженіи многихъ дней не могъ встрѣтить въ лѣсу Джакомо, съ которымъ мечталъ раздѣлаться подобно Кирьякулѣ. Каково же было его изумленіе, когда ему подали письмо съ посылкою отъ министра. Открывъ послѣднюю, ханъ онѣмѣлъ при видѣ потеряннаго имъ въ лѣсу пистолета. Но пробѣжавъ письмо, онъ началъ дрожать отъ злости, доходившей до бѣшенства.

Не подозрѣвая, что подобнаго же рода письма имѣются въ рукахъ исторіографа и Самій-аги, онъ немедленно отдалъ приказаніе созвать войска съ тѣмъ, чтобы уничтожить не только Литву, но и сосѣднюю Польшу, дерзнувшихъ дать у себя пріютъ его бѣглому министру.

Алчные татаре съ радостью двинулись въ походъ. Но, увы, на этотъ разъ духъ Татки не слѣдовалъ за Гиреемъ и, разбитый на голову Глинскимъ, Менгли съ трудомъ избѣгнулъ плѣна.

«Не можетъ быть, чтобы я не стеръ ихъ съ лица земли!» говорилъ ханъ, набравъ новыя массы войскъ и снова бросаясь на Подоль; но опять разбитый въ пухъ и прахъ подъ Вишневцами, онъ вынужденъ былъ убѣдиться, что счастливая звѣзда его погасла навсегда со дня смерти Татки, послѣднія слова которой день и ночь раздавались въ ушахъ его до той поры, пока и ему пришлось испытать предсмертныя муки³³. Менгли-гирей умеръ въ 1516 г., передавъ престолъ враждебному намъ сыну своему Мегметъ-гирей султану.

КОНЕЦЪ.

Примечания

1. Теперешнее расположеніе ханскаго дворца. Хырхъ-еръ, нынѣ деревушка около станціи желѣзной дороги, а Хыръ-хыръ теперешній Чуфутъ-кале.

2. Бѣлаго князя т. е. русскаго царя.

3. Теварикомъ называется исторія.

4. У татаръ каждый изъ 12 лѣтъ имѣетъ свое названіе въ видѣ нашихъ мѣсяцевъ.

5. Уръ значитъ: бей, а алъ: бери. Элекъ въ переводѣ Сито.

6. Хаза или Каза въ переводѣ бѣда.

7. Послѣднія безъ сомнѣнія захвачены были въ Индіи.

8. Бѣшенная голова.

9. Запорожская и Малороссійская степи.

10. Кусочки тѣста, жареннаго на овечьемъ салѣ.

11. Европейцы ошибочно называютъ этого султана именемъ Араввійскаго пророка, которое по убѣжденіямъ мусульманъ не достоинъ носить ни одинъ смертный.

12. Хитрости эти описаны нами въ 1-ой книгѣ журнала «Югъ» за 1882 г.

13. Южный берегъ, жители котораго именовались татами.

14. Евнухъ-Хадумъ происходитъ отъ слова: хатунъ-женщина, а Хызларъ-агасы въ переводѣ начальникъ дѣвушекъ.

15. Въ переводѣ: скала надъ скалой.

16. Въ переводѣ: глаза мои. Обыкновенная ласка татаръ.

17. Айтодорскій маякъ.

18. Подходящее къ нашему: царство небесное!

19. Клятва.

20. Крылатый конь.

21. Шорбаджи въ переводѣ: кормилецъ.

22. Казиміра татарскія рукописи называютъ Кази-Эмиръ т. е. военный судья.

23. Сторожившій двери.

24. Такъ называется іюнь.

25. Войсковой судья.

26. Барабаны, барабанчики и дудка въ родѣ кларнетъ.

27. Т. е. четное или нечетное.

28. Благо или неудача.

29. На чемъ основано это преданіе, трудно отвѣтить. Не есть-ли это предположеніе, что нѣкоторые изъ славянъ со временъ в. в. Владиміра поселились въ Таврикѣ?

30. Во второй Софійской лѣтописи (6993 г:) т. е. 1485 по этому поводу записано: «того же лѣта Ордынскій Махмутъ Ахматовъ сынъ со княземъ съ Темиремъ иде изгономъ на Менгерѣя; брата своего Муртозу, Ахматова же сына отцемъ у него, самъ же Менгирѣй съ бою тайно утече изъ рати изъ своей; той же Махмутъ приведе брата своего Муртузу и посади на царствѣ, Мингирѣй же посла въ Турьскому, Турьской же посла силы ему и къ ногаемъ посла, веля имъ орды воевати. (См. полное соб. Русск. лѣтоп., т. VI, стр. 237).

31. Въ полномъ собраніи руск. лѣтописей въ VI т. 243 стр. подъ 7010 год. (1498—1502 г.), говорится слѣдующее: «того же лѣта іюня Крымскій царь Менгли-гирей побилъ Шихмата царя Большіе орды и орду взялъ».

32. Повелитель мой.

33. По русск. лѣтописямъ, изд. архіограф. ком. въ VI т. 253 стр. мы узнаемъ, что польскій король Сигизмундъ заманивалъ Менгли-гирея воевать на насъ, но гирей уклонился самъ, а далъ свободу подданнымъ мурзамъ и беямъ идти на Украйну въ предположеніи, что ему не слѣдуетъ болѣе искать утеряннаго навсегда счастія.