3.4.3. Каффа и Феодоро в последние годы правления Алексея I (Старшего) (1442—1446 гг.)

Военно-политическая история Причерноморья второй половины 30—40-х гг. XV в. также отмечена рядом региональных конфликтов. Венеция, обладавшая меньшими силами и возможностями на Черном море, пыталась создать коалицию, состоящую из нескольких государств, против факторий Генуи на побережье Понта. В первой половине XV в. в борьбу против Лигурийской республики в той или иной степени были втянуты Феодоро, Крымское ханство. Молдавское княжество, Синоп, Трепезундская империя и др. С Молдавией венецианцы поддерживали связь через Монкасторо. Здесь они обосновались достаточно прочно только с 1436 г. В это же время, по всей видимости, устанавливаются дружественные отношения между молдавскими господарями и владетелями Мангупа.

Еще в годы войны Венеции удается установить тесные дипломатические и торговые связи с Молдавией, осуществлявшиеся через Монкастро. 19 апреля 1435 г. сенатом республики св. Марка было получено письмо от одного из сыновей Александра Доброго — господаря Стефана II (1433—1447 гг.), с предложением начать торговлю с Венецией. После проведенных между двумя сторонами переговоров (они велись с венецианским байло в Константинополе), в марте 1436 г. был назначен первый вице-консул Венеции в Монкастро — Франческо Даудо [Jorga, 1899, p. 581; 1900, p. 93]. К тому же (если не более раннему) времени, вероятно, относится завязывание экономических отношений молдавских господарей с феодоритами, которые также были вынуждены вести торговлю с Константинополем через Монкастро из-за продолжительной войны с Каффой [Vasiliu, 1929, p. 319].

Свидетельством торговых контактов жителей Газарии и Молдавии могут служить находки на территории полуострова монет молдавских господарей XV в. К настоящему времени они обнаружены в семи пунктах: 1) близ Симферополя (из раскопок 1947 г. Неаполя скифского происходят 2 анэпиграфных полугроша (?) Александра Доброго, чеканенных в 1409—1431 гг.) [Харко, 1961, с. 217, 222, рис. 1]); 2) в Солхате [Крамаровский, 1989, с. 153]; 3) Мангупе [Бырня, Руссев, 1999, с. 207]; 4) Фуне; 5) Алуште [Кирилко, 1997, с. 181—184, рис. 1, 2; Бырня, Руссев, 1999, с. 206—207]; Солдайе [Майко, 2000, с. 427—428, рис. 2]; 7) Чембало [Адаксина, Кирилко, Мыц, 2005, с. 38; с. 60, № 18; с. 158, рис. 18; 2006, с. 209, рис. 139, 3].

Составить некоторое представление о характере дипломатических и торговых отношений между Феодоро и Венецией в 40-х гг. XV в. позволяет один известный до настоящего времени уникальный документ. Речь идет о письме байло Республики св. Марка в Константинополе к владетелю Мангупа Алексею (lettere Baili Venetorum Constantinopolis scripte Alexio de lo Tedoro). К сожалению, письмо не датировано, что вызвало дискуссию.

Впервые письмо опубликовала В. Василиу. Она склонна была считать временем его написания 1442—1443 гг. [Vasiliu, 1929, p. 322—323]. С предложенной ею датой не согласились Н. Банеску [Banescu, 1931, p. 166] и А.А. Васильев [Vasiliev, 1936, p. 212], полагавшие, что в источнике отражены события, предшествовавшие 1441 г. Н. Бэнеску, например, отмечал, что упоминание о Франческо Сфорца (conte Francesco)¹, Николло Пичинини (Nicolo Picenono) и короле Арагона (Aragone) Альфонсе логичнее связывать с более ранней датой, чем 1441 г., когда уже был заключен мир между венецианцами и флорентийцами с одной стороны и Миланским герцогом с другой [Banescu, 1931, p. 166]. Это мнение поддержал А.А. Васильев. Не приведя каких-либо дополнительных аргументов, он предлагал датировать письмо байло в хронологическом промежутке между 1436 и 1440 гг. [Vasiliev, 1936, p. 211—212].

С.П. Карпов, впервые издавший текст письма на русском языке, придерживается датировки В. Василиу [Карпов, 1998, с. 51—52]. По-видимому, решающее значение в определении времени написания письма байло имеет заключительная фраза. В ней говорится, о том что «дела турок складываются [для них] неудачно, так как бог благоволит венграм» (Le cose de lo turcho non in favore de li hungari se dissi assai deо li voglia) [Vasiliu, 1929, p. 336; Карпов, 1998, с. 52].

Вероятнее всего, речь здесь идет об осенне-зимней кампании 1443—1444 гг., когда объединенному крестоносному войску, возглавляемому королем венгерским и польским Владиславом III Ягело и венгерским правителем Яном Хуньяди (Янку де Хунедора, 1441—1456 гг.), удается выиграть у турок несколько сражений. В заключительной битве 5 января 1444 г., произошедшей между Нишем и Пиротом на р. Нишаве (Северная Болгария), турецкое войско, попав в засаду, было почти полностью истреблено. При этом в плен попали многие знатные турки (Махмуд бей, бей Болу-Челеби и др.) [Ангелов, Чолпанов, 1989, с. 30].

Воспользовавшись осложнением внутриполитической обстановки в Османской империи (отречение от власти Мурада и провозглашение султаном Мехмеда II, восстание янычар, волнения в Анатолии, притязания на престол брата Мурада — Орхана и др. [Іналджик, 1998, с. 30—31]), союзническая армия, возглавляемая Владиславом III Ягело, 20—21 сентября 1444 г. переправляется через Дунай и начинает военные действия против турок. Но уже 10 ноября 1444 г. христианская коалиция под Варной потерпела сокрушительное поражение, а король Владислав был убит [Ангелов, Чолпанов, 1989, с. 203—208].

Войне 1444 г. на Балканах европейские государства придавали большое значение. Она велась по тщательно разработанному плану. Действия сухопутной армии должен был поддерживать объединенный морской флот (в него входило 8 венецианских кораблей, 8 судов, снаряженных папой, 4 бургундского герцога и 2 дубровницких). Организацией флота коалиции занимался сенат Венеции. Папско-венецианский флот отправился из Венеции 22 июня 1444 г. [Недев, 1969, с. 226], чтобы, блокировав пролив Босфор, предотвратить переправу османской армии из Анатолии в Румелию (Балканы).

Судя по всему, байло ко времени написания письма имел информацию только о событиях, произошедших в начале 1444 г. Это позволяет установить хронологические рамки его отправки в Монкастро в пределах двух важнейших событий первой половины года — не ранее 5 января (поражение турок на р. Нишаве) и не позднее 12 июня (подписание мирного договора в Эдирне). Сузить предложенные временные пределы (5 января — 12 июня) позволяет отсутствие какой-либо информации о переговорах, проводившихся перед подписанием мира, а также, что особенно важно, о подготовке морской экспедиции в Венеции. Поэтому байло и пишет, что ожидает новых известий с прибытием галей, о чем сразу же сообщит Алексею [Vasiliu, 1929, p. 336; Карпов, 1998, с. 52].

Вероятнее всего, письмо из Константинополя послано с началом навигации. В таком случае, оно может быть датировано второй половиной марта — первой половиной апреля 1444 г. Если последовательность отраженных в письме событий установлена нами правильно, то более вероятным автором письма к Алексею I (Старшему) следует считать Марино Соранцо, приступившего к исполнению обязанностей байло венецианской фактории Константинополя в 1443 г. и сменившего на этой должности Марко Квирини [Jorga, 1897, III, p. 75, 102; Vasiliu, 1929, p. 324].

Отправка небольшого торгового корабля (monero) из Каламиты в Монкастро, а оттуда в Константинополь, с грузом кож, предназначенных для продажи купцам из города Кандии (о. Крит), происходила осенью 1443 г. Вместе с товарной партией груза Алексей I (Старший), по-видимому, через доверенное лицо, передает венецианскому байло и письмо, на которое тот отвечает ранней весной 1444 г., и посылает ответ с первым судном, отплывающим в Монкастро. В своем сообщении оффициал выражает готовность принять любую партию шкур, зная о падеже скота во владениях Алексея [Карпов, 1998, с. 52].

Данное указание в источнике может также служить относительным хронологическим репером в определении времени отраженных в нем событий. Известные летописные сведения сообщают о том, что на протяжении почти десяти лет (1438—1448 гг.) в Западной и Восточной Европе были суровые и снежные зимы (холода наступали рано, лето было коротким, но засушливым). Неблагоприятные погодные условия приводили к гибели урожая, голоду и бескормице, вызывавшей падеж скота. Особенно трудными были 1442—1445 гг. [Борисенков, Пасецкий, 1988, с. 293]. Вполне вероятно, что и в Крыму в эти годы население испытывало большие затруднения с получением продовольствия, а в 1443 г. здесь отмечается эпизоотия, приведшая в итоге к большим потерям в торговле шкурами, которые поставлялись жителями Готии на экспорт.

В письме также содержится важная информация, касающаяся как личностной характеристики Алексея I (Старшего), так и внутриполитической обстановки в его владениях. Оказывается, что байло получил сведения о болезни правителя Феодоро и «советует ему блюсти трезвость, тогда тот будет мало спать, а когда мало спят <...> влажность не так воздействует [на организм]»².

Далее следует отметить буквально заинтриговавший исследователей фрагмент. В нем речь идет об отправке Алексею отравленных сладостей: «[Что же касается] отравленных конфет (confeti atosigati), которые можно долго хранить, и относительно расходов на их приобретение, я, хоть и неохотно, но выполнил, однако надеюсь, что Вы их предназначаете [использовать] для неверных. Заботясь о Венеции, я надеюсь, что это дело не повредит ее репутации» [Vasiliu, 1929, p. 335; Vasiliev, 1936, p. 211].

С.П. Карпов предлагает несколько иной перевод: «Относительно отравленных конфет, их действии, цене и способе применения байло сообщает, что (власти Венеции) их дают неохотно. Полагая, что они нужны князю для неверных, байло попробует заказать в Венеции сахарные орешки, надежное средство» [Карпов, 1998, с. 52]. Но, как ни решался бы в дальнейшем вопрос с нюансами перевода данного сюжета, для нас принципиально важно его общее звучание в тексте источника.

А.А. Васильев, исходя из предложенной им датировки письма, пришел к заключению, что «неожиданная просьба Алексея относительно отравленных сладостей свидетельствует о том, что война еще не закончилась. Разумеется, он не собирался применять яд против татарского хана или какого-нибудь татарского представителя власти, с которыми он был в дружественных отношениях. Этот коварный замысел (совершенно в духе того времени) был направлен, вероятнее всего, против генуэзцев, но мы не знаем против кого именно» [Vasiliev, 1936, p. 212].

Действительно, лукавство венецианского байло очевидно. Укрепившийся к этому времени в Крыму Хаджи-Гирей на протяжении всего своего правления неизменно придерживался дружественных отношений с владетелями Феодоро, оказывая постоянное военное, экономическое и психологическое давление на генуэзцев. Однако трудно согласиться с утверждением А.А. Васильева о том, что заказ присылки отравленных конфет (или орешков) Алексей I (Старший) намеревался использовать против кого-либо из оффициалов Каффы. Учитывая их ежегодную сменяемость, данная мера всегда была бы малоэффективной. Можно предположить, что желание Алексея применить яд касалось, скорее всего, кого-либо из окружения владетеля Мангупа.

Сквозь лаконичные строки письма байло улавливается беспокойство о положении дел в Феодоро. На 33 или 34 году правления мы видим уже не энергичного и предприимчивого, «дерзкого», «коварного», «гордого» и «неблагодарного» владетеля, как его характеризуют генуэзские источники 20—30-х гг. XV в., а морально сломленного чередой серьезных неудач и личных потерь Алексея I (Старшего). Проиграв, по сути, войну генуэзцам, вынужденный подписать с ними унизительный мир, вторично (?) признав сюзеренитет Генуи над прибрежной Готией и Чембало, добившись возвращения Каламиты только благодаря участию Венеции, правитель Феодоро, по-видимому, осознавал бесплодность своей двадцатилетней борьбы с Лигурийской республикой.

Поэтому байло увещевает Алексея блюсти трезвость и меньше спать. Вполне вероятно, что к этому времени взрослые сыновья властолюбивого правителя уже мало считаются с его мнением, стремясь к самостоятельному управлению делами. Поэтому, видимо, примерно через три года (в 1447 г.) источники отмечают не единоличное правление в Феодоро среднего сына Алексея Олобо, а некий институт соправителей, и в него, помимо самого Олобо, входили братья князя. Обострение внутрисемейного конфликта (?), в основе которого, вероятнее всего, находился вопрос о престолонаследии или разделе власти после устранения (?) Алексея I (Старшего) от активного участия в политической жизни Готии, явилось причиной заказа отравленных сладостей. Но о том, как в реальности обстояло дело в Феодоро в 40-х гг. XV в., имеющиеся в нашем распоряжении источники умалчивают.

Рассматриваемое письмо важно тем, что в последний раз при жизни Алексея I (Старшего) фиксирует его дипломатические отношения в форме тайной переписки с оффициалом республики св. Марка. Лигурийцы ревниво следили за ходом подобных контактов (послание было перехвачено генуэзцами), свидетельством чего и является копия послания венецианского байло Марино Соранцо (?), хранящаяся в архиве Генуи.

Письменные источники первой половины 40-х гг. XV в. отмечают значительный рост антигенуэзских настроений на берегах Понта [Карпов, 1995, с. 17]. Поэтому, когда в 1444 г. в Черное море входит флотилия, состоявшая из 4 кораблей бургундского герцога Филиппа III (1419—1467 гг.) под командованием Валерана Ваврена, которую предполагалось использовать в войне против османов, то после разгрома войск Владислава III и Яноша Хуньяди под Варной и их отступления бургундцы стали действовать самостоятельно (конец 1444—1445 гг.). При этом они направляли свои удары в основном против турок и генуэзцев [Jorga, 1927, p. 10—56; Karpov, 1995, p. 186—189, 217—218; Карпов, 1998, с. 41, 48].

Примечания

1. Франческо Сфорца (1401—1466 гг.) был побочным сыном Муцио Аттендоло Сфорца (1369—1424 гг.) и после гибели отца командовал его войсками. С 1434 г. являлся папским наместником в Анконе и в том же году перешел на службу Флоренции, женившись на Бьянке Висконти — дочери Миланского герцога Филиппо Мариа Висконти. В 1442 г. Франческо вступил в войну с папой Евгением IV, после завершения которой получил права на владение значительной частью Анконской Марки. С 1450 г. Сфорца стал герцогом Миланским. Поэтому нельзя исключать, что в письме байло речь идет о событиях конца 1442—1443 гг., когда шла борьба за обладание Анконией [Темнов, 1996, с. 636].

2. <...> sono informato de la vostro malatia, la maior parte concordam la sobrieta e stagando sobrio havereti caxione de dormir bocho e domando bocho li humori non possono far processo) [Vasiliu, 1929, p. 335; Vasiliev, 1936, p. 211; Карпов, 1998, с. 52].