Л.М. Иванова, Е.П. Графиня. Клейнмихель и создание в Ялте общины сестер милосердия «Всех скорбящих радость»

О деятельности Общины сестер милосердия «Всех скорбящих радость» известно довольно много. Что же касается истории ее возникновения, сведения были достаточно скупы. Больше хотелось иметь информации и об основательнице Общины — графине Екатерине Петровне Клейнмихель (1846—1924). Ситуация изменилась, когда в 2001 году в Ялту из Парижа приехала правнучатая племянница Екатерины Петровны, Ксения Михайловна Нирод. Спустя пару лет она нашла в себе силы расстаться с рукописью воспоминаний ее двоюродной тети, дочери Е.П. Клейнмихель, Веры Владимировны (1877—1948).

Внимательный читатель заметит некоторые несоответствия воспоминаний В.В. Клейнмихель и архивных данных. В частности, Вера Владимировна приписывает Н.П. Краснову планирование дома Общины на Садовой, а документы свидетельствуют, что автором проекта был Г.Ф. Шрейбер. Однако эта ошибка не умаляет значения приводимых воспоминаний, являющихся живым и непосредственным свидетельством создания Общины сестер милосердия в Ялте.

Несколько слов о роде графов Клейнмихелей.

Род Клейнмихелей финского происхождения, по российским меркам не очень древний. Он ведет свое начало от Андрея Клейнмихеля, ставшего подданным Российской империи в 1799 году. Его младший сын, Петр Андреевич Клейнмихель (1793—1869), сделал исключительную карьеру: генерал-адъютант, генерал от инфантерии, сенатор, кавалер всех российских орденов, министр путей сообщения в течение 13 лет (1842—1855), под его руководством строилась первая отечественная железная дорога Петербург — Москва. Ему было доверено восстановление Зимнего дворца после пожара 1837 года. За успешное проведение этой работы Клейнмихелю позже позволят включить в герб изображение Зимнего [1].

В марте 1839 года, 93-м в списке пожалованных в графское достоинство, Петр Андреевич Клейнмихель стал обладателем графского титула.

Средний из пяти его сыновей, Владимир Петрович, генерал-майор, командир Семеновского полка, был счастливо женат на внучке историографа Карамзина — Екатерине Петровне Мещерской. У Екатерины Петровны довольно рано обнаружился туберкулез. Московская знаменитость профессор Черновский после консультации предупредил графа: «Вылечить графиню я не могу, но продлить ее жизнь на несколько лет возможно, при одном условии: она должна уехать на несколько лет ранней осенью за границу или в Крым». Екатерина Петровна выбрала Крым, чтобы быть ближе к мужу.

В 1880—1881 годах Владимир Петрович Клейнмихель купил в Кореизе у Гончарова, двоюродного брата жены, участок земли. Пока строился собственный двухэтажный дом, графиня с четырьмя детьми поселилась на даче князя Шаховского. Владимир Петрович находился в полку. За возведением дома и за здоровьем графини следил ялтинский доктор К.Р. Овсяный. В 1882 году от сильной простуды за три дня «сгорел» В.П. Клейнмихель. Ему было всего 43 года. Графиня вопреки приговору врачей прожила долгую жизнь. Она не вышла второй раз замуж и посвятила себя воспитанию детей и управлению многочисленными имениями. Клейнмихели постоянно жили в Кореизе, выезжая в свои харьковские, белорусские и другие имения лишь на летние месяцы [2]. Дети и хозяйственные дела отнимали много времени, но у графини хватало сил заниматься еще и благотворительностью. Ее усилиями и создавалась в Ялте Община сестер милосердия «Всех скорбящих радость».

Вот что вспоминает об этом дочь Екатерины Петровны, Вера Владимировна:

«...Живя в Крыму и слыша рассказы об отчаянном положении приезжающих больных, большей частью учащейся молодежи и бедной интеллигенции, моя мать очень мучилась сознанием, что, пока она живет в своем собственном доме и как будто даже начинает поправляться, другие же умирают от той же болезни в холоде и голоде на извозчике, так как ялтинцы, у которых глаз был наметан на этого рода больных, и видя, что они долго не проживут, отказывались их принимать в свои меблированные комнаты, пансионы и третьеразрядные гостинички. Бывали случаи, когда эти несчастные больные в зимний и дождливый день, съехав с парохода, ездили на извозчике из дома в дом со своим чемоданом и в конце концов умирали на извозчике. Обсудив этот вопрос с Овсяным, моя мать отправилась в один прекрасный день в Ялту, взяла себе комнаты в гостинице «Россия» и с помощью Овсяного и М.Ф. Чуйкевич стала объезжать и обходить всевозможные помещения, владельцы которых согласились бы их сдать под общежития для чахоточных. Таковых было очень мало. Наконец выбор ее остановился на подвальном этаже протестантской церкви. Пастор был единственный человек, согласившийся на просьбу матери. Там было сухо и светло. Овсяный взялся привести помещение в порядок, устроил какое-то отопление. Моя мать тем временем скупила все имеющиеся в продаже легкие кровати, подушки и одеяла. А белье и недостающие материалы выписала из Одессы. Будучи в Ялте, мать составила дамский комитет, назначив секретарем и казначеем двух мужчин. Имя одного из них не помню, другого-то звали Панас (по происхождению грек), которого графиня Тизенгаузен неизменно звала «поносом». В течение зимы комитет под председательством Мама работал не покладая рук по собиранию средств, так как средства Мама иссякали, тем более что она заплатила за помещение за год вперед и наняла двух верных женщин, которым поручила уход за больными. Добрейший же Овсяный обещался не только пользовать больных, но обучал и сиделок медицинскому уходу. К весне помещение было заполнено до отказа, и все выбивались из сил, чтобы найти еще что-нибудь для этой цели, но это было невозможно. К сожалению, приезжие скоро умирали, потому что их присылали в безнадежном состоянии. Недостающие койки пополнялись комнатами, нанимаемыми в гостиницах для тех, кому не было места в общежитии.

Моя мать ежедневно, когда была в состоянии, навещала свое детище, пока однажды у нее снова сделалось кровохарканье, и Овсяный, зайдя предварительно к девушке Дуняше, сказал ей: «Укладывайтесь», и добавил: «Завтра утром графиня поедет домой». Войдя же к матери, сказал: «Сегодня извольте полежать, а завтра утром поедете домой, куда я приеду на другой день Вас навестить и дам Вам известие об общежитии».

Мама послушалась и вернулась в Кореиз. Как только ей стало лучше, она начала писать письма. Начала с Императрицы, рассказав ей о зародившемся общежитии и желательности приобретения собственной земли, для постройки на оной собственного здания, с помещением для сестер милосердия в верхнем этаже, предоставив нижний для общежития для больных. Прося Ее Величество взять это общество под свое покровительство. Через некоторое время Мама получила письмо от Императрицы, в котором она писала, что с удовольствием дает свое покровительство. Сообщала, сколько велела перевести денег и просила держать Ее в курсе, так как она очень интересовалась этим делом.

Попутно Мама писала своей семье, своим друзьям и неизвестным ей московским купцам-богачам, прося откликнуться на ее просьбы о помощи. Очень туго, но постепенно начался слабый приток денег.

Скоро графиня Мордвинова, по просьбе Мама, продала ей по дешевке пограничный со знаменитым Мордвиновским садом участок земли. На котором, ничтоже сумняшеся, к концу зимы Мама приказала начать рытье канав, не дожидаясь крупных поступлений денег.

Постройка дома должны была производиться по представленному ей Красновым и Овсяным плану».

По-деловому, сухо и без эмоций знакомят нас с предысторией строительства собственного здания Общины документы Государственного архива в АР Крым.

12 января 1886 года гласные Ялтинской управы Ф. Хитрово, Н. Шамин, В. Островский, В. Пукалов и князь Н.Н. Чегодаев обратились к городскому голове барону А.Л. Врангелю с просьбой внести на рассмотрение в думу вопрос о передаче 200 квадратных саженей городской земли Общине сестер милосердия «Всех скорбящих радость».

7 февраля 1886 года ялтинский городской голова барон А.Л. Врангель выступил с докладом перед членами городской думы. В докладе Врангеля говорилось, что город Ялта все больше становится похож на климатическую станцию для больных легочными заболеваниями. Теперь уже многие из них приезжают в Ялту не только на лето, но и на «зимний сезон» и нужно позаботиться об устройстве неимущих больных. Для этого стараниями графини Е.П. Клейнмихель в городе уже устроена Община сестер милосердия. Благодаря графине Клейнмихель и высочайшему покровительству (императрица Мария Федоровна, великие князья Серей и Павел Александрович, великие княгини Александра Иосифовна и Ольга Федоровна, а также Мария Максимилиановна Баденская уже внесли членские взносы) сумма основного капитала равнялась 12 926 рублям. Однако по Уставу требовалось 20 000 рублей. Сочувствуя идее и желая материально помочь Общине, барон Врангель предложил передать ей участок городской земли в 305 квадратных саженей по Садовой улице для строительства двухэтажного дома. В этом доме могли бы удобно устроиться амбулатория, церковь и комнаты для неимущих больных. Дума, давая согласие на передачу участка, рассчитывала, что граф Мордвинов не откажет передать из своих владений узкую полоску земли вдоль будущего дома. Казначеем и членом строительной комиссии был назначен Н.С. Шамин.

Составить проект собственного дома Общины сестер милосердия поручили архитектору Г.Ф. Шрейберу. 12 апреля 1886 года работа над проектом двухэтажного каменного дома с подвалом была завершена. Надзор за производимыми работами принял на себя архитектор Г. Шрейбер. На основании п. 195 ст. 33 Строительного устава, гл. XII Свода Законов он отвечал за правильность и прочность дома.

2 мая 1886 года Община и графиня Е.П. Клейнмихель пригласили господ гласных пожаловать к 11 часам на улицу Садовую для присутствия при закладке дома на месте, подаренном городом. В приглашении особо указывалось, что закладку «почтит присутствием Государыня Императрица и Высочайшие особы» [3].

«Закладка общины носила очень торжественный характер. Присутствовали, по приглашению матери, все власти, вся знать, богатые домовладельцы, мосье Каубиш, все крупные торговцы, врачи и духовенство. После чего тут же в палатке, после молебна, был предложен чай, с массой вкусных вещей, изготовленных и привезенных нашим поваром. Батюшка и Городской голова говорили речи, на которые Мама ответила благодарностью и призывом к действенной помощи. После чего, если не ошибаюсь, Мама и госпожа Чуйкевич с милыми улыбками обошли всех присутствующих, собирая деньги».

Как всегда, не обошлось без курьеза.

Из докладной записки члена строительного комитета и казначея Н.С. Шамина можно сделать вывод, что строительство шло быстро. Уже 2 июня он сообщает, что полностью сложен подвал и строится первый этаж. Но при закладке здания было нарушено обязательное постановление, согласно которому любое строение должно отстоять от улицы не менее чем на 4 аршина (2 м 80 см). Дом Общины сестер милосердия строился вплотную к проезжей части улицы Садовой. Городская управа имела право остановить строительство, но, учитывая, что уже заложен первый этаж и менять что-либо поздно, ввиду исключительного положения Общины Красного Креста ей позволено было построить дом у самой улицы. Не последним аргументом было и то, что здание закладывалось в присутствии императрицы и всех властей с предъявлением плана, который никем за эти два месяца не ставился под сомнение. Кроме того, по воле императрицы постройку необходимо было закончить [4].

«Пока возводилось здание, мать переписывалась с различными начальницами общин сестер милосердия. Между прочим, списалась с Великой Княгиней Александрой Петровной и, после долгого выбора, остановилась на предложении В[еликой] К[нягини] Александры Петровны, предлагавшей настоятельницу с тремя сестрами милосердия. Если не ошибаюсь, уже осенью того года, во время пребывания царской семьи, было освящение Общины. Императрица пожелала присутствовать. За два дня Мама приехала с Никсом и со мною в обычный свой апартамент в гостиницу «Россия». Встречал нас швейцарец Каубиш, которого моя мать знала чуть ли не с основания гостиницы. Он был высокого роста, с большой бородой, всегда говорил по-французски, с сильным немецким акцентом, а по-русски с французским акцентом. Встречал он Мама на лестнице и помогал ей подняться по ней, а затем шел рядом с ней, потирая руки и беседуя с ней, доводил ее до ее апартаментов. Показывая ей большой, безвкусный букет, говорил всегда тоже: «Это лучшие цветы из моего сада». Нам он тоже снисходительно давал руку, чем мы были очень польщены.

Приехав, Мама отправилась в общину, взяв нас с собою. Представила нас начальнице и сестрам, сказав взять нас для спевок в их маленький церковный хор. Что и было выполнено. Так что после четырех спевок мы пели уже с сестрами и с причетником на открытии церкви и дома.

В день освящения Мама, во главе комитета, принимала приезжающих, а для встречи Императрицы вышли на подъезд Ее встречать. После длинной службы Императрица и все приглашенные спустились в столовую для больных, где пили чай и закусывали. После чего начался подробный осмотр помещения. Мама сама все показывала Императрице, давая объяснения и рассказывая о своих планах. Она просила Императрицу вернуться через несколько дней, посетить первых больных, когда их перевезут в общину. Императрица исполнила просьбу матери и через несколько дней вернулась. Те из больных, которые могли ходить, были собраны в столовую, тяжело же больные оставались в кровати. Императрица ко всем заходила, с каждым разговаривала, расспрашивала о их прошлом, стараясь вселить в них надежду, что они скоро поправятся и вернутся к своим занятиям. Но, увы, из этих никто не поправился. Пройдя в столовую, Императрица довольно долго разговаривала с собравшимися больными, затем дала руку начальнице и сестрам, поцеловала Мама и сказала ей громко: «Я думаю, Катя, Ваше блестящее начало также блестяще пойдет и вперед». После чего окинула всех взглядом со своей чудной, ласковой улыбкой и в сопровождении Мама, сестер и революционеров-студентов спустилась к своей коляске. Больные студенты и студентки старались наперегонки посадить ее в коляску, а заодно и Катю Озерову ее сопровождавшую. Ласково кивая, Императрица отъехала. Долго еще стояли больные и сестры, глядя ей вслед. Все были радостно взволнованы, даже бедные больные, лежащие с улыбающимися лицами, говорили своими прерывающимися голосами: «Как ласково с нами Императрица беседовала».

Это было большое торжество для общины и Мама.

Когда Мама впадала в уныние, что никто из больных за это время не поправился и что большинство из них умерло, Овсяный ее утешал, говоря: «Подумайте, графиня, так бы они умерли на каком-нибудь извозчике или в участке на своем чемодане, а здесь они лежат удобно в тепле, хорошо кормленные, с прекрасным уходом сестер, облегчающих их страдания и даже, — прибавлял он, улыбаясь, — благодаря Вам, они могут иметь батюшку, в любой час дня и ночи».

Он был атеист, но, несмотря на разницу взглядов, он работал с Мама годами весьма дружно.

Каждую зиму мать приезжала в Ялту недель на шесть специально, чтобы лично следить за общиной. Ежедневно обходила больных, подолгу сиживала в каждой комнате, в которой лежало по два-три человека. Кончив обходить больных, комнаты и столовые которых находились на нижнем этаже, также и приемная, в которой сидела дежурная сестра и где была маленькая канцелярия, мать спускалась в подвальный этаж, смотрела кухню, пробовала пищу, входила в прачечную и затем шла к начальнице наверх. Мать была очень строга, не только со служащими, но и с сестрами, и с начальницей, и больными. Всех подтягивала, но обо всех и пеклась. Принимала близко к сердцу их заботы и радости. Все ее очень любили, но и побаивались. Мы, бегая за матерью на некотором расстоянии, как маленькие собачки, слышали не раз, как кто-нибудь говорил вполголоса: «как мне влетело» или «как мне попало сегодня от графини, но под конец она простила, когда я извинился, обещая, что это больше не повторится».

Мы очень любили эти посещения общины, любили поболтать с больными и сестрами, все были с нами милы и рассказывали что-нибудь интересное, расспрашивая и нас о нашей жизни. А если случалось первую или страстную неделю в Ялте, мы неизменно с Никсом пели в церковном хоре со свободной сестрой, княжнами Барятинскими и госпожой Квиткой, а Нике, кроме того, прислуживал в алтаре.

Скоро ежегодно вошло в обычай устраивать два-три концерта или любительский спектакль в городском театре в пользу нашей общины, что обычно увенчивалось успехом и приносило порядочный доход общине.

Мать требовала, чтобы все члены комитета участвовали в устройстве этих торжеств и жертвовали хотя бы что-нибудь, для буфета. Главное же количество привозил наш повар. Бывали также и лотереи в городском саду, которые народ и публика очень любили. Однажды Мама пожертвовала, как главный выигрыш, лошадь. Билеты брались нарасхват. Татарин, у которого Мама купила лошадь, страшно ее любил, но продал потому, что нуждался в деньгах. Получив от кого-то входной билет, он пришел посмотреть, кому достанется лошадь. Мама, узнав его, купила два билета и подарила их ему. Каково же было всеобщее удивление, когда татарин передал свой № одному из раздававших выигрыши. Оказалось, что лошадь выиграл он. Многие радовались, другие негодовали, думая, что это было устроено нарочно. Но мать отвечала, что это просто счастливая судьба татарина. С тех пор он нередко перед предстоящими лотереями предлагал матери снова купить лошадь, но мать отказывалась, говоря, что ей и без лошади приходится покупать много выигрышей.

Я помню, один год некая госпожа Татаринова, обладавшая довольно хорошим голосом и дававшая уроки пения в Ялте, предложила матери воспользоваться пребыванием какого-то знамени того провинциального оперного баса и поставить оперу в пользу общины. На что моя мать с благодарностью согласилась. Госпожа Татаринова предупредила, что театр мал, а расходы велики, поэтому придется поставить три раза ту же оперу («Русалку»). На спектакль нас не взяли. Он прошел с успехом, но принес мало. Следующие разы опера шла днем, и когда на четвертый или пятый раз Мама не могла поехать, она тем не менее взяла, как и всегда, две самые дорогие ложи и послала нас с Марией Петровной и служащих, которые были свободны. Кроме того, была ложа для общинских больных. Опера прошла восемнадцать раз, и каждый раз Мать брала все те же 3 ложи и посылала нас. Мы знали все арии наизусть. Как ни странно, в театре все же был народ, так как ялтинская публика, не имея других развлечений, приходила в театр как в клуб, забывая иногда, что они слушают «великих артистов». В конце концов, получив некоторую сумму, Мама предложила госпоже Татариновой не переутомлять больше певцов и прекратить спектакли. На что госпожа Татаринова согласилась, обещая на будущий год снова поставить какую-нибудь оперу. Но опер больше не ставили, ограничиваясь концертами и любительскими спектаклями.

Впоследствии через несколько лет моей матери удалось приобрести почти рядом с общиной большой участок земли с несколькими дачами, расположенными в прекрасном саду на некотором расстоянии друг от друга. В одном из домов лежали умирающие, в другом — серьезно больные, а в третьем — выздоравливающие или легкобольные. Сестер было уже много, несмотря на то, что наши старые сестры-основательницы сами заразились чахоткой, а наша любимица Елена Кирилловна даже умерла. Она, вместе с Овсяным, успела воспитать из местных испытуемых прекрасных сестер. «Испытуемыми» назывались вновь поступавшие, они должны были не менее года нести обязанности сестер по уходу за больными, даже до аптеки включительно, где должны были приготовлять лекарства сами, под руководством сестер. Попутно проходили медицинскую программу. Тех, кого считали готовыми, допускали к экзамену. Для экзаменов приезжала специальная комиссия. Выдержавших посвящали в сестры, причем они давали какого-то рода обеты в церкви. После чего они становились полноправными сестрами и получали форму.

В этот день к завтраку приходили их родственники и их всячески чествовали. Не выдержавшие оставались еще на год. После десяти лет службы они получали наперсный крест на голубой ленте. Община была названа и посвящена Божьей Матери «всех скорбящих радости», празднуемой 24-го октября. В этот день, после обедни, которая была совершаема в соборе многочисленным духовенством, съезжались власть имущие и знать, также общинный комитет, все прихожане общины и из Кореиза приезжала моя мать. Обычно накануне, т. е. 23-го ко всенощной. Она обсуждала все приготовления к празднику вместе с начальницей. После обедни и взаимных поздравлений все гости направлялись в сестринскую столовую, где был устроен буфет с обильным угощением. Когда все уходили, сестры садились за свой обед, который был особенно вкусен, и помимо сладкого блюда подавались фрукты, конфеты и кофе.

Обычно Мама и кто-нибудь из комитета тоже с ними обедали, пили за здоровье друг друга и процветание дорогой всем присутствующим общины. Для больных этот день был тоже праздником, так как те из них, которые не могли присутствовать ни на службе, ни на угощении, получали всевозможные лакомства, и всякий старался их порадовать и развлечь. Мать привозила массу цветов и фруктов для своих милых больных» [5].

Вот что сохранила память Веры Владимировны Клейнмихель о роли ее матери в создании Общины сестер милосердия «Всех скорбящих радость» в Ялте.

Все годы своего существования Община сестер милосердия действовала очень успешно. С установлением советской власти дом на улице Садовой был передан Российскому обществу Красного Креста, ныне здесь размещается призывная комиссия горвоенкомата.

Что касается Екатерины Петровны, то она в 1920 году вместе с двумя дочерьми эмигрировала. Ее сыновья навсегда остались в России. Младшего, Николая, того, который пел в церковном хоре, расстреляли в Евпатории в 1918 году. В 1919-м на Кавказе та же участь постигла и ее старшего сына Петра.

Четыре поколения Клейнмихелей были связаны с Россией, пятое родилось уже в эмиграции. Сегодня потомки Екатерины Петровны проживают в Англии, Аргентине, Франции и Финляндии. Их фамилии — Эттер, Гудманы, Гилморы, Меликовы, Бибиковы, Нироды, Уваровы, но не Клейнмихели.

Литература

1. Сведения получены автором от К.М. Нирод, Париж.

2. Воспоминания графини В.В. Клейнмихель. Рукопись, л. 3—4. Архив автора.

3. ГААРК, ф. 522, оп. 1, ед. хр. 504, л. 2—8.

4. Там же, л. 9—12.

5. Воспоминания графини В.В. Клейнмихель. Рукопись, л. 23—29. Архив автора.