Столица: Симферополь
Крупнейшие города: Севастополь, Симферополь, Керчь, Евпатория, Ялта
Территория: 26,2 тыс. км2
Население: 1 977 000 (2005)
Крымовед
Путеводитель по Крыму
История Крыма
Въезд и транспорт
Курортные регионы
Пляжи Крыма
Аквапарки
Достопримечательности
Крым среди чудес Украины
Крымская кухня
Виноделие Крыма
Крым запечатлённый...
Вебкамеры и панорамы Карты и схемы Библиотека Ссылки Статьи
Интересные факты о Крыме:

Каждый посетитель ялтинского зоопарка «Сказка» может покормить любое животное. Специальные корма продаются при входе. Этот же зоопарк — один из немногих, где животные размножаются благодаря хорошим условиям содержания.

Главная страница » Библиотека » П.П Котельников. «Легенды восточного Крыма»

Чершамбе

Когда говорили о Сеит-Яя, всегда добавляли к нему определение одно и тоже — «бедный» Может потому, что был обладателем невероятной худобы. Все тело состояло из мослов, прикрытых тонкой загорелой кожей, Сеит-Яя здорово горбился, а поэтому, когда приходилось ему стоять, он опирался на длинную палку. Лицо доброе, все в глубоких морщинах, длинная седеющая борода, и голубые прозрачные глаза, так несвойственные крымскому татарину. Многие много странностей находили в этом человеке, начиная с того, что он по отечески любил детей, не выделяя из них никого. Каждого ребенка, проходившего мимо его сада, он останавливал и обязательно одаривал крупной грушей, персиком или спелой сладкой рябиной.

Гладя по головке тощей рукой детскую головку, он приговаривал: «Ничего, ты кушай, кушай!»

Часто была слышна его грустная песенка — Чершамбе-Чершамбе. В простенькой песенке без смысла про третий день недели пел Сеит-Яя.

Все знали эту Чершамбе, и знали, отчего поет ее бедный Сеит-Яя.

Никто уже не помнил, когда пришел Сеит-Яя в деревню, но все говорили о том, что еще тогда замечали за ним странное.

Руки у Сеит-Яя были золотыми, в селении не найти, кто бы лучше его сделал прищеп, положил катавлак, посадил чубуки. Никто не видел, чтобы он бездельничал, он всегда был в работе. Очень редко его можно было увидеть в кофейне, где он выпивал маленькую чашечку крепкого турецкого кофе. Он всегда казался тихим, безобидным. Но, тот, кто ближе был к нему, хорошо знал, как умеет Сеит-Яя подметить все смешное, и высказать открыто, никого не боясь. И поэтому многие, особенно люди богатые, не любили его. «Много себе позволяет, а сам в работниках ходит!» — говорили «обиженные», отворачивались, чтобы не говорить слов приветствия.

Отворачивался сотский Абляз, когда встречал Сеит-Яя, потому что, когда умерла его тетка, он рассказал в кофейне, как выли накануне на верхней деревне собаки.

Сеит-Яя сказал тогда громко: «Собаки воют к покойнику, или оповещают о том, что выбрали неумного в сотские!»

Отворачивался и Муртазы.

У Муртазы пала лошадь. Все поздравляли Муртазу, потому что народ верил, что гибель лошади или другого животного в то время, как в доме кто-нибудь болен, считается в нашей местности благоприятным для заболевшего знамением. Говорят, что Аллах в этом случае щадит человеческую жизнь, довольствуясь душой животного, пожалел Аллах человека, если вместо него взял его лошадь. Только Сеит-Яя ворчал:

— Мало у Аллаха дела, чтобы заниматься такими мелочами, как падеж лошади! Скоро бублики печь вам будет Аллах, а вы только рот раскрывать будете.

Качал головой мулла, говоря: «Плохо Сеит-Яя кончит, не знает язык его, что болтает».

И назвал его дурнем, когда услышал, как посмеялся Сеит-Яя над пятницей.

Пятница день особый, чтят его, и не только татары чтят. В пятницу шли татары пожилые в мечеть и позвали с собой Сеит-Яя. Усмехнулся Сеит-Яя:

— Идите, идите, я в среду приду. А ведь знал прекрасно, что недельный праздник у татар — пятница.

— Плохо дело, — сказали старики, — видно, Аллах отнял у него разум совсем. Дурень — Сеит-Яя.

И стали люди, кто сторониться, кто потешаться над ним, и никто не хотел отдавать свою дочь за него замуж.

А время Сеит-Яя жениться давно пришло, многие заметили, что стал тосковать он.

Заметила это и хозяйка, у которой Сеит-Яя служил в работниках.

Решила посватать одну вдовушку из казанских татарок. У тех татар девушки ходят открытыми, не стыдятся разговаривать с мужчинами, городское платье носят.

Сеит-Яя согласился. — Хотя и казанская, а женщина. Большой огурец, малый огурец, — все огурец.

— Сватай, — сказал он хозяйке, и вечером пошел к дому, где жила вдовушка.

Сидела вдовушка на пороге и жевала мастику. Посмотрел на нее из-под рукава Сеит-Яя.

— Хороша женщина, жаль только, что не закрывается. Спокойней было бы. Только муж видел бы…

Постоял еще немного, облокотившись о косяк. Потом сказал так, просто:

— Когда будет ночь, приходи в хозяйкин сад.

Присвистнул и ушел к себе.

Не ложился спать в эту ночь Сеит-Яя, не спала и вдовушка. Ворочалась на войлоке, вздыхала; ястык жаркой казалась. И когда смолкли голоса на деревне, накинула платок и пошла под орешину.

Пространство под орешиной — большое, и свадьбу можно устроить, не то что маленькой женщине спрятаться; однако скоро нашел ее Сеит-Яя. Кто ищет, всегда быстро находит.

— Буду тебя сватать, пойдешь за меня? — спросил Фатиму.

Колебалась та ответить. Пожалуй, люди засмеют, скажут, пошла замуж за дурня.

Но Сеит-Яя умел хорошо ласкать; к тому же принес целый платок сладкой баклавы и не боялся вдовушке шепнуть на ухо стыдное слово.

И согласилась вдовушка.

— Пойду! — сказала.

Веселым стал Сеит-Яя, двойную работу хозяйке делал. И думала хозяйка:

— Наверное поладил Сеит-Яя?…

А по пятницам, когда все татары отдыхали, он обустраивал свое хозяйство; складывал печь на дворе, чтобы выпекать хлеб; мастерил сарайчик для коровы.

— Сено где возьмешь? — спрашивала хозяйка.

— Накошу на Юланчике.

Дивилась хозяйка:

— Да ты в уме ли?

Потому что все знали, какое место Юланчик. Недаром люди назвали его Змеиным гнездом. В камышах жила змея, которая, свернувшись, казалась, копной сена, а когда шла полем, делала десять колен и больше. Правда, убили ее янычары. Акмелизский хан выписал из Стамбула. Но остались от нее детеныши. Потому что, когда принесли в деревню голову убитой, то она кишела змеенышами. И когда перепуганные люди разбежались в стороны, полетели змееныши в свое гнездо и обратились в джиннов. Таракташский джинджи видел их в пьяном хороводе.

И никто после того не ходил на Юланчик. Но вот Сеит-Яя не побоялся.

— Это люди все об Юланчике выдумали, — говорил он. — Никаких джиннов нет и шайтана нет, может, ничего нет.

— Тогда коси себе, дурень! — сказала хозяйка.

И пошел Сеит-Яя на Юланчик.

Оттого, что не ходили туда, стояла трава там по пояс, а из-под косы выскакивали зайцы, выпархивали птицы.

«Накошу сена, приду сюда охотиться», — подумал Сеит-Яя. И только подумал, как вдруг увидел через балку на бугре черную собаку с задранным вверх хвостом.

Завыла собака. Тоскливо, протяжно завыла. Вой, на волчий похожий. Передразнил ее Сеит-Яя.

— Вой, громче вой, я тоже так умею.

И не увидел больше собаки. Словно в воздухе растворилась Сам воздух словно вздрогнул и сжался. Нашла черная туча, закрыла солнце, погнала по земле серую тень свою. Прохладой повеяло, и Сеит-Яя решил отдохнуть. Взял, да и прилег под дикой грушей.

— На половину зимы накосил; зайцев набью — говорил сам с собой, — шубу жене сделаю; дичи набью — хозяйке отнесу; хозяйка свадьбу поможет справить.

И заснул Сеит-Яя, не слышал, как налетел из Бариколя пыльный вихрь, как закрутил скошенную траву, как завыл голодною собакой. Показалось только ему, что вдали музыка играет.

Открыл глаза и застыл от ужаса.

Летела на него козлиная свадьба. Впереди три огромных горбатых козла, с человечьим лицом, дудели на камышовых дудках: за ними старый козел с вывернутыми рогами бил в большой барабан коровьей ногой. Целым стадом скакали черные козлы и среди них на верблюде одногорбом сидела, вертясь, с бубном в руке, его невеста — Фатима. Хотел броситься к ней Сеит-Яя, но заметила она это и скрылась в горбе верблюда. И завизжали, запрыгали по всему камышу голые цыплята, и почернело от них окрестное поле, и понеслась свадьба дальше.

Помутилось в глазах Сеит-Яя. Вспоминал он потом только, что позади всех бежал горбатый урод, кланялся ему и кричал поворачиваясь на тонких ножках:

— Чершамбе, чершамбе!…

Прибежал обезумевший Сеит-Яя в деревню и не нашел своей невесты. Ушла куда-то и больше не возвращалась.

Целых двадцать лет жил после того Сеит-Яя в хозяйкином саду и только по пятницам приходил в деревню спросить, не видели ли его невесты; подходил к мечети и ждал, когда выйдет мулла. В плохой одежонке, скорбный и исхудалый, Сеит-Яя становился перед ним на колени и молил:

— Сделай так, чтобы пятница средой была, тогда найду невесту. Ведь горбатый джинн на свадьбе кричал: чершамбе, чершамбе.

И, возвращаясь к вечеру в свой сад, грустный и сгорбившийся, Сеит-Яя глухим голосом напевал свою печальную песенку:

Чершамбе, Чершамбе.

Предыдущая страница К оглавлению Следующая страница


 
 
Яндекс.Метрика © 2024 «Крымовед — путеводитель по Крыму». Главная О проекте Карта сайта Обратная связь