Сумрак сгущается

Последующие события показали, что командующий ЧФ не ошибся в своем мрачном предчувствии. Ситуация на флоте стремительно ухудшалась.

Поскольку в составе делегаций, убывших на фронт, находились наиболее патриотически настроенные матросы и солдаты, их отъезд сказался отрицательным образом на настроениях гарнизона и экипажей судов.

Уже во время первомайских митингов в Севастополе были зафиксированы случаи, когда нижние чины требовали от офицеров снятия погон.

Затем последовал инцидент с помощником начальника Севастопольского порта генерал-майором Николаем Петровым, обвиненным в спекулятивных махинациях с казенным имуществом. 11 мая 1917 г. ЦИК Севастопольского Совета потребовал от Колчака ареста Петрова. Однако адмирал ответил отказом, заявив, что даст санкцию на арест только официальному следствию, если оно в процессе расследования дела выявит действительные признаки преступления.

Севастополь встречает А.Ф. Керенского

Тогда Совет сам арестовал обвиняемого. В ответ на это 12 мая 1917 г. Колчак обратился к правительству с просьбой об отставке.

«Центральный комитет Совета депутатов армии, флота и рабочих в Севастополе, — говорилось в донесении, — за последнее время своей деятельностью сделал невозможным командование флотом.

Работа комитета ведет не к поддержанию боевой мощи флота, а к его развалу. Сегодня Центральный комитет потребовал от помощника главного командира порта Петрова исполнения не подтвержденных мною постановлений комитета и, получив от него отказ в исполнении таковых, арестовал его, несмотря на мое требование не делать этого. Считая, что этим поступком и рядом предшествовавших постановлений Центральный комитет вступил на путь не поддержания дисциплины и порядка во флоте, а разложения флота, при котором власть командования совершенно дискредитирована, причем я лишен возможности осуществлять управление флотом, прошу заменить меня другим лицом для командования флотом. Считаю долгом донести, что никакой командующий не будет в состоянии исполнить свои обязанности, если деятельность комитета не будет ограничена распоряжениями Временного правительства в пределах, установленных для комитетов правил»¹.

Получив это донесение, Временное правительство немедленно послало в адрес ЦИК грозную телеграмму с требованием освободить генерала Петрова, назвав подобные действия «совершенно недопустимыми, незаконными и в моменты, подобные переживаемому ныне, гибельными»². Не остался в стороне и Петроградский Совет. 15 мая бюро исполкома Совета телеграфировало Севастопольскому ЦИК: «Считаем неправильным разрешение таких серьезных конфликтов без обращения к нам и Временному правительству»³.

Во избежание осложнений Севастопольский ЦИК подчинился приказу Временного правительства и освободил генерала Петрова.

«Чувствовалось, — писал М. Смирнов, — что если правительство проявит твердость, то можно будет восстановить прежний порядок»⁴.

Для улаживания конфликта в Севастополь 17 мая из Одессы прибыл военный и морской министр А. Керенский. Визит Александра Федоровича длился всего один день, но график его пребывания в городе был очень насыщенным: побывав на линкоре «Свободная Россия» и госпитальном судне «Император Петр Великий» и выступив перед командами с патриотической речью, министр отправился в Покровский собор поклониться праху лейтенанта П. Шмидта и возложил на его склеп орден Св. Георгия IV степени.

Выступление А.Ф. Керенского на одном из кораблей Черноморского флота. В первом ряду третий справа — командующий ЧФ вице-адмирал А.В. Колчак

Днем Керенский побывал на Приморском бульваре, где собрались представители воинских частей и профессиональных союзов. Под звуки «Марсельезы» министр обошел строй и обратился к присутствующим с краткой речью. В 15 часов Керенский прибыл на торжественное заседание Исполкома Севастопольского Совета солдатских и рабочих депутатов, где его приветствовали лидер меньшевиков Николай Канторович и председатель Исполкома Севастопольского отдела Союза моряков и речников Торгового флота Павел Правоторов, который, обращаясь к Керенскому, сказал:

«Доверие наше к Вам безгранично. Отныне Вы вождь наш. Спасите Родину, спасите свободу и имя Ваше одним из первых будет записано на страницах истории свободной России!»

На что Керенский ответил: «Я уверен, товарищ, что великий народ сам спасет себя!»⁵

Вечером в зале Морского собрания состоялось делегатское собрание гарнизона, на котором Керенский вновь выступил с пламенной речью, славя Великую революцию, Великую Россию и доблестный Черноморский флот. Адмирала Колчака Керенский назвал «лучшим представителем офицерского корпуса».

По сообщению одесской газеты «Моряк», во время выступления военного и морского министра один из находившихся в зале офицеров спросил: «скоро ли наши войска перейдут в наступление?». С минуту подумав, Керенский поинтересовался в ответ, какое сегодня число. Когда ему ответили: «семнадцатое», Александр Федорович спросил: «А какого числа в прошлом году армия Брусилова перешла в наступление?» Получив ответ: «22 мая 1916 года», заверил присутствующих, что «до 22 мая 1917 года все наши войска перейдут в наступление».

Слова Керенского, отмечает издание, произвели огромное впечатление:

«Общее ликование было ответом на эти слова. Сопровождаемый бурными овациями, Керенский отбыл в морской штаб»⁶.

Передавая свои впечатления о приезде министра, Колчак говорил: «Керенский как-то необыкновенно верил во всемогущество слова, которое, в сущности говоря, за эти два-три месяца всем надоело <...> Я доказывал ему, что военная дисциплина есть только одна, что волей-неволей к ней придется вернуться и ему...»⁷

Начальник штаба ЧФ капитан 1-го ранга М. Смирнов был еще более критичен в оценке визита военного и морского министра, указывая, что, вместо проявления твердости, Керенский «произнес несколько демагогических речей и благодарил Комитет (ЦИК Севастопольского Совета — Д.С.) за исполнение просьбы Временного Правительства. Комитет получил одобрение, и его позиция от речей Керенского только укрепилась»⁸.

В результате, хотя по прибытии в Севастополь Керенский и был встречен со всей торжественностью и его выступления сопровождались аплодисментами, от Колчака не могло ускользнуть, что особого впечатления на команды судов речи высокого гостя не производят.

Более того, если верить советским источникам, во время выступления военного и морского министра севастопольскими большевиками была устроена провокация. Вот что писал по этому поводу один из ее устроителей, С. Сапронов:

«Митинг в честь приезда Керенского состоялся на Приморском бульваре. Буржуазия, контрреволюционная часть офицерства, меньшевики и эсеры были в восторге от министра Керенского. Мы же, маленькая организованная группа большевиков, зная, что он будет распинаться за войну до победного конца, приготовили заранее солдатскую шинель и винтовку. И когда он патетически выкрикнул лозунг — мы принесли ему шинель с винтовкой и предложили идти воевать вместе с нами. Керенский смутился. Эффект был уничтожен, матросы его освистали. Буржуазия и ее прихлебатели старались бурными овациями затушевать неприятный инцидент. Но их попытка оказалась тщетной»⁹.

Сам Керенский, однако, совсем иначе оценивал результаты своей поездки, о чем не преминул сказать Колчаку:

«Вот видите, адмирал, все улажено; теперь приходится смотреть сквозь пальцы на многие вещи; я уверен, что у вас не повторятся события. Команды меня уверяли, что они будут исполнять свой долг»¹⁰.

Л.Ф. Керенский и Л.В. Колчак в Севастополе. Май 1917 г.

После этого Керенский еще раз обратился к Колчаку с просьбой остаться во главе флота: «Сейчас вас заменить нежелательно, я прошу, чтобы вы продолжали оставаться»¹¹.

В конце концов, адмирал внял уговорам.

По возвращении в Петроград Керенский поспешил сообщить министру-председателю Временного правительства, князю Георгию Львову, что «положение в Севастополе весьма благоприятное и возникший там эпизод благополучно разрешен»¹².

Озвучивая официальную точку зрения в данном вопросе, с заявлением в прессе выступил представитель черноморской делегации эсер Ф. Баткин:

«Никакого конфликта в Севастополе, — говорилось в его обращении, опубликованном 20—21 мая в газете "Единство", — между адмиралом Колчаком и Центральным комитетом Совета депутатов армии, флота и рабочих не было. Произошло маленькое разногласие, как следствие взаимного непонимания. Но единство не нарушалось ни на минуту. Сейчас все разъяснилось, и уважаемый всеми адмирал Колчак, по-старому наш любимый начальник, опирается на наше доверие и знает, что за ним мы смело пойдем на врага свободы нашей горячо любимой родины. Матросы, солдаты, офицеры и рабочие Черного моря, спаянные взаимным доверием и общей любовью к свободной родине, представляют одну большую семью, разделить которую никто не в состоянии.

Именами тех, кто пролил свою святую кровь во имя торжества революции, именами вдов и сирот, оставшихся от тех, кто пал смертью храбрых на полях чести, и чувством нашей беспредельной любви к свободной родине — заклинаем всех граждан могучей и великой России сохранить то единство, которое навеки закрепит все завоеванное нашими братьями, провозгласившими свободу, равенство и братство»¹³.

Резолюцию в поддержку Временного правительства 24 мая приняло делегатское собрание Севастопольского Совета. В ней делегаты от имени армии, флота и рабочих Севастополя приветствовали правительство в «его работе по демократизации русской жизни и ликвидации настоящей войны <...>. Русская демократия, спаянная единой мыслью и волей, идет в своей работе вместе с Временным правительством: разум демократии, организованной в Советах р.<абочих>, с.<олдатских> и кр.<естьянских> депутатов, и воля Временного Правительства созидают новую Россию и ведут ее к закреплению завоеванных свобод.

Демократия знает, что спасение России в сильных организациях, а потому она призывает всех объединиться так, чтобы Временное Правительство не оглядывалось назад, а спокойно выполняло волю революционного народа в твердой уверенности, что, оглянувшись назад, оно увидит на стягах советов р., с. и кр. депутатов лозунг: "Полная поддержка Временному Правительству!" Много лозунга быть не может, ибо отныне Временное Правительство имеет в своих рядах испытанных представителей революционной демократии, принявших на себя полную ответственность перед страной»¹⁴.

А.Ф. Керенский и А.В. Колчак в группе членов Севастопольского ЦИК Севастополь, май 1917 г.

Но после отъезда военного и морского министра обстановка на флоте нисколько не изменилась.

Буквально на следующий день после отбытия Керенского на эсминце «Жаркий» возник конфликт между командой и командиром корабля, старшим лейтенантом Веселаго, которого во время одного из съездов на берег матросы проводили бранью, смехом и пожеланиями больше не возвращаться¹⁵.

Характеризуя этого офицера, Колчак называл его отличным командиром, который «прекрасно жил с командой. Команда его сама выбирала на какие-то выборные должности, от чего он отказывался. И пут совершенно неожиданно команда потребовала его смены. Мотивы сводились к тому, что Веселаго якобы слишком смело ставит миноносец в опасное положение, — вот единственный мотив, который могла команда выставить против своего командира. Я сказал, что я его не сменю, а миноносец я вывожу из кампании. Приказал ему спустить Флаг и прекратить свою деятельность, т.е. окончить плавание. Так он и остался. Вместе с тем я послал своего флаг-офицера в Совет Матросских и Солдатских депутатов. Совет в это время был тоже бессилен что-нибудь сделать, хотя он совершенно разделял мою точку зрения. Он послал своих представителей, но в это время уже поднялась против того состава Совета целая кампания. Этот случай был сам по себе не особенно потрясающим и катастрофическим, но он для меня был весьма симптоматичен. Выяснилось, что я ничего сделать не могу, и сам Совет бессилен что-нибудь предпринять, кроме разговоров. Веселаго заявил, что он при таких условиях просто не считает возможным оставаться, и просил его списать. Пришлось удовлетворить его просьбу и убрать его с миноносца»¹⁶.

Примерно в то же самое время отстранения от должностей неугодных им офицеров потребовали команды линкоров «Три Святителя», «Синоп», эсминца «Керчь»¹⁷. Пытаясь урезонить матросов, командующий отдал приказ о разоружении этих кораблей.

В своих показаниях чрезвычайной следственной комиссии в Иркутске в январе 1920 г. Колчак упоминает также об инциденте на миноносце «Новик», произошедшем «по совершенно нелепому поводу». Стараниями адмирала после переговоров с командой этот конфликт был улажен¹⁸.

Тем не менее, атмосфера на флоте продолжала накаляться. На митингах уже звучали требования разоружить и арестовать офицеров. Несколько офицеров, не выдержав травли, покончили с собой¹⁹.

Начались нападки и лично на Колчака. На одном из митингов командующего флотом назвали крупным землевладельцем, из-за чего он кровно заинтересован в продолжении войны. Разумеется, адмиралу, ничего не нажившему за все годы службы и не стремившемуся к обогащению, было оскорбительно слышать все это. Большая часть личного имущества Колчака погибла в начале войны после обстрела немцами порта Либава, где жила его семья и откуда его жена вместе с семьями других офицеров эвакуировалась, бросив в общей панике все, что не могла с собой увезти. С тех пор, по словам самого Колчака, все его имущество заключалось только в том, что у него в каюте оставалось в чемоданах. Отвечая на прозвучавшую в его адрес клевету, на одном из митингов адмирал взял слово и заявил: «Если кто-нибудь... найдет у меня какое-нибудь имение или недвижимое имущество, или какие-нибудь капиталы обнаружит, то я могу охотно передать, потому что их не существует в природе»²⁰.

Слова адмирала произвели впечатление, и более этот вопрос не поднимался. По крайней мере, в данном конкретном случае.

Однако в дальнейшем политические противники адмирала не раз возвращались к подобным клеветническим измышлениям.

«Политическая деятельность, которой я занялся <...>, — делился Колчак своими соображениями по поводу сложившейся ситуации в одном из писем к А. Тимиревой, — создала два крупных эпизода: вернувшись из Петрограда, я решил заговорить открыто, и мне пришлось первому, ранее, чем высказались правительство и высшее командование, громко сказать о разрушении нашей вооруженной силы и грозных перспективах, вытекающих из этого положения. Мне удалось поднять дух во флоте, и результатом явилась Черноморская делегация, которую правительство и общество оценило как акт государственного значения. Против меня повелась кампания — я не колеблясь принял ее и при первом же столкновении поставил на карту все я выиграл: правительство, высшее командование, Совет Р<абочих> и С<олдатских> Д<епутатов> и почти все политические круги стали немедленно намою сторону. Казалось бы, что все это должно было наполнить жизнь и отвлечь меня от того, что было так больно и что казалось совершенно потерянным и непоправимым. <...> Я получил и получаю очень много писем и телеграмм отовсюду, почему-то мне приписывают какие-то вещи, значение которых я не разделяю, политические деятели, представители командования говорят мне о каких-то заслугах и выражают мне благодарность неизвестно за что, но все это мне было не нужно и не давало ничего»²¹.

Распространению радикальных настроений среди черноморцев способствовало прибытие в конце мая в Севастополь делегации балтийских моряков (многие из которых были попросту переодетыми в матросскую форму партийными функционерами), поведшей активную пропаганду анархических и большевистских идей.

Большевистская делегация балтийских моряков в Севастополе. Июнь 1917 г.

«Вид у них был разбойничий, — так охарактеризовал делегатов-балтийцев начальник штаба ЧФ М. Смирнов, — с лохматыми волосами, фуражками набекрень, — все они почему-то носили темные очки»²².

Поселились делегаты в хороших гостиницах, и явно не знали недостатка в денежных средствах. Начались неподконтрольные властям и командованию ЧФ митинги, балтийцы стали разъезжать по всем кораблям, выступать на улицах, площадях.

Агитаторы упрекали моряков: «Товарищи черноморцы, что вы сделали для революции, вами командует прежний командующий флотом, назначенный еще царем. Вот мы, балтийцы, убили нашего командующего, мы заслужили перед революцией и т.п.»²³

Кроме того, балтийские делегаты привезли с собой изрядное количество большевистской литературы, что также сыграло определенную роль в процессе дальнейшей радикализации масс.

Как отмечал М. Смирнов, «арестовать этих агитаторов не было сия. Их речи имели большое влияние на некультурные массы матросов, солдат и рабочих, влияние офицеров быстро падало»²⁴.

О том, насколько эффективной была развернутая делегатами с Балтики активная пропагандистская и агитационная деятельность, можно судить по телеграмме командующего ЧФ, направленной 4 июня 1917 г. военно-морскому министру:

«Агитация большевиков, прибывших в Севастополь с депутацией балтийских моряков, в течение последних дней получила сильное распространение. Большевики направили силы на Севастополь»²⁵.

До открытого неповиновения оставался всего один шаг, который в июне 1917 г. был сделан матросами Черноморского флотского экипажа. Вечером 5 июня они арестовали помощника командира Черноморского флотского экипажа, полковника по адмиралтейству Николая Грубера. Этой же ночью на общем собрании Севастопольского флотского полуэкипажа были арестованы командир полуэкипажа, капитан 1-го ранга Евгений Гестеско, адъютант полуэкипажа, штабс-капитан Сергей Кузьмин и капитан Николай Плотников. Офицеры обвинялись в «провокаторстве, службе в охранке, в хранении разрывных пуль для стрельбы по матросам». На собрании была принята резолюция, требующая произвести немедленно обыск у всех офицеров флота и гарнизона и арестовать политически неблагонадежных. Выступивший на этом собрании балтийский делегат Чугунов призвал к «решительным действиям против контрреволюционного офицерства»²⁶.

По этому поводу 7 июня 1917 г. на страницах газеты «Известия Севастопольского Совета депутатов армии, флота и рабочих» было помещено следующее сообщение:

«Уже несколько дней в Севастополе происходят бурные митинги, на которых массы выражают недоверие ко многим офицерам. В истекшую ночь события приняли серьезный оборот. Ночной митинг в полуэкипаже, где присутствовало несколько тысяч человек, постановил и осуществил арест командира полуэкипажа Грубера, а также офицеров Кузьмина, Плотникова, Гестеско; ЦИК ночью имел экстренное заседание, на котором было решено утром созвать делегатское собрание.

В первую очередь собрание депутатов армии, флота и рабочих заслушивало доклады уполномоченных ночного митинга и членов ЦИК о произошедших эксцессах. Уполномоченные митинга обвиняют офицеров в том, что они втайне мечтают о возврате к старому, обвиняют Центральный комитет (Черноморского флота — Д.С.) в том, что он ничего не делает, и требуют его переизбрания...»²⁷

6 июня 1917 г. в цирке Труцци состоялось делегатское собрание матросов, солдат, офицеров и рабочих, которое вынесло резолюцию об отстранении адмирала Колчака и начальника штаба капитана 1-го ранга Смирнова от должности «как возбудивших своими действиями матросские массы» и передаче их постов заместителям, находящимся под контролем комиссии, избранной собранием. Кроме того, в резолюции митинга содержалось требование о передаче вопроса об аресте адмирала на экстренное рассмотрение судовых и полковых комитетов²⁸.

Решено было обыскать и обезоружить офицеров армии и флота.

Вечером того же дня, в 17 часов 30 минут, адмирал направил телеграмму Временному правительству, в которой проинформировал о создавшемся положении и поставил вопрос о своей отставке:

«Сегодня делегатское собрание постановило отобрать от всех офицеров оружие, что и приведено в исполнение судовыми и полковыми комитетами, такое же требование предъявлено и мне. Этим поступком наносится глубокое оскорбление мне и всему офицерскому составу, вносится рознь и разлад в вооруженную силу. Считаю, что моя дальнейшая деятельность в Черном море, равно как и деятельность начальника моего штаба, более не может быть полезна для блага отечества. Необходимо немедленное назначение нового командующего флотом и нового начальника штаба»²⁹.

Вскоре после этого члены судового комитета флагманского корабля «Георгий Победоносец» пришли к адмиралу в каюту с требованием сдать им оружие. Колчак попросту выставил делегацию вон, а затем вышел на палубу, приказал выстроить всю команду во фронт и обратился к ней с речью, в которой назвал поступки матросов гибельными для Родины и оскорбительными для офицеров, и сказал, что «даже враги японцы не отобрали от него Георгиевскую саблю после сдачи Порт-Артура, а они, русские, люди, с которыми он делил все тяготы и опасности войны, нанесли ему такое оскорбление, но он им своего оружия не отдаст, и они его не получат ни с живого, ни мертвого»³⁰.

После этого Колчак со словами: «раз не хотят, чтобы у нас было оружие, так пусть идет в море»³¹ демонстративно выбросил свою Георгиевскую саблю за борт.

(По некоторым сведениям, впоследствии Георгиевское оружие адмирала было извлечено водолазами со дна бухты и передано на хранение командиру флагмана «Георгий Победоносец». Чуть позже особая делегация Черноморского флота вручила ее Колчаку в Петрограде).

Анализируя поступок адмирала, следует согласиться с выводами историка И. Плотникова, считающего жест Колчака проявлением минутной вспышки гнева, поскольку до этого момента командующий был готов отдать свое почетное оружие матросам. Подтверждением этому служит приказ адмирала, распространенный накануне по телеграфу: «Считаю постановление делегатского собрания об отобрании оружия у офицеров позорящим команду, офицеров, флот и меня. Считаю, что ни я один, ни офицеры ничем не вызвали подозрений в своей искренности и существовании тех или иных интересов, помимо русской военной силы. Призываю офицеров во избежание возможных эксцессов, добровольно подчиниться требованиям команд и отдать им все оружие. Отдаю и я свою Георгиевскую саблю, заслуженную мною при обороне Порт-Артура. В нанесении мне и офицерам оскорбления не считаю возможным винить вверенный мне Черноморский флот, ибо знаю, что преступное поведение навеяно заезжими агитаторами...»³²

Так или иначе, поступок адмирала произвел огромное впечатление, как в Севастополе, так и далеко за его пределами. В глазах правых кругов имя Колчака становится все более популярным. Одна из петроградских газет в те дни писала: «Пусть князь Львов уступит место председателя в кабинете адмиралу Колчаку. Это будет министерство победы. Колчак сумеет грозно поднять оружие над головой немца, и кончится война! Наступит долгожданный мир!»³³ В конце июня в Петрограде Союз офицеров армии и флота поднес Колчаку за мужество и патриотизм «Оружие храбрых» — золотой кортик и адрес в знак глубокого уважения.

Но все это будет потом, а вечером 6 июня начальник штаба ЧФ М. Смирнов телеграфировал в Ставку Верховного командования о произошедших событиях:

«Делегатское собрание постановило немедленно сменить командующего флотом и меня, сдав должности очередным по старшинству в присутствии комиссии, которую сейчас выбирают.

Митинг требует немедленного ареста командующего флотом. Делегатское собрание с этим не согласилось и постановило завтра обсудить вопрос об аресте. В судовых и полковых комитетах можно ожидать проявления насилия по отношению к командующему до обсуждения вопросов об аресте»³⁴.

И уже ночью из Ставки прислали ответную телеграмму, подписанную князем Львовым и Керенским. Ее текст гласил:

«Временное правительство требует:

1) немедленного подчинения Черноморского флота законной власти;

2) приказывает адмиралу Колчаку и капитану Смирнову, допустившим явный бунт, немедленно выехать в Петроград для личного доклада;

3) временное командование Черноморским флотом принять адмиралу Лукину, с возложением обязанностей нач. штаба временно налицо по его усмотрению;

4) адмиралу Лукину немедленно выполнить непреклонную волю Временного правительства;

5) возвратить оружие офицерам в день получения сего повеления. Восстановить деятельность должностных лиц и комитетов в законных формах. Чинов, которые осмелятся не подчиняться сему повелению, немедленно арестовать, как изменников отечеству и революции, и предать суду. Об исполнении сего телеграфно донести в 24 часа. Напомнить командам, что до сих пор Черноморский флот считался всей страной оплотом свободы и революции»³⁵.

Данная телеграмма была зачитана на состоявшемся в тот же день делегатском собрании. Кроме того, на собрании огласили резолюции судовых, ротных и полковых комитетов по вопросу о том, как поступить с Колчаком, а также с начальником штаба флота капитаном 1-го ранга Смирновым, следует ли их арестовать или нет. Выяснилось, что за арест Колчака было вынесено только 4 резолюции, а против ареста 68 (относительно Смирнова соответственно — 7 и 50)³⁶. По другим сведениям, за арест Колчака проголосовала только команда парохода «Аю-Даг» и 455 дружина государственного ополчения³⁷.

По итогам собрания ЦИК Севастопольского Совета направил в Петроград следующую телеграмму:

«История бунта в Севастополе раздута. Вышло недоразумение с арестом 3-х офицеров. Это недоразумение было раздуто на митинге, где решили идти обыскивать всех офицеров. Желая этого избежать, экстренное делегатское собрание и центр<альный> к<омите>т просили Колчака издать приказ о сдаче офицерами оружия. Приказ был издан, оружие все офицеры сдали вчера. Этим предотвратили обыски и возможные эксцессы. Колчак об этом в резкой форме телеграфировал в совет министров, и потому создался инцидент с Колчаком. Возбужденный митинг потребовал ареста Колчака. ЦК не считал это постановление обязательным и запросил полковые комитеты. Те высказались против. Делегатское собрание и 15-тысячный митинг вынесли резолюцию, которая послана Керенскому»³⁸.

Еще одним итогом собрания стала передача Колчаком своих полномочий преемнику — контр-адмиралу Вениамину Лукину, которого советский мемуарист В.К. Жуков назвал «более демократичным и безобидным из старых офицеров флота», ничем не проявившим себя на политическом поприще, старавшимся сдержаться в стороне от политической жизни», тяготившимся своим положением и готовым "без излишней борьбы" «уступить свое место другому»³⁹. А матросы линкора «Три Святителя» в заявлении, опубликованном 2 июля 1917 г. в «Известиях Севастопольского Совета депутатов армии, флота и рабочих», охарактеризовали Лукина как офицера, «достойного своему назначению быть командиром», который своим хладнокровием «всегда и всюду воодушевлял команду, что и было засвидетельствовано нами во время походов против неприятеля и несмотря на все препятствия, которые, будучи командиром лин. кор. "Три Святителя", встречал со стороны некоторых лиц, продолжал относиться к своим обязанностям как хороший хозяин своего имущества»⁴⁰.

Вечером 9 июня 1917 г. бывший командующий флотом Колчак и начальник штаба ЧФ М. Смирнов покинули Севастополь в поезде американской военной миссии.

В советской литературе отъезд адмирала преподносился как «крупная победа большевиков»⁴¹, но это утверждение верно лишь отчасти. Действительно, устранение Колчака стало не только важным этапом в процессе дальнейшего разложения и большевизации Черноморского флота, но и сказалось самым отрицательным образом на его боеспособности. Последнее не замедлило проявиться сразу же после отъезда командующего. Получив по агентурным каналам сведения об уходе Колчака, немецкий крейсер «Бреслау» 10 июня 1917 г. вышел в Черное море через протраленный участок в минном заграждении к российским берегам и 12 июня бомбардировал укрепления у устья Дуная, высадил десант, который уничтожил 2 пушки, захватил винтовки и пулемет, пленил 11 человек, после чего успешно возвратился на свою базу. Попытки российских военных кораблей уничтожить «Бреслау» успеха не возымели.

И все же, несмотря на очевидные успехи своей агитации, большевики еще не обладали должным влиянием на солдатские, рабочие и матросские массы.

Среди экипажей кораблей Черноморского флота, населения и севастопольского гарнизона в тот момент по-прежнему находили поддержку эсеровские и меньшевистские лозунги, провозглашавшие, что свершившаяся революция носит буржуазно-демократический характер, а посему социалистическое переустройство общества не может быть целью ближайшего будущего. В рабочем вопросе господствовала точка зрения, что промышленность и армия должны быть демобилизованы, введен 8-часовой рабочий день, установлена минимальная заработная плата, предполагалось развитие кооперации. В аграрном вопросе моряки полностью соглашались с эсеровской программой, особенностью которой являлась теория социализации землевладения. Последнее означало, во-первых, отмену частной собственности на землю, но не превращение ее в государственную собственность (национализацию), а превращение в общенародное достояние без права купли-продажи. В вопросе отношения к ведущейся войне преобладающим настроением являлся категоричный отказ от сепаратного мира с Германией⁴².

8 июня 1917 г. в цирке Труцци состоялось делегатское собрание частей флота, гарнизона и рабочих предприятий города, на котором была принята общая резолюция подчиниться приказу правительства, в том числе:

«1) немедленно вернуть оружие всем офицерам, составляющее частную собственность, т.е. холодное и огнестрельное не казенного образца;

2) Прекратить обыски и аресты, обо всех подозреваемых лицах сообщать Центральному комитету;

3) Немедленно исполнять все распоряжения командующего флотом, работающего при участии комиссии, избранной Делегатским собранием»⁴³.

Выразив свое доверие Временному правительству, собрание заверило, что «Севастополь всегда был и будет вместе со всей демократической Россией»⁴⁴.

В числе присутствовавших на митинге были представители американской военной миссии во главе с контр-адмиралом Джеймсом Гленноном. Последний выступил с речью, в которой обратил внимание делегатов на то, что для успешного продолжения войны «нужна совместная работа всех союзников» и боевые действия «нельзя продолжать одному из союзников», они «должны вестись всеми вместе». <...> «Мы все — союзники должны нанести одновременный удар, и только таким образом можно покончить с автократией, и никак иначе»⁴⁵.

«Мысль о прекращении или ослаблении войны, — говорил Гленнон, — мысль германская, которую агенты этой страны подсовывают русским очень старательно, не стесняясь денежными средствами»⁴⁶.

Речь адмирала была встречена бурными аплодисментами и криками «ура», однако ни у кого из высоких гостей не возникло особых иллюзий в том, что увещевания и громкие речи не остановят прогрессирующий процесс разложения. Побывав накануне на кораблях Черноморского флота (линкорах «Свободная Россия», «Евстафий», подводных лодках) члены американской военной миссии убедились воочию, что дисциплина и моральное состояние экипажей оставляют желать лучшего. Вот как описывает увиденное на флагмане ЧФ — дредноуте «Георгий Победоносец» американский морской офицер Элва Бернард:

«Когда мы поднялись на флагманский корабль — линкор класса дредноут, в поле зрения не попало ни одного офицера, а шканцы были довольно плотно заполнены бездельничающими матросами в грязной белой форме, пялившими на нас глаза. В конце концов, в ответ на призыв, появился помощник комендора первой статьи, который представился председателем комитета моряков, сообщив, что сам судовой комитет заседает уже всю ночь, с трудом решая, что делать дальше. Он заявил, что адмирал Колчак со своим штабом и почти все офицеры убрались с корабля еще прошлой ночью, но комитет решил оставить нескольких офицеров, заперев их в каютах.

По настоянию адмирала Гленнона мы под эскортом направились в офицерскую кают-компанию, дверь которой открыл с внешней стороны рядовой матрос, и вошли внутрь. Арестованный офицер был наглядным примером террора. Он сказал, что прощается с жизнью и готовится к смерти каждый раз, когда открывается дверь. Офицер был капитаном 3-го ранга, механиком, долгое время выжидавшим момента для побега с корабля.

Лейтенант Федоров (сопровождавший делегацию представитель российского Морского Генерального штаба — Д.С.) и я, поднявшись через несколько минут на палубу, были немедленно окружены комитетом, требовавшим сообщить все об иностранных офицерах. Я рассказал им, кто мы, для чего приехали, где побывали, и добавил, что это был первый русский военный экипаж, посещенный моим адмиралом, где он не был принят с уважением и честью, подобающими офицеру высокого ранга. Комитет провел краткое совещание, а затем почтительно заявил, что желает извиниться и просит адмирала рассказать об американском флоте.

Адмирал Гленнон согласился пообщаться с ними и, после того как экипаж построился по ранжиру, вышел на палубу. Без обиняков, не подбирая особых слов, адмирал сказал, что думает насчет их мятежных действий и что они могли бы сделать для флота и демократии. Вскоре матросы зааплодировали; комитетам с соседних кораблей так понравилась речь Гленнона, что его пригласили на свои корабли. Он побывал на двух больших линкорах, где выразительно говорил, пробуждая энтузиазму слушателей. На третьем корабле, еще до нашего появления, арестованные офицеры были освобождены, экипаж переоделся в форму, а адмирал встречен с надлежащими почестями»⁴⁷.

Спустя несколько дней после отъезда Колчака, 14 июня 1917 г., в Севастополь прибыла комиссия Временного правительства для расследования произошедших событий. В состав комиссии вошли народный социалист сенатор Александр Зарудный, эсер представитель Всероссийского Совета рабочих и солдатских депутатов Илья Бунаков-Фундаминский, меньшевик представитель Всероссийского Совета крестьянских депутатов Николай Борисов.

Выступая на пленарном собрании ЦИК Севастопольского Совета, Зарудный приветствовал собрание от имени Временного правительства и указал, что «по тому факту, что представитель Временного правительства приехал вместе с представителями социал-революционной и социал-демократической партий, можно судить о совместной работе правительства и революционной демократии»⁴⁸.

Ознакомившись на месте с событиями на флоте, предшествующими отъезду Колчака, комиссия пришла к заключению, что:

«1) Причиной возникновения недоразумений в Севастополе явилось то, что после переворота все осталось по-старому, в том смысле, что никто из офицеров не был удален, хотя между ними много сторонников старого строя, возбудивших команды против себя своим обращением; 2) отсутствие близости между офицерами и матросами; 3) слух о том, что офицеры организуются в контрреволюционный союз, что являлось абсурдом, так как офицерство, а именно самая прогрессивная его часть, следуя приглашению Керенского, начала организовываться, желая создать новое офицерство (на почве сближения с матросской средой); 4) слух о том, что Центральный комитет — канцелярия Колчака; 5) требование офицера Губера (правильно — Грубера. — Д.С.) об отдании чести; 6) недовольство команды делом Петрова; 7) некоторое добавление сделала агитация приехавших кронштадтцев»⁴⁹.

Комиссия признала действия матросов недопустимыми, однако никто персонально наказан не был.

Весьма оригинальные мысли по поводу событий 6—7 июня выразил в своей заметке «Власть митинга», опубликованной на страницах газеты «Известия Севастопольского Совета депутатов армии, флота и рабочих» 16 июня 1917 г., некто К. Богдановский:

«Кто же виноват в "отложении" Севастополя? — вопрошал автор. — Ведь еще совсем недавно мы спасали... всю Россию, еще недавно отличились Черноморской делегацией, ведь мы так старательно отгораживались от всякой партийности, делегация так убедительно проповедовала, что нельзя даже говорить о рабочем, крестьянском вопросах.

Ведь мы фактически стояли под знаменем "Единства", ведь мы не пустили Ленина, и вдруг, на одном митинге, неожиданно потеряли сами себя, и единство обратилось в диктатуру... митинга!..

Какие же причины всего свершившегося, кто виноват?

Допустим три предположения: виноваты мы, виноваты не мы, и третье — никто не виноват. Начнем разбирать с последнего и, допуская, что никто не виноват, мы вопроса не решим, так как произошло "отложение", то если и нет виноватых, все-таки какие-нибудь отложения были.

Таким образом, остаются два предположения: мы или не мы? Допустим на минуту, что повинны другие, ну, например, хотя бы тов. балтийцы, тогда возникает вопрос, в чем же они виноваты? Или точнее, что они делали?

Все скажут — тов. балтийцы говорили. Где говорили? На митингах... Дальше, дальше — приходится отказываться от обвинения за отсутствием состава преступления, потому что следующим вопросом может быть только вопрос: допустима ли свобода раз, а затем допустимы ли митинг, допустимы ли свершающаяся Революция?

Итак, остаемся виноватыми мы. В чем же вина наша?

Ведь мы тоже говорили на митингах, а это допустимо.

Вина Севастополя в том, что он отгородился китайской стеной "единства" от развивающейся Русской революции. Достаточно было повеять легкому ветерку Балтики, чтобы беспартийное единство лопнуло как мыльный пузырь и "организация" обратилась в хаос дезорганизации.

"Биржевикам", "Русским Волям", "Новому Времени" и прочим и прочим побратавшимся в "единстве" тяжко, больно видеть, как один из их оппонентов рухнул. Пусть он рухнет навсегда. Пусть на могиле "единства" вырастет стройное здание политической организации Севастополя, потому что если Севастополь и по-прежнему будет "единства", то кто поручится, что, если сегодня политически неорганизованная масса выносит решения "большевистские", то завтра, под влиянием какого-либо "гражданина Пуришкевича", не устроит из единства погром.

Революция развивается не только в России, но и в Севастополе, и только политически, т.е. партийно, организован Севастополь создает то единение революционной демократии, в котором партийно разъединенные представители этой демократии будут соединены Севастопольским Советом рабочих и солдатских депутатов»⁵⁰.

Предельно низкий уровень политической культуры масс, в особенности солдат и матросов, делало их удобным объектом манипулирования, в чем можно наглядно убедиться на примере произошедших июньских событий.

Опасаясь преследований, команды некоторых кораблей поспешили отмежеваться от собственного участия в инциденте и вынесли соответствующие резолюции.

Так, 16 июня 1917 г. «Известия Севастопольского Совета депутатов армии, флота и рабочих» опубликовали протокол заседания членов судового комитета линкора «Три Святителя» «об отношении команды к текущим событиям за время нахождения корабля у стенки, т.е. с 30 мая по настоящий день».

«Во время конфликта с командующим Черноморским флотом, — говорилось в резолюции, — на корабле никаких волнений не было и когда было постановлено делегатским собранием отобрать оружие от офицеров и кондукторов, то комитетом было это постановление объявлено на корабле и офицеры и кондукторы сами принесли свое оружие в судовой комитет, где составлялся одновременно список сдаваемого оружия. Недоразумений и упреков на этой почве никаких не происходило ни с той, ни с другой стороны. Команда была вполне спокойна и ни в какие дела в этом отношении не вмешивалась, а ожидала окончательных результатов от делегатов собрания»⁵¹.

Стремление команды линкора (по меньшей мере, внешне) продемонстрировать собственную политическую лояльность не случайно, так как еще задолго до июньских событий матросы данного военного корабля являлись выразителями опасных тенденций.

«Труппа матросов этого корабля, — вспоминал А. Верховский, — с ненавистью слушала разговоры о необходимости жертвовать своими жизнями для завоевания российской буржуазией Константинополя. <...> После разгрома в 1912 году адмиралом Эбергардом севастопольской партийной организации большевики еще не имели здесь своего центра, хотя новое мировоззрение, новые идеалы пролетарской революции уже нашли себе на многих кораблях флота точку опоры»⁵².

Еще 4 апреля 1917 г. судовой комитет линкора, возглавляемый большевиком А. Мокшанчиком, выступил с призывом «Ко всем товарищам матросам, солдатам и рабочим крепко поддерживать друг друга, не внимая голосу буржуазии, которая посредством своих органов печати... старается всеми силами сеять раздор между матросами, солдатами и рабочими, дабы помешать нашему могущественному единению»⁵³.

Спустя почти две недели, 17 апреля 1917 г., судовой комитет линкора «Три Святителя» обратился ко всем матросам, солдатам и рабочим с призывом объединить силы для борьбы с буржуазией, не доверять буржуазной печати, выписывать и читать только революционные газеты — «Правда», «Социал-демократ», «Известия Петроградского Совета». Обращение заканчивалось словами: «Товарищи, будем же твердо помнить, что только в единении с рабочими — наша сила»⁵⁴.

Весьма любопытна характеристика, данная А. Верховским руководителю большевистской ячейки линкора А. Мокшанчику:

«Это был замкнутый, сосредоточенный человек. Когда же он выступал, то высказывался резко, определенно и шел против общего течения. В Севастопольском Совете первого созыва он был одинок, но твердо занимал линию резкой оппозиции всякому сотрудничеству с офицерами, считая, что это до добра не доведет»⁵⁵.

Важным событием в общественно-политической жизни Севастополя стал приезд в город утром 16 июня «бабушки русской революции» Екатерины Брешко-Брешковской. Визит известной революционерки, одной из создателей и лидеров партии эсеров и ее боевой организации, продлился несколько дней и был очень насыщенным.

Выступая в Севастопольском Центральном комитете эсеровской партии, куда высокую гостью доставили на автомобиле прямо с вокзала, Екатерина Константиновна поделилась своими впечатлениями о поездке по стране и сказала, что «везде кричат, что необходима демократическая республика, и ни один голос не произнес, что нужно царя». Далее «бабушка русской революции» подчеркнула, что завоеванную свободу нужно беречь.

«Вы все в ответе за будущее России, — говорила, обращаясь к присутствующим, Брешко-Брешковская. — Вы можете взять это счастье голыми руками. И если вы этого не сумеете, то пеняйте на себя. Пятьдесят лет я работаю в партии, и никогда лозунг "Земля и Воля"у нас не менялся. Не мы его выдумали, а он был взят у народа и я уверена, что народ теперь пойдет за ним»⁵⁶.

Коснувшись в своей речи вопроса о дезертирах, Брешко-Брешковская сказала, что «такие люди не находят сейчас счастья, ибо вся страна, весь тыл работает на оборону. И ткут, и прядут, и везут хлеб — все на оборону, ибо страна любит свою армию.

Страна без школ, нищенствует, дошла до разорения, но армию не оставляет, а несчастные дезертиры вынуждены группироваться, чтобы сделать набег на Царицын, или на Томск, на свою же родину, а боятся немца.

В тылу России военных действий нет, военные занятия сократились до минимума, солдаты имеют много свободного времени и, к сожалению, пьют денатурат, или бегут, ищут человека, который сказал бы им, что они — соль земли»⁵⁷.

«Вот, граждане, — закончила свое выступление Брешко-Брешковская, — с чем вы должны бороться. Вы должны внушать молодежи, что это пагубно, Вы обязаны это делать как старшие, как люди более опытные»⁵⁸.

В дальнейшем Екатерина Константиновна побывала на кораблях Черноморского флота, в Балаклавском лазарете, выступала на митингах. Центральным событием ее пребывания в городе стала манифестация, состоявшаяся 18 июня и организованная социалистическими партиями по случаю наступления на фронте на Куликовом поле (ныне — район Севастополя, застроенный современными многоэтажными зданиями. В начале XX в. оно представляло собой обширное ровное пространство, на котором располагался аэродром). Выступление Брешко-Брешковской произвело огромное впечатление и было встречено аплодисментами. Военные моряки поддержали решение правительства о наступлении на Юго-западном фронте и призывы умеренно-социалистических партий к единению демократии и укреплению боеспособности армии⁵⁹.

На состоявшихся 16 июля в Севастополе первых демократических выборах в городскую думу эсеры одержали убедительную победу. За кандидатов от этой партии проголосовало 83,7% военного и 72,6% гражданского населения. За список от большевиков проголосовали соответственно 2,3% и 0,3% избирателей⁶⁰.

Это убедительно свидетельствовало о том, что позиции ленинцев в Севастополе были еще очень слабы.

Напротив, большевистские лозунга в тот момент не просто не находили широкого отклика среди крымчан, но воспринимались настороженно и даже враждебно. Отношение к большевикам стало особенно нетерпимым после предпринятой ими 3—4 июля попытки государственного переворота. Известие о произошедших в Петрограде событиях вызвало единодушное возмущение политических партий и демократических организаций Таврической губернии, назвавших действия столичных ленинцев «ударом в спину революции» и «вылазкой анархо-большевизма». Большевиков обвиняли в организации антиправительственной демонстрации, повлекшей за собой сотни жертв, а заодно и в провале июньского наступления на фронте. В печати стала активно муссироваться тема связей РСДРП (б) и лично Ленина с немцами. Был издан приказ об аресте руководителей партии. В тюрьме оказались Лев Троцкий и Лев Каменев, руководители кронштадтских матросов Семен Рошаль и Федор Раскольников и ряд других ведущих партийных функционеров. По решению ЦК партии Ленин и Зиновьев скрылись.

Возмущение действиями большевиков среди населения полуострова принимало порой острые формы. Так, в Ялте во время одного из митингов разгоряченная толпа сбросила с трибуны и жестоко избила большевика К. Набокова. В Симферополе группа ленинцев в количестве 30 человек демонстративно покинула собрание социал-демократической (объединенной) организации «вследствие резких выражений по адресу большевиков»⁶¹. В Саках, где проходили лечение освобожденные из тюрем большевики, среди населения стали циркулировать слухи, что бывшие политзаключенные «лечатся на немецкие деньги». В Севастополе представители «оборонцев» пытались расправиться с большевиком А. Каличем за пораженческую агитацию, «принадлежность к фракции социал-демократов-большевиков», а также распространение им писем Ленина⁶².

Для того чтобы быть уличенным в симпатиях к платформе РСДРП (б), со всеми вытекающими отсюда пагубными последствиями, достаточно было неосторожно оброненного слова. Так, ночью 18 июля 1917 г. в Севастополе собравшаяся у выхода с Приморского бульвара толпа, человек 200—300, преимущественно матросов, едва не растерзала 19-летнего молодого человека — за то, что, услышав от подошедшего штатского, что «теперь уже доказано, что Ленин-шпион, а следовательно и мерзавец», стал защищать руководителя партии большевиков. Только своевременное вмешательство милиции спасло незадачливого оратора от самосуда⁶³.

10 июля 1917 г. в Севастополе большая толпа матросов, солдат и рабочих разгромила помещение местного комитета РСДРП (б). Как вспоминал С. Сапронов, у здания Севастопольского партийного большевистского комитета «собралась огромная толпа. Послышались погромные речи. На всякий случай приняли меры предосторожности:удалили через черный ход штатских членов комитета, сдали им кассу, печать, бланки партбилетов, книгу учета членов партии. Куценко продолжал читать свою лекцию с трибуны, слушатели сидели, ничего не подозревая. Вдруг банда хулиганов ворвалась в зал, стала ломать скамьи, рвать и жечь наши плакаты. Нас, членов комитета, схватили, вывели на балкон и перед всей толпой начали "бомбардировать" вопросами: за что мы стоим, чего хотим, как относимся к войне? Неожиданно на балконе появился лидер эсеров доктор Бupюля со своими сподвижниками. Мы ясно видели, что вся эта позорная история подстроена врагом. Когда речь держал эсер, ему аплодировали, а нам не давали говорить.

Но скоро комедия закончилась, нас отвели в милицию. Просидели мы там недолго. Слух о нашем аресте дошел до команд, и от прислали человек пятьдесят в полном вооружении. Угрожая разгромить участок, матросы потребовали, чтобы нас немедленно освободили»⁶⁴.

Однако, несмотря на враждебное отношение и связанные с этим трудности, влияние крымских большевиков продолжало неуклонно расти. В мае 1917 г. участник Севастопольской организации РСДРП (б) А. Калич в составе делегации Черноморского флота побывал в Петрограде, откуда привез открытое письмо Ленина, адресованное делегатам Всероссийского съезда крестьянских депутатов, в котором содержался призыв немедленно забрать землю у помещиков. Письмо это было размножено в количестве 500 экземпляров и распространено среди военнослужащих и рабочих. Кроме того, в ЦК РСДРП (б) Каличем были получены подробнейшие инструкции и практические советы по поводу организации в Севастополе партийной большевистской работы⁶⁵.

В начале мая в Севастополь из Петрограда по заданию ЦК РСДРП (б) приехала опытный пропагандист Тимофеева (Рейнгольд), с помощью которой было проведено несколько собраний по «Апрельским тезисам» В.И. Ленина (программы действий большевиков после Февральской революции, предложенной Лениным после возвращения в Петроград из Швейцарии в апреле 1917 г.), на которые каждый должен был привести с собой сочувствующих большевикам. На первом таком собрании присутствовало 45 человек⁶⁶.

Как отмечал впоследствии большевик Павел Марченко, приезд Тимофеевой-Рейнгольд дал севастопольским большевикам «идейную закалку», лучше подготовил их «к борьбе с эсерами и меньшевиками»⁶⁷.

В результате к середине мая 1917 г. большевистская партийная организация Севастополя выросла до 25 человек, а в начале июня в ее рядах было уже 50 членов и 100 сочувствующих. Одновременно увеличилось количество большевиков и в Севастопольском Совете: с 5 человек в его первом составе до 10 в июне 1917 г.⁶⁸ Кроме того, севастопольские ленинцы приобрели немало сторонников, которые официально не вступили в партию, но на деле вели большевистскую пропаганду на кораблях и в частях флота. Особенно много приверженцев большевики имели в минной бригаде, в бригадах подводного плавания и траления⁶⁹.

Большое внимание члены Севастопольского комитета РСДРП (б) уделяли работе среди молодежи. 11 июня в городе состоялось первое организационное собрание, провозгласившее создание Севастопольского социалистического союза молодежи, был принят устав, избрано правление и определены задачи союза. Инициатором его создания стал Орион Алексасис. Уроженец Балаклавы, учащийся Севастопольской гимназии, в четырнадцать лет Алексасис впервые познакомился с революционной литературой, в шестнадцать взят под наблюдение полиции, а по достижении семнадцати вступил в ряды большевистской партийной организации. В 1917 г. Алексасис вошел в союз учащейся молодежи, но счел эту организацию недостаточно «революционной», и развернул активную деятельность по созданию собственного союза молодежи. Члены союза выполняли партийные поручения, посещали организованную Алексасисом политическую школу, где изучали труды Ленина, Маркса и Энгельса⁷⁰.

В выпущенной в июне листовке Союза говорилось: «К тебе, рабочая молодежь, обращаемся мы с призывом объединиться. Тебя зовем мы в первую очередь вступать в "Союз социалистической молодежи!"»⁷¹

И, надо сказать, молодые севастопольцы с готовностью откликались на эти призывы. Так, если на первом организационном собрании Союза присутствовало 137 человек, то спустя всего два месяца число его членов выросло вдвое⁷².

Характерно, что после июльских событий в Петрограде крымские ленинцы не лишились своего представительства в органах революционно-демократической власти. А. Калич возглавил большевистскую фракцию Севастопольского Совета, вошел в состав его исполкома. 13 июля 1917 г. Севастопольский комитет РСДРП (б) направил письмо в исполком Совета с требованием обеспечить неприкосновенность фракции большевиков и разъяснить всем командам, как морским, так и сухопутным, законность ее существования. Авторы письма выражали протест против отказа союза печатников публиковать материал фракции, что в глазах большевиков выглядело ужасной несправедливостью и нарушало «одну из наших священных свобод — свободу печати и слова»⁷³.

Днем ранее, 12 июля, ЦИК Севастопольского Совета опубликовал обращение, в котором призвал горожан воздержаться от эксцессов в отношении ленинцев:

«Лица, принадлежащие к партии большевиков, как и все члены всех политических партий, не должны быть стеснены, тем более арестованы. Все с ними не согласные могут бороться только идейно, организовать настоящие митинги, приглашать своих идейных противников на дискуссию, в т.ч. на политический спор, и доказывать правдивость своих убеждений. Кто зажигает страсти, тот враг революции. Граждане, спокойствие и порядок»⁷⁴.

Поэтическим выражением данной позиции в определенной мере можно назвать опубликованное 16 июля в газете «Крымский вестник» стихотворение К. Подоводского:

    Предателям
Полно мое сердце обид,
Душа раскалилась от гнева:
Насильник-предатель царит
Над всходами доброго сева.

    * * *
Никто измены в страшный час
Простить предателям не может.
С немецким золотом у нас
Их очень много. Мысль тревожит
Забота: как их усмирить?
Ужели каторгой бессрочной?
А в дни победы всех простить
Порывом воли непорочной?

    * * *
И мысль обдумать до конца
Ушел из города я к морю.
«Как злы предателей сердца»
Сказал мой разум. Я не спорю.
Вины позорной на земле
Не знает в битве честный воин.
А тот предатель — в жуткой мгле,
Чего в борьбе своей достоин?

    * * *
Ужели меткой пули в грудь?
Столба на площади с петлею?
Ужели — казнь — скорейший путь
Насытить вновь народа волю?
Ищу решений на вопрос.
Пред взором жертвы роковые...
И в сердце боль, ожоги слез —

    * * *
Предатель должен сам уйти
Со всех дорог борьбы народной
Зачем на суд его вести?
Зачем идеей благородной
С него вину его смывать,
Когда он весь в сетях измены!
Зачем в лицо ему плевать,
Когда он в плесени, как стены.

    * * *
Могил болотных на Неве?!
О, эти образы — мышленья:
Они, как гости в голове
Пришли толпой — без приглашенья
Вернусь к предателям страны.
Они совершили преступленье!
А мы? Их братья? Их сыны?
Должны им вынести прощенье?
— Казнить! Казнить! На эшафот!
Велит мой гнев. А сердце сжалось:
— Палач пусть жизнь их оборвет:
У них измена в мозг всосалась!

    * * *
Мой гнев с народным гневом жить
Не будет долго. Верно. Знаю:
Нам станет стыдно казнью мстить...
И казнь я сердцем отменяю⁷⁵.

(Забегая вперед, необходимо сказать, что после своего прихода к власти ленинцы не станут отягощать себя подобным либерализмом. Их политические соперники будут объявлены вне закона и уничтожаться физически, но прежде — лишены всякой возможности открыто выражать свои взгляды. Одним из первых шагов режима в данном направлении станет закрытие оппозиционных газет и журналов).

Весомую роль в процессе большевизации Черноморского флота сыграло прибытие в Севастополь в начале августа Надежды Островской (партийная кличка — «Нина») — профессиональной революционерки, по распоряжению ЦК РСДРП (б) направленной в Крым для ведения агитационной работы. Будучи хорошим оратором, Островская на первых же своих выступлениях сумела расположить к себе солдатские и матросские массы. Как выразился В. Жуков, от речей Надежды Ильиничны «сразу же повеяло северным ветром большевизма»⁷⁶. Встретив приехавшую из столицы большевистскую агитаторшу настороженно, присутствующие на митинге военные моряки вскоре провожали ее аплодисментами.

Н.И. Островская

А после выступления перед соддатами-ополченцами, те, как позднее утверждала Островская, прониклись ее речами настолько, что едва не учинили самосуд над своим командиром за то, что тот пытался ее арестовать. И только благодаря личному вмешательству «Нины» кровопролития удалось избежать. Доверие к Островской было столь велико, что солдаты тотчас постановили избрать ее членом Севастопольского Совета. На состоявшихся в октябре выборах в Севастопольский Совет из 178 бюллетеней в этой роте 155 были поданы в пользу Островской⁷⁷. Были случаи, когда матросы прогоняли агитаторов от меньшевиков и эсеров, и требовали «тов. Островскую». На одном из митингов присутствующие кричали: «Да здравствует вождь революции Ленин!»⁷⁸ Желание послушать речи Островской, «настоящей большевички из центра», высказывали даже те части, где раньше преобладало враждебное отношение к программе РСДРП (б)⁷⁹.

Деятельность Надежды Ильиничны получила высокую оценку в письме Секретариата ЦК РСДРП (б) от 19 сентября 1917 г., где подчеркивалось:

«Результаты Вашей работы, конечно, могут только приветствоваться, ибо ничего, кроме полного одобрения, не могут заслуживать»⁸⁰.

После прибытия в Севастополь Надежды Островской между Севастопольским комитетом РСДРП (б) и ЦК ленинской партии устанавливается систематическая связь. Только в сентябре — первой половине октября 1917 г. Севастопольский комитет направил адрес в ЦК РСДРП (б) 6 писем и получил 4 ответа, содержащие ценные советы и указания о дальнейшем улучшении организационной и агитационной работы. Помимо ЦК РСДРП (б), активную помощь пропагандистскими материалами Севастопольской партийной большевистской организации оказывали партийные организации Харькова, Киева, Екатеринослава, Одессы, Николаева и других городов. На корабли Черноморского флота вместе с центральными партийными газетами начали поступать «Голос пролетария» — орган Одесского комитета РСДРП (б), «Пролетарское знамя» — орган Николаевского комитета РСДРП (б), а также перешедшая на большевистские позиции газета «Солдатская мысль» — орган революционного комитета 49-го полка в Одессе⁸¹.

Произносимые Островской и другими большевистскими агитаторами призывы к немедленному прекращению войны и неповиновению офицерам находили благодатную почву. Процесс разложения Черноморского флота шел полным ходом.

Еще в середине июня, в момент нахождения в Севастополе видных представителей «революционной демократии» и выраженную судовыми и армейскими комитетами поддержку Временного правительства, отдельные воинские подразделения выступили с протестом против идеи формирования ударных частей. Такую резолюцию вынесли команды посыльного судна «Березань» и минной бригады учебного отряда ЧФ. Обсудив вопрос о создании ударных батальонов и последующей их отправки на фронт, моряки нашли нужным «призвать в ряды войск из монастырей всех монахов, годных к военной службе, так как их деятельность в монастырях бесполезна, а таковой священный корпус заменит ударный батальон, в который записываются последние силы пролетариата и крестьян, в то время, когда нужны рабочие руки для уборки хлебов». «Посему, — заканчивался текст резолюции, — мы протестуем против ударных батальонов»⁸².

В ответ на это заявление православное духовенство в лице благочинного монастырей, попыталось усовестить авторов резолюции, напомнив протестующим, что:

«1) Годные в строй послушники — всех монастырей, с самого начала войны, сознали честь и чувство долга пред родиной, — сами ушли в ряды войск, точно так же и годные монахи отправлялись в качестве санитаров — для подачи помощи больным и раненым, а годные иеромонахи для напутствования.

2) В настоящее время во всех монастырях России остались исключительно одни старики-монахи, а если и есть между ними два или не более трех лиц, то не моложе 43—44-х лет, то и те до глубины души разбитые — парализованные и больные и в ряды войск буквально не годные, в чем, в случае надобности, всякий может убедиться при самом их освидетельствовании»⁸³.

В завершение благочинный обращал внимание черноморцев на то, что «ветхое старое войско не может заменить ушедшее несметное число из рядов дезертиров», и называл идею призыва на воинскую службу монахов посмешищем⁸⁴.

Но некоторое время спустя последовала еще одна протестная резолюция, вынесенная на сей раз солдатами электротехнической роты Севастопольского артиллерийского склада. Найдя недопустимым формирование «каких-то особых ударных полков», солдаты потребовали «немедленно привлечь всех здоровых лиц, укрывающихся в тылу и не работающих на оборону, всех монахов, укрывающихся в монастырях; все эти лица должны быть отправлены на фронт для замены больных и слабых товарищей находящихся в окопах»⁸⁵. Одним из двух лиц, поставивших свои подписи под резолюцией (а возможно, и ее автором), был неоднократно упоминавшийся большевик А. Калич, пользовавшийся в роте немалым влияниям.

Падение дисциплины в дальнейшем все больше усугублялось.

Экипажи судов отказывались выполнять приказы своих командиров (7 июля это произошло на крейсере «Память Меркурия», 29 июля — на эскадренном миноносце «Поспешный»), многие солдаты и матросы открыто занимались спекуляцией. Так, 27 июля миноносец «Гневный» возвратился в Севастополь с захваченной турецкой лайбой (деревянное парусное судно с одной или двумя мачтами, предназначенное для перевозки несрочных грузов), груженной маслинами, орехами, табаком. Команда отказалась сдать груз в распоряжение Севастопольского Совета, сама распродала товары⁸⁶.

Дезертирство в армии и на флоте приняло повальный характер. Так, в результате проведенной 8 июня в Симферополе повсеместной облавы с целью задержания дезертиров, укрывающихся в городе и его предместьях, было задержано свыше 600 человек, из которых 88 были арестованы и подвергнуты временному тюремному заключению. На окраине города между дезертирами и посланными на их поимку войсками произошли столкновения, дошедшие до перестрелки, но не повлекшие за собой человеческих жертв. Некоторые из дезертиров были переодеты в женские платья⁸⁷.

В Севастополе в ходе проведенной в ночь на 20 июня облавы на дезертиров в разных частях города было задержано 100 человек, из них 65 после разбирательства отпущены на свободу, 35 — арестованы⁸⁸.

Однако, несмотря на все попытки гражданских и военных властей восстановить порядок и дисциплину, в последующие месяцы численность дезертиров неуклонно продолжала расти. В результате в начале осени 1917 г. в Севастополе пьяные и дезертиры были на каждом шагу, а на Рудольфовой горе обосновалась шайка вооруженных хулиганов, которая терроризировала население⁸⁹.

Не меньшее распространение получили мародерство и грабежи.

«В Военную комиссию, — сообщалось в одном из воззваний Военной комиссии Севастопольского Совета, — поступают неоднократно мольбы и просьбы от арендаторов имений, садов, виноградников и от целых селений о защите их от анархистских выступлений матросов и солдат, целыми толпами громящих сады, огороды и виноградники. Военная комиссия, негодуя на таковые выступления темных элементов армии и флота, требует прекращения подобного рода разгромов и расхищения народного достояния, и более сознательных товарищей просит удерживать эти элементы, т.к. все такие действия ведут только к контрреволюции»⁹⁰

Разлагаясь в условиях тыла, солдатская и матросская масса переставала подчиняться кому бы то ни было (даже собственным комитетам) и становилась совершенно неуправляемой.

Летом 1917 г. отказались идти на фронт солдаты расквартированного в Феодосии 52-го Виленского полка. А в 35-м запасном полку (Феодосия) офицеры фактически были отстранены от командования, и все войсковые вопросы решались выборным солдатским комитетом⁹¹.

В июне 1917 г. в Бахчисарае отправленные на поимку дезертиров воинские подразделения севастопольского и симферопольского гарнизонов устроили настоящий погром: разрушили памятник 300-летию Дома Романовых, разграбили ханский дворец, убили белобилетника Э. Бели. Под предлогом обыска заходили в дома и выносили оттуда все ценное, не обращая никакого внимания на протестующих хозяев.

Председатель Бахчисарайского мусульманского бюро Б. Муртазаев с горечью констатировал: «Когда народ увидел, что солдаты, борющиеся за свободу, сами нарушают ее, то начали появляться возгласы: "Что дала нам свобода, братство и равенство; со стороны грубых полицейских и жандармских чиновников даже при старом режиме не встречали таких обращений". Невольно появилось сомнете, что в России существует свобода. <...> В городе и окрестностях начались грабежи. Воры являются в военной форме, как бы посланные комитетом для обыска, и, расхитив все драгоценное, исчезают бесследно»⁹².

Еще один трагический случай 10 июня 1917 г. произошел в Симферополе. В 4 часа дня в квартиру поручика Ваннаго в доме, расположенном в конце Бетлинговской (ныне — Калинина) улицы, явилась группа солдат, которым сказали, что в доме прячутся дезертиры. Так как поручик был в гражданской одежде, солдаты приняли его за дезертира. Офицер, в свою очередь, решил, что к нему явились экспроприаторы, которые хотят отобрать находящиеся при нем казенные деньги в сумме 1600 рублей. Недоразумение завершилось печально.

Ваннаго потребовал, чтобы солдаты удалились, а те велели отдать им оружие — револьвер, лежащий в кармане поручика. Попытавшись спастись бегством и пробежав сто шагов, офицер выстрелил и смертельно ранил солдата Артемия Швеца. Но вслед за этим Ваннаго был застрелен унтер-офицером Иваном Пшеничным.

Вскоре после убийства собралась тысячная толпа, состоявшая главным образом из солдат, которая начала надругательства над трупом поручика. Была сделана попытка сжечь мертвое тело. Призывы властей прекратить надругательства и разойтись никакого влияния на толпу не оказали. От прибывшего на место преступления и.о. прокурора В.Н. Чепеги присутствующие требовали, чтобы никакого разбирательства по делу не проводилось⁹³.

Признаки морального разложения демонстрировали даже непосредственно участвующие в боевых действиях армейские соединения и экипажи судов. Так, высадившиеся 13 августа 1917 г. под прикрытием линкора «Свободная Россия» в небольшой приморский турецкий город Орду части 123-й пехотной дивизии, очутившись на берегу, немедленно предались разбою. Как сообщал в своем отчете капитан 2-го ранга князь В. Туманов, «многие солдаты высадились на берег с заранее заготовленными мешками, начался безудержный грабеж магазинов и частных квартир. Награбленное добро грудами тащили на тральщик. Очень скоро войска перепились, попытки офицеров навести порядок ни к чему не привели»⁹⁴.

В дальнейшем процесс радикализации общества все более прогрессировал, охватывая не только военных, но и гражданское население. Города захлестывали волны уголовной преступности. В сельской местности крестьяне самовольно захватывали и распахивали помещичьи земли. Так, жители села Васильевка избрали сельский комитет, который принял решение разделить землю местной помещицы Сахаровой и в мае 1917 г. конфисковал у нее и нескольких крупных землевладельцев излишки сена и зерна. С целью восстановления порядка власти прислали из Симферополя солдат, которые разогнали комитет и арестовали его активистов. Однако и в дальнейшем жители села продолжали требовать конфискации земли у помещицы, отказывались вносить арендную плату⁹⁵.

Перераспределения земли летом 1917 г. потребовали крестьяне Перекопского уезда.

«Настроение сильно возбужденное, — сообщалось в телеграмме, отправленной в адрес Таврического губернского комиссара (Временного правительства), — в Джанкое, Таганаше, уезде неспокойно. Просим принять меры»⁹⁶.

В июне 1917 г. в том же уезде пятеро неизвестных совершили разбойное нападение с целью грабежа на экономию землевладельца Чуба, присвоив около 2 тыс. рублей⁹⁷.

Похожий случай произошел 11 июня в районе станции Альма. Здесь шестеро одетых в солдатскую форму и маски мужчин ограбили усадьбу землевладельца Рудя. Общая стоимость незаконно присвоенного имущества составила около 5 тыс. рублей⁹⁸.

В селении Ислам-Терек (ныне — пгт. Кировское) в период с марта по октябрь 1917 г. безземельные крестьяне и батраки неоднократно пытались распахать участки богатых односельчан, что неоднократно приводило к конфликтам: «самозахватчиков» изгоняли с занятых ими участков, принуждали выплачивать крупные штрафы⁹⁹.

В августе 1917 г. крестьяне пяти деревень Евпаторийского уезда захватили посев пшеницы у помещика П.В. Попова. Крестьяне деревни Коуш (ныне — с. Шелковичное Бахчисарайского района) взяли в сентябре под свой контроль Султанскую лесную дачу и стали сдавать в аренду чабанам лесные участки, «получая деньги в свою пользу», пасли свой скот в лесу и препятствовали вывозке заготовленных дров. Крестьяне деревень Мазанки и Петрово Симферопольского уезда запахали около 100 десятин помещичьей земли. 24 сентября крестьяне деревни Караджа Евпаторийского уезда (ныне Оленевки Черноморского района) приняли решение разделить между собой 400 десятин земли, арендуемой местным помещиком С.М. Черновым. В первой половине октября население Байдарской волости осуществило порубку леса в имении графа Мордвинова¹⁰⁰.

Определенное представление о том, насколько значительные масштабы приобрела незаконная вырубка леса, можно составить, ознакомившись с текстом воззвания общественных организаций Таврической губернии «Об охране лесов и обеспечении правильного хода заготовок древесного топлива в Крыму», опубликованным 16 июня 1917 г. в газете «Крымский вестник».

«За последнее время, — гласило воззвание, — в различных местах Таврической губернии замечается движение против государственного лесовладения, единичные случаи удаления лесной администрации и лесной стражи с присвоением себе населением прав в распоряжении лесным хозяйством, а также попытки захвата государственных, спорных и частновладельческих лесов. При этом, с одной стороны, наблюдаются самовольные вырубки и истощение лесов (преимущественно частновладельческих), а с другой — стремление сохранить лес и не допускать в лесах спорных и государственных заготовок дров для населения Крыма. Все это создает на местах беспорядок и смуту, разрушая в то же время хозяйственные планы по снабжению дровами городов и селений Крыма или угрожая к осени и зиме всему населению Крыма голодом — голодом дровяным, который по своему ужасу может сравниться только с голодом хлебным.

Граждане! Поселяне всех национальностей Крыма!

Представители всех общественных организаций <...> обращаются к вам с увещеванием не нарушать правильного и нормального течения гражданской жизни и помнить, что, кроме интересов местных и частных, есть высшие общественные интересы, интересы родины, интересы государства. Прежде всего, нельзя хищнически вырубать тот лес, который является плодом труда многих поколений людей, тот лес, который является у нас в Крыму источником и охранителем вод и защищает в горах от смыва, оползней и разрушения почву.

Рубка леса может и должна быть только такая, которая производится без истощения лесных богатств, с непременной заботой о сохранении лесной площади в губернии и согласно с планами правильного лесного хозяйства, составленными специалистами лесного дела.

Следовательно, рубка леса будет только тогда правильна и законна, если она намечена в лесах государственных по указанию Временного Правительства, лесным управлением, а в лесах частных — лесоохранительным комитетом, который в настоящее время преобразован и состав коего пополнен представителями демократии и народа.

Граждане! Мы обращаемся к вам с призывом исполнить свой гражданский долг! Сохраните порядок на местах и всеми мерами помогите заведующим хозяйственными заготовками дров, которые будут командированы в лесные дачи.

Граждане! Помните, что в городах положение с топливом грозное. Все учреждения и некоторые предприятия перешли на дровяное топливо, дрова необходимы лазаретам, больницам, санаториям, войскам и всему бедному населению.

Привоза же дров ниоткуда ждать нельзя. Железные дороги перегружены; путь морской закрыт. Следовательно, необходимо, чтобы на отопление местных городов шли по возможности местные же дрова. Если своевременно об этом не позаботиться, то разные предприятия и все города Крыма останутся без топлива, а это неизбежно повлечет за собою приостановку всей жизни, голод, торжество врагов и конец молодой русской свободе. Отсюда ясно, как нужны дрова и какое большое значение имеет немедленная их заготовка, которой не только нельзя ставить препятствия, но которую нужно усилить и ускорить.

Что касается до всякого рода злоупотреблений в частных лесах: переруба, неправильной рубки леса или рубки его без разрешения, то таковые будут преследоваться со всей строгостью закона; и, если в этом отношении у населения будут возникать сомнения — необходимо немедленно сообщать о них уездному земельному комитету, а также исполн.<ительному> бюро при губернском комиссаре, однако отнюдь самовольно не захватывать леса. Население должно знать, что надзор и наблюдение за лесным хозяйством, кроме лесного управления, теперь находятся в руках общественных организаций — уездном земельном комитете и исполн.<ительном> бюро при комиссаре, которые на месте всегда могут проверить — правильно ли и законно ли производится рубка. Население должно знать, кроме того, что за неправильную сводку и рубку леса назначается большой штраф, и деньги эти поступают в особый фонд по лесоустройству.

Граждане! Для помощи государству в срочном деле заготовки дров, так как всякое промедление в этом срочном и важном государственном деле грозят непоправимой бедой всей стране и завоеванной народом свободе, — грядет гибелью России.

Граждане! Впредь до созыва всероссийского учредительного собрания не допускайте анархии — она на руку только врагам народа, врагам нашей свободы, она на руку нашим врагам на фронте — германцам.

Учредительное собрате разрешит и удовлетворит все ваши нужды. Учредительное собрате и только оно может оказать и окажет, какой порядок управления нужен всему народу, какие нужны законы, чтобы всему народу было жить хорошо. А до тех пор помните и не забывайте, граждане, что у нас тяжелое время — война. Соблюдайте через свои комитеты полный порядок и спокойствие и поддерживайте представителей нового правительства, которые стоят на страже блага нашего, блага всех граждан Крыма всех национальностей!

Помогайте всеми силами и средствами осуществить усиленный ход заготовок древесного топлива в лесных дачах Крыма»¹⁰¹.

Однако широкие массы проигнорировали этот призыв. Незаконная вырубка леса продолжалась, постепенно приобретая все больший размах. Как и в случае с самовольным захватом земель и посевов, в борьбе с этими пагубными явлениями власти оказались бессильны.

Объектами алчных вожделений крестьян становились не только помещичьи, но и монастырские земли. В рассматриваемый период во многих селах Таврической губернии сельские комитеты принимали постановления, в которых священникам предлагалось оставлять приходы, в некоторых случаях комитеты отбирали церковную землю или назначали за нее арендную плату.

Архивные документы свидетельствуют, что в процессе самовольных захватов крестьянами земель, вырубке лесов активное участие (по меньшей мере, в качестве вдохновителей) принимали леворадикально настроенные моряки и солдаты.

«Заведующий Атлаузской Херсонисского монастыря лесной дачей, — сообщалось в обращении Таврической духовной консистории Таврическому губернскому комиссару от 15 сентября 1917 г., — находящейся в Симферопольском уезде, Каралезской волости, иеромонах Кирилл, донес, что Комитет близлежащей деревни Узенбаш, после посещения этой деревни делегатами-матросами из Севастополя, воспретил Управлению Херсонисскаго монастыря производить в лесной даче начатую 3-го сего Сентября очередную рубку дров на разрешенной Таврическим Лесоохранителъным Комитетом лесосеке 1915—1919 гг., потребовав рассчитать нанятых рубщиков, и наложил запрещение на вывоз вообще дров и др. материалов из дачи в монастырь. По отзывам жителей дер. Узенбаш, означенные матросы внушали им, что они теперь могут пользоваться монастырским лесом, как своим собственным. (Выделено мной — Д.С.)

Сообщая о вышеизложенном, Таврическая Духовная Консистория имеет честь покорнейше просить Вас, Милостивый Государь, сделать зависящее от Вас распоряжение о немедленном снятии наложенного запрещения рубки и доставки в монастырь дров, а также о принятии мер к ограждению монастыря в дальнейшем от захватов со стороны местных татар, так как наступившее благоприятное время для рубки и доставки дров может быть упущено и Херсонисский монастырь останется без топлива, о последующем не оставить Консисторию своим уведомлением»¹⁰².

Стремительное паление уровня жизни, с одной стороны, и безудержный рост цен на продукты питания и предметы первой необходимости — с другой, спровоцировали в ряде мест стихийные протестные выступления.

Так, 18—20 сентября в Евпатории толпа женщин учинила погром на базаре, затем произвела самочинные обыски в домах торговцев с целью найти спрятанные там продовольственные товары. Аналогичные события произошли 21 сентября в Феодосии. При этом солдаты местного гарнизона не только не препятствовали погромщикам, но сами принимали участие в обысках. В Симферополе для борьбы с беспорядками потребовалось вмешательство воинских частей¹⁰³. 29 сентября аналогичные стихийные выступления произошли в Карасубазаре (ныне — Белогорск), вынудив членов городской управы подать в отставку¹⁰⁴. В Керчи массовые волнения вылились в мощную демонстрацию, в ходе которой звучали призывы к свержению Временного правительства¹⁰⁵.

12 октября 1917 г. Феодосию захлестнула очередная волна беспорядков. На этот раз их движущей силой стали военные. Как сообщалось в докладе помощника Таврического губернского комиссара, «группа солдат 10 роты местного пехотного полка, неизвестно где напившись, приступила к разгрому погребов виноградных вин в местах расположения казарм, вблизи вокзала в стороне от города. К 10 роте присоединились солдаты других рот, и начался пьяный разгул, разгромив два погреба и пять частных квартир смежных дач. Принятыми мерами удалось не допустить буйствовавших солдат к разгрому остальных складов, где виноградное вино милицией было выпущено. Весь привокзальный район был оцеплен казаками, украинскими ротами, учебной командой, чем предотвращен неизбежный погром города. Комитетом по охране в целях предупреждения было уничтожено вино во всех крупных городских складах. На другой день разгул продолжался...»¹⁰⁶ Получив эти сведения, помощник губернского комиссара немедленно выехал в Феодосию, вызвав из Севастополя крейсер и две пехотные роты из Симферополя. Для восстановления порядка начальнику феодосийского гарнизона было предложено произвести обыски в казармах солдат 10-й роты, отобрать расхищенное ими вино и арестовать пьяных. Посланные для усмирения разбушевавшейся вольницы вооруженные силы в целом успешно справились с поставленной перед ними задачей, однако экипаж крейсера отказался от участия в подавлении беспорядков. В лице своих представителей моряки заявили, что прибыли «оказать моральное воздействие на пьяную массу»¹⁰⁷.

Неспособность властей остановить разгул беззакония вынуждала население прибегать к самосудам. Так, осенью 1917 г. в селе Владимировка местные жители жестоко расправились с тремя односельчанками, уличенными в конокрадстве. «Одна из них была тут же убита, или, вернее, растерзана; остальные две избиты до полусмерти и отправлены в больницу»¹⁰⁸.

Ширилось забастовочное движение. Число стачек в Крыму в июле-октябре 1917 г. по сравнению с предыдущими месяцами возросло с 35 до 50 — т.е. почти в полтора раза, а количество бастующих в два раза¹⁰⁹. В Карасубазаре антиправительственные лозунги звучали уже во время первомайской демонстрации, на которой собралось не менее 10 тыс. человек (члены всех профсоюзов, крестьяне окрестных сел). Профсоюз «Рабземлес», в правление которого входило 5 большевиков, потребовал выплат всем рабочим и батракам стопроцентной надбавки к жалованью за весь 1916 г., установление 8-часового рабочего дня на всех видах сельскохозяйственных работ без снижения заработной платы. Это требование было удовлетворено¹¹⁰. В июле 1917 г. забастовали рабочие электростанции в Алупке, требовавшие повысить им заработную плату¹¹¹. Их поддержали жители Симеиза¹¹². В начале августа по всей губернии забастовали служащие больниц и домашняя прислуга, потребовавшие введения 8-часового рабочего дня и увеличения жалованья. В середине августа объявили забастовку трамвайные рабочие Симферополя и Союз упаковщиков фруктов. С 23 сентября в рамках всеобщей Всероссийской забастовки железнодорожников в стачечное движение включились железнодорожники Крыма. 26 сентября в Керчи забастовали металлисты, а в начале октября по всей Таврической губернии объявили забастовку рабочие-мукомолы. В первой половине октября произошел ряд забастовок евпаторийских и севастопольских портных, рабочих табачных фабрик Феодосии, чернорабочих Севастопольского порта. Не остались в стороне и рабочие симферопольского аэропланного завода «Анатра». Стачечный комитет, возглавляемый большевиком С. Новосельским, выдвинул требования выплаты пособий бастующим и «взятие завода в ведение рабочих»¹¹³. В результате остановки заводов произошел срыв программы выпуска военной продукции.

Массы стремительно левели. Причем в Крыму распространение симпатий к большевикам происходило даже с некоторым запозданием по сравнению с в другими регионами страны. На фронте и в столице подобные настроения стали преобладающими уже в мае-июне. К середине 1917 г. партия Ленина выросла по сравнению с началом марта более чем в десять раз: до 240 тыс. (к октябрю — до 350—400 тыс.) С конца мая рабочая секция Петроградского Совета (он делился на секции рабочую и солдатскую) стала принимать большевистские резолюции. На съездах профсоюзов, фабрично-заводских комитетов — по всей стране — большинство делегатов отдавало голоса большевикам. У большевистской партии стали появляться опорные пункты в армии и на флоте¹¹⁴.

Большое возмущение, в том числе и среди матросов Черноморского флота, вызвало введение Верховным Главнокомандующим, генералом от инфантерии Лавром Корниловым военно-полевых судов и смертной казни, запрещение политической работы в войсках. Предназначенные для борьбы с разложением и восстановления дисциплины в тылу и на фронте, эти чрезвычайные и жесткие меры не могли не вызвать протеста.

С резолюциями против отмены смертной казни 3—19 августа выступили команды линкоров «Евстафий» и «Борец за свободу», крейсера «Память Меркурия», эскадренных миноносцев «Капитан Сакен», «Завидный», «Лейтенант Шестаков», посыльного судна «Алмаз», подводных лодок «Лосось» и «Судак», Черноморского флотского экипажа, Севастопольского флотского полуэкипажа, службы связи флота, солдата Севастопольской военной авиашколы, рот батальона крепостной артиллерии. Военных поддержали рабочие Севастопольского порта. В принятой ими в августе 1917 г. резолюции выражался «категорический протест» против «введения смертной казни в тылу, как первого шага контрреволюции против завоеваний революционной демократии», а также требование отмены смертной казни на фронте, «т.к. насилие не есть мера к поднятию боеспособности армии»¹¹⁵. С портовыми рабочими были солидарны участники профсоюза строительных рабочих. 28 августа правление профсоюза вынесло резолюцию, в которой выражало готовность «всеми имеющимися в распоряжении союза силами поддерживать Временное правительство и совет рабочих и солдатских депутатов»¹¹⁶.

Отмены смертной казни потребовало и общее собрание Севастопольской меньшевистской партийной организации. В то же время общее собрание эсеровской партийной организации города не выразило осуждения решений правительства, а напротив, большинством голосов приняло резолюцию «О допустимости смертной казни на фронте ввиду опасности грозящей революции»¹¹⁷.18 и 19 августа в Севастопольском Совете по этому поводу разгорелись бурные споры, завершившиеся принятием резолюции Совета Крестьянских депутатов, в которой говорилось, «что смертная казнь как орудие устрашения не есть оправдание, а может служить лишь средством борьбы контрреволюционных классов с трудовой революционной демократией, поэтому Совет В<оенных>., Раб<очих>. и Кр<естьянских>. Деп<утатов> высказывается против введения смертной казни и требует отмены ее навсегда»¹¹⁸.

В этой обстановке Севастопольский городской комитет РСДРП (б) усилил свою агитацию среди моряков и солдат. На флоте началось движение за отзыв депутатов Совета, не оправдавших доверия масс. На место отозванных выдвигались большевики и им сочувствующие. К 6 августа Севастопольская большевистская партийная организация насчитывала 150 членов и являлась наиболее сильной организацией РСДРП (б) в Таврической губернии. Причем, по мнению Н. Островской, среди населения города и военных моряков «большевиков полусознательных, инстинктивных и сознательных было достаточно»¹¹⁹.

Тем не менее, эсеровско-меньшевистское большинство в Севастопольском Совете продолжало сохраняться до декабря 1917 г.

О росте популярности ленинцев наглядно свидетельствуют резолюции митингов, проходивших в августе 1917 г. на кораблях Черноморского флота и в армейских частях. Так, 11 августа общее собрание нестроевой роты Севастопольского крепостного артиллерийского склада вынесло резолюцию с требованием «освобождения вождей революционной демократии, делегатов Балтийского флота, редакторов социалистических газет и открытия рабочих газет», отмены приказов, не допускающих социалистические газеты в среду солдат, «обуздания желтой прессы, травящей социалистов», роспуска Государственной Думы¹²⁰.13 августа большевистская ячейка линкора «Евстафий» выпустила листовку «Всем клевещущим на революционный пролетариат», в которой выразила протест против преследований РСДРП (б) и ее печати. В тот же день матросы «Евстафия» (около 100 человек) послали деньги и приветствие московской большевистской газете «Социал-демократ»¹²¹.17 августа собрание электротехнической роты Севастопольского крепостного артиллерийского склада выразило протест против политики Временного правительства, потребовало немедленного освобождения из тюрем революционеров, матросов и солдат, арестованных за политические убеждения, восстановления революционной печати, ареста «клеветников и дезорганизаторов демократии и беспощадной борьбы с контрреволюцией»¹²².

Не лучшим образом на состоянии дисциплины на флоте сказалось прибытие в конце августа новой делегации с Балтики. Официально задачей делегатов было оказание помощи морякам-черноморцам в вопросе увеличения жалованья. Фактически же прибытие делегации преследовало цель активизации большевистской работы. И хотя значительную часть агитаторов задержали в Бахчисарае, а исполком Совета запретил немногим прибывшим в Севастополь балтийцам выступать на кораблях и распорядился об их аресте, это намерение не было приведено в исполнение. Узнав о решении исполкома, команда линкора «Ростислав» выразила ему недоверие, а многолюдный митинг во флотском полуэкипаже потребовал привлечь к ответственности того, кто распорядился об аресте делегации¹²³.

24 августа 1917 г. исполняющий обязанности генерального комиссара Временного правительства на ЧФ Н. Борисов телеграфировал в Морской Генеральный штаб:

«За короткое время моего отсутствия Севастополь стал городом большевиков. Большое возбуждение, беспрерывные митинги, на которых дают говорить только большевикам, возбужденные кучки по всем углам. В организациях настроение тоже сильно повысилось.

Фантастические слухи о контрреволюционных заговорах, о прибытии казаков волнуют массу. В некоторых частях уже взяли на руки оружие. У большевиков появились хорошие агитаторы. <...> Решительных мер против агитации большевиков и против митингов принять было нельзя, так как не на кого положиться»¹²⁴.

Левоэкстремистские тенденции в обществе стали особенно активно проявляться после провала в августе 1917 г. т.н. «корниловского мятежа». Предпринятая генералом Корниловым неудавшаяся попытка установления военной диктатуры вызвала очередной всплеск митинговой активности граждан, в том числе и в Крыму. Среди призывов ораторов наиболее частыми были требования ареста и суда над генералом и другими руководителями путча, разгона Государственной Думы, отмены смертной казни, закрытия «буржуазных» и открытия большевистских газет.

24 августа 1917 г. подобную резолюцию вынесло общее собрание нестроевой роты Севастопольской крепостной артиллерии.

«Категорически требуем, — гласил текст резолюции, — <...> 5. Устранения генерала Корнилова, как явно стремящегося отнять революцией завоеванные права солдат. 6. Разоружения казаков и георгиевских кавалеров, примкнувших к контрреволюции. 7. Немедленного разгона Государственной думы и Государственного совета, как гнезд контрреволюции. 8. Немедленной отмены приказов, не допускающих митингов в войсках, где бы то ни было»¹²⁵.

30 августа к «категорическому требованию» предать генерала Корнилова и его единомышленников «революционному суду» присоединился Евпаторийский Совет¹²⁶.

В этих условиях командование ЧФ выразило безоговорочную поддержку Временному правительству. Сменивший Лукина на посту командующего контр-адмирал Александр Немитц (как охарактеризовал его В. Жуков, «сторонник демократизации флота, ставший в оппозицию Колчаку»¹²⁷) издал приказ, в котором говорилось, что «Черноморский флот был и останется верным Временному правительству — единственной верховной власти в Россию»¹²⁸.

Но, несмотря на твердую позицию, занятую командованием ЧФ, после провала корниловского выступления недоверие к офицерам на флоте все больше усиливалось. В отношении офицеров ввели дисциплинарные взыскания, офицерский союз был распущен, оружие взято под контроль. Ни один офицер не мог теперь покинуть корабль, не получив разрешения судового комитета¹²⁹.

Осенью 1917 г. враждебное отношение корабельных команд к офицерам продолжало усиливаться. 9 сентября 1917 г. штаб Черноморского флота сообщал, что «в связи с последними событиями очень обострилось недоверие и недоброжелательность команд к офицерам»¹³⁰. В середине октября матросы избили на улице офицера, демонстративно заявившего о своих монархических убеждениях. 1 октября на миги те в Черноморском флотском экипаже было внесено решение «об аресте некоторых судейских офицеров, соучастников целого ряда тяжких приговоров»¹³¹. Данную резолюцию участники митинга приняли, находясь под впечатлением от выступления прибывшего в город участника восстания 1912 г. Купцова, который обвинил ряд офицеров в преследовании и казни матросов. Названных им лиц арестовали, затем произвели «чистку» офицерского состава по всему флоту¹³².

Вопиющий случай неподчинения произошел 19 октября на линкоре «Свободная Россия» во время последнего похода Черноморского флота к Босфору. Возле болгарского побережья экипаж потребовал от командира вернуться назад, в Севастополь. Матросы заявили, что «не желают рисковать своими жизнями ради буржуев и по возвращении в Севастополь еще разберутся, кто и для чего послал корабли к Босфору». Когда командир отказался удовлетворить это требование, его и еще одного офицера связали и судно взяло обратный курс.

По возвращении эскадры адмирал Немитц поднял вопрос о немедленном суде над командой линкора, но, натолкнувшись на резкий протест матросов, вынужден был отступить.

30 августа 1917 г. в Севастополе был избран Центральный комитет Черноморского флота (ЦК ЧФ, Центрофлот). На первом его заседании, состоявшемся в 9 часов вечера в здании Севастопольского Морского собрания, среди делегатов присутствовала группа большевиков и им сочувствующих. И хотя поначалу в составе Центро-флота преобладали меньшевики и эсеры, он был значительно левее Севастопольского Совета. Возглавил Центрофлот матрос линкора «Воля», анархист Ефим Шелестун.

Так в Севастополе сформировался еще один центр власти, претендующий со временем на обретение всей ее полноты.

В центральной прессе стали появляться сообщения о росте числа сочувствующих ленинцам в разных местах Таврической губернии. Губернская организация РСДРП (б) стремительно пополняется новыми членами. Характеризуя политическую обстановку на флоте, Островская писала в ЦК РСДРП (б), что после провала корниловского выступления большевизм в Севастополе «растет... не по дням, а по часам» и массы «точно приливом неуклонно катятся к нам»¹³³.

15 сентября 1917 г. по распоряжению ЦК ЧФ на военных кораблях были подняты красные флаги и сигнал «Да здравствует российская революция». По завершении этой политической акции многие команды отказались спустить красные флаги¹³⁴.

В октябре 1917 г. на Черноморском флоте остро заявляет о себе национальный вопрос. 12 октября на крейсере «Светлана» и миноносце «Завидный» поднимаются украинские флаги. 17 октября 1917 г. в Севастополе появилась местная украинская рада, объявившая о том, что она подчиняется Центральной Раде¹³⁵.

Все возрастающее влияние ленинцев среди солдат и моряков-черноморцев стало причиной того, что многие члены социалистических партий, ранее занимавшие оборонческие позиции, стали теперь выступать в поддержку большевистских предложений и требований. Среди эсеров Севастополя начала складываться левая группа, открыто выступавшая против политики руководства эсеровской партии.

Очередным свидетельством роста влияния РСДРП (б) и левого экстремизма на флоте служит принятая 4 сентября резолюция общего собрания команды эскадренного миноносца «Гневный» с выражением доверия большевикам и требованием легальной работы Ленина.

«Считаем преступным держать в тюрьмах наших товарищей социалистов большевиков и интернационалистов (представители левого крыла, выделившегося во время войны у меньшевиков и эсеров и разделявшего по ряду вопросов позиции большевиков — Д.С.) и закрытие социалистических газет <...>, когда контрреволюционеры открыто продолжают свою работу, а изменники и шпионы высылаются за границу.

<...>Считаем желательной открытую работу в рядах демократии нашего товарища — Н. Ленина (так в документе — Д.С.).

Товарищи солдаты, матросы и рабочие! Вы видите, что наша родина истекает кровью в непосильной борьбе с врагом внешним и врагом внутренним. Вы видите, что мировая буржуазия вступила в борьбу с мировым пролетариатом. Вы видите, как империалисты цепляются за войну, как за последнее средство к обессилению нас, трудового народа, и к сохранению своего господства и господства капитала. Они понимают, что не будь войны — нам не нужны были бы разные Корниловы, Каледины и другие им подобные, нам не нужно было бы вообще офицерство, в рядах которого и кроются главным образом опасные для родины и нашей свободы контрреволюционные силы; буржуазии не было бы возможности натравливать рабочего или крестьянина — немца на труженика — русского, француза, англичанина и последних на первого; тогда меньше нуждались бы мы в их учености, в их знании и опытности. Они это понимают и учитывают, неся лозунг: "До полной победы", всеми средствами стараются затянуть войну до полного изнеможения пролетариата, когда мы, разбитые, разоренные, измученные, сознавая свое бессилие, опустим руки и отдадим себя в распоряжение их "милости".

Товарищи! Вы помните, что наше Временное правительство, принимая на себя верховную власть, обещало стремиться к скорейшему заключению мира, а мы спрашиваем, что сделало оно в этом направлении? А вот что: оно сделало распоряжение о введении смертной казни, и для кого же? Когда распоряжением того же правительства наши враги и предатели высылаются за границу, оно подготовило почву для контрреволюционного выступления генерала Корнилова, а больше, кажется, оно ничего не сделало.

И знаем ли мы сейчас, за что воюем, за что ежедневно гибнут тысячи жизней наших товарищей? Нет, мы этого не знаем.

Товарищи! Мы призываем всех, кому дорога родина и только что завоеванная свобода, подать свой голос, могучий голос демократии, голос хозяина страны, в защиту наших прав, в поддержание Интернационала и к уничтожению господства кровавых империалистов и капитала»¹³⁶.

5 сентября 1917 г. резолюцию о немедленном аресте «всех контрреволюционных генералов и главарей буржуазии, высылке из России агентов иностранного империализма и отмене смертной казни» на митинге, организованном группой большевиков во главе с И. Назукиным, приняли матросы флотского экипажа¹³⁷.

На следующий день, 6 сентября 1917 г., общее собрание команды линкора «Свободная Россия» вынесло резолюцию с требованием передачи всей полноты власти «в руки революционного пролетариата и крестьянства, в лице их представителей, так как только в этом есть спасение страны и революции»¹³⁸.

Аналогичные резолюции вынесли команды эскадренного броненосца «Ростислав», авиатранспорта «Республиканец» и ряда других кораблей.

«Тяжелые дни, переживаемые страной и революцией, — говорилось в резолюции, принятой командой "Республиканца", — дали повод черным воронам Романовского гнезда поднять свои окровавленные когти и закаркать своим предательским карканьем против демократии России и ее организаций в лице советов солдатских, рабочих и крестьянских депутатов.

Мы, матросы авиационного корабля "Республиканец" в полном составе с судовым комитетом, прислушиваясь к голосам мнимых спасителей России и явных тиранов и поработителей завоеванных нами свобод, клянемся честью членов семьи революционного Черноморского флота, что, выполняя свой военный долг перед родиной против внешнего врага, заявляем, что в свободной России мы не допустим черных воронов с новыми перьями сесть на голову демократии и диктовать ей свою тиранскую волю.

Довольно махинаций, нет места мнимым избранникам народа в лице Государственной Думы и Государственного Совета. В свободной России есть и будет только правомочные советы солдатских и рабочих и крестьянских депутатов, эти органы революционного народа мы клянемся поддерживать и по первому зову их пойдем в бой с врагами родины и революционной демократии»¹³⁹.

«Готовность защищать идею большевизма до последней возможности» выразила в своей резолюции команда эсминца «Капитан Сакен», потребовав вооружения рабочих и крестьян, немедленного освобождения всех арестованных ленинцев, разгона всех «контрреволюционных организаций и полного разрыва с буржуазией»¹⁴⁰.

Выраженный левоэкстремистский характер имела и резолюция, принятая 9 сентября на общем собрании команды черноморского флотского экипажа. Отвергая «всякую мысль о возможности явного или скрытого компромисса с заговорщиками», авторы резолюции требовали «самой беспощадной борьбы с контрреволюционными мятежниками и немедленного их ареста и предания военно-революционному суду, как изменников родины и революции». Также матросы потребовали немедленного издания «временного декрета, до учредительного собрания, о переходе земель: помещичьих, монастырских, церковных и кабинетских и проч., а также инвентаря, как живого, так и мертвого, в крестьянские земельные комитеты, для распоряжения ими под военным контролем». В числе других требований черноморцев были: передача в ведение профсоюзов всех промышленных предприятий, заводов, фабрик и мельниц; «беспощадное обложение» крупных капиталистов и конфискация военных прибылей монастырских и церковных капиталов; немедленное освобождение из тюрем всех арестованных революционеров, «истинных борцов за свободу»; немедленная отмена смертной казни; разгон Государственного Совета и Государственной Думы; закрытие «контрреволюционной» печати (газеты «Русское Слово», «Новое Время», «Речь» и другие) и допущение «свободной пропаганды и агитации всех социалистических партий во всех частях войск». Завершалась резолюция требованием уничтожения всех сословий и установления полного равноправия граждан¹⁴¹.

30 сентября 1917 г. Н. Островская сообщала в ЦК РСДРП (б), что «агитация на судах, выступления в Совете дали блестящие результаты в смысле настроения в нашу пользу, популярности нашей партии, огромного спроса на наших лекторов...»¹⁴²

Активно взаимодействовали с большевиками на почве левого экстремизма группы анархистов (в Севастополе, Симферополе, Бердянске, Мелитополе, Феодосии, Ялте), которые осенью 1917 г. активизировали свою агитационно-пропагандистскую работу¹⁴³.

Вклад анархистов в падение дисциплины на флоте в то время был даже более весомым, нежели большевистский. Островская вспоминала, что «овладеть массами большевикам <...> было не так трудно, но очень трудна была борьба с анархическими течениями, которые развивались... Анархистов приходилось чувствовать очень сильно и притом именно в массах...»¹⁴⁴

И все же нужно признать, что возрастающий левый экстремизм черноморцев в августе—сентябре 1917 г. еще не перешел в кровавую стадию, как это случилось на Балтике, где известие о неудавшемся корниловском выступлении спровоцировало новую волну самосудов. Произошли они при следующих обстоятельствах. В конце августа на кораблях матросы брали у офицеров подписку о том, что они порицают мятеж Л.Г. Корнилова и будут подчиняться распоряжениям Советов. На линкоре «Петропавловск» четверо молодых офицеров отказались дать подписку, мотивируя это главным образом тем, что они желают сражаться только с немцами, а в политику вмешиваться не хотят. Их ответ не удовлетворил команду. Она определила по жребию 16 человек конвоиров, которые вывели арестованных на берег и там расстреляли. За отказ дать требуемую подписку был также расстрелян начальник воздушной станции в Або. В тыловой морской базе Выборге солдаты 42-го армейского корпуса убили не менее 11 своих офицеров, отказавшихся признать прибывшего комиссара ревкома кораблей и частей Гельсингфорса, созданного матросами для борьбы с «корниловщиной». Убитые в основном были затоплены в заливе. Когда семьи погибших обратились с просьбой позволить им достать тела погибших, то солдаты в ответ глумились: «пускай теперь плавают», «теперь они командуют флотом»¹⁴⁵.

На Черноморском флоте массовые расправы над офицерами произойдут значительно позже.

9 сентября 1917 г. Н. Островская обратилась в ЦК партии с просьбой немедленно прислать из центра «двух, если нельзя больше, человек, ну хотя бы на гастроли. <... > Через три недели перевыборы Совета. Он вселяет негодование тем, что выносит эсеровско-меньшевистские резолюции, тогда как на судах они носят характер большевистский, часто плохо оформленный. Если будет еще хоть 2 человека, безусловно, будет разбито эсеровское большинство Совета и, пожалуй, сменится нашим»¹⁴⁶.

Далее Островская сообщала, что в настоящий момент ей приходится искусственно сдерживать приток новых членов, «не желая возлагать на партию ответственность за выступления и речи этих людей пока еще лишь по настроению большевиков»¹⁴⁷.

Удовлетворив пожелание «Нины», ЦК РСДРП (б) направил в Севастополь опытных партийных работников: кронштадтского матроса Николая Пожарова и профессионального революционера Юрия Гавена. Организаторские и пропагандистские таланты последнего также удостоились высокой оценки высших партийных большевистских кругов. Так, секретарь ЦК РСДРП (б) Елена Стасова (в недалеком будущем — член Президиума Петроградской ЧК, выносившая во множестве смертные приговоры) в письме Островской от 27 октября 1917 г. охарактеризовала Гавена как человека, который, «несомненно, может провести любую кампанию и быть ответственным работником на любом посту...»¹⁴⁸

Прежде чем отправиться в Севастополь, посланцы из центра пробыли несколько дней в Симферополе. Ознакомившись с обстановкой на месте, Гавен с удовлетворением отмечал, что «в сознании трудящихся масс происходит большой перелом <...>. На всем Крымском полуострове уже созрела почва для продуктивной пропаганды большевистских идей»¹⁴⁹.

Ю.П. Гавен

С приездом эмиссаров в Севастополь местная организация РСДРП (б) заметно усилилась. Пожарова избрали в исполком Севастопольского Совета и секретарем Севастопольского комитета РСДРП (б), Гавен вошел в состав городского и губернского партийных комитетов¹⁵⁰.

Посетив по приглашению команд несколько кораблей Черноморского флота, Гавен убедился, «что работа Севастопольской большевистской организации — главным образом агитация ее "боевого оратора" тов. Островской — имела огромный успех. Симпатии большинства моряков Черноморского военного флота все больше и больше клонились на сторону большевиков»¹⁵¹.

Это впечатление подтверждали и заседания Севастопольского Совета. Хотя после своего переизбрания последний и состоял в огромном своем большинстве из представителей умеренных социалистических партий, «но нужно было только посетить два-три заседания Совдепа, чтобы убедиться, что этот Совдеп соответствует революционному настроению тех масс, которые его избрали, выступления большевистских ораторов обычно сопровождались бурными аплодисментами "галерки", наполненной, главным образом, моряками военного флота... Почти все заседания Совета превращались в шумные митинги»¹⁵².

При участии ленинских эмиссаров были созданы новые ячейки РСДРП (б) на предприятиях города, на кораблях и в частях; шире развернулась агитация в массах, увеличилось поступление в Севастополь большевистской литературы. В результате этой работы накануне Октябрьского переворота на Черноморском флоте насчитывалось 11 большевистских организаций и ячеек, из которых на базах и в портах действовала одна, на боевых кораблях — 8, во флотских полуэкипажах и в других командах — 2. На одном из самых крупных кораблей ЧФ — линкоре «Свободная Россия», где партийную организацию возглавлял А. Платонов, из 1220 человек экипажа более 700 уже в сентябре поддерживали большевиков. На выборах в Учредительное собрание они отдали за большевиков большую часть голосов¹⁵³. В ноябре 1917 г. местная организация РСДРП (б) насчитывала уже 350 членов, и ее влияние на массы все более возрастало¹⁵⁴.

Очевидным свидетельством неуклонного роста влияния ленинцев в Севастополе является то, что во время проходивших с 10 по 14 октября 1917 г.¹⁵⁵ перевыборов Севастопольского Совета в него вошли члены РСДРП (б) получили 58 мест из 444¹⁵⁶, т.е. по сравнению с августом 1917 г., когда большевистская фракция в Совете насчитывала 25 человек, увеличили свое присутствие больше чем вдвое.

Характерно, что среди баллотировавшихся по списку большевиков, подавляющее большинство число голосов — 207 — получил анархист Алексей Мокроусов¹⁵⁷.

А.В. Мокроусов

Позднее, будучи избранным членом Совета, Мокроусов со всей откровенностью заявил:

«Идет революция. Если мы и будем убивать под красным флагом, то только буржуазию. Предлагаю сжечь все флаги, а из пепла поднимется черное знамя анархизма»¹⁵⁸.

Тогда это экстремистское заявление было встречено смехом. Но вскоре присутствующим станет не до веселья. Ведь спустя короткое время, в декабре 1917 г., именно матросы из отряда, которым командовал Мокроусов, произведут самосуды над офицерами и представителями умеренных социалистических партий.

Усиление большевистских позиций осенью 1917 г. происходит и в других городах полуострова. Покинув объединенные социал-демократические организации, ленинцы образовали в сентябре—октябре 1917 г. две самостоятельные партийные организации, насчитывающие 600—700 членов. 2 октября 1917 г. в Симферополе состоялась первая Таврическая губернская партийная большевистская конференция, положившая начало объединению большевистских организаций края. Был утвержден перечень кандидатов в Учредительное собрание, намечен план предвыборной кампании, избран губернский комитет (губком) РСДРП (б) в количестве 7 человек во главе с губернским организатором Жаном Миллером. В задачи комитета входило укрепление связей между всеми партийными организациями губернии и организация агитационно-пропагандистских мероприятий в связи с предстоящими выборами в Учредительное собрание. И хотя фактически комитет оказался неработоспособным (трое членов вскоре выбыли из его состава, губернский организатор большую часть времени находился в разъездах, остальные члены губкома были перегружены текущей работой), и его деятельность ограничилась выпуском совместного с Севастопольским комитетом РСДРП (б) обращения к крестьянам с призывом голосовать на выборах в Учредительное собрание за список большевиков и распространением 30 тыс. листовок¹⁵⁹ — влияние ленинцев продолжало усиливаться.

Так, посетив 19—21 октября Бердянск и выступив перед членами Совета и рабочими города с лекцией «Задачи пролетариата и революции», Миллер впоследствии докладывал в ЦК РСДРП (б) о наличии в Бердянске сильной партийной организации, опирающейся на рабочих местных заводов. Для предвыборной кампании Бердянский большевистский комитет отпечатал 10 тыс. листовок. В целом, отмечал в своем письме Миллер, настроение масс в губернии «все более склоняется к лозунгу "Вся власть Советам!"»¹⁶⁰.

Ко времени второй губернской конференции РСДРП (б) большевистские партийные организации имелись в 15 городах и местечках и насчитывали 1871 человек¹⁶¹.

Возрастание роли большевиков в политической жизни губернии отмечали даже их политические противники. На состоявшихся осенью выборах в Учредительное собрание члены РСДРП (б) собрали 31 612 голосов¹⁶².

В этих условиях происходит стремительное сокращение численности и резкий отток членов из рядов конкурирующих партий. Так, представитель крымского комитета меньшевиков писал о положении в Севастополе: «Масса недовольна руководителями — крайними оборонцами. Организация расползается». Из 4500 членов севастопольской меньшевистской партийной организации осенью 1917 г. осталось 600 платящих членские взносы, а на партийных собраниях бывало не более 200 человек¹⁶³.

Не лучше обстояли дела у партии социалистов-революционеров, влияние которых среди матросов Черноморского флота еще совсем недавно было весьма велико. Красноречивым свидетельством перемены настроений матросов служит опубликованная 9 ноября 1917 г. в газете «Известия Севастопольского Совета военных и рабочих депутатов» осуждающая эсеров резолюция команды эсминца «Гаджибей»:

«Вам, господа социалисты-революционеры, — говорилось в резолюции, — не место скрываться под таким громким лозунгом, как "Земля и воля", за которую реками лилась кровь трудового народа и которую вы теперь так бесчестно продаете. Идите лучше к тем, которые всю жизнь стремились прокатиться за чужой счет»¹⁶⁴.

Осенью 1917 г. матросы эсминца «Фидониси» потребовали от эсеров, чтобы «эта партия сделала сдвиг влево и прислушивалась к голосу народа. Или просим товарищей выйти из этой партии и присоединиться к левому крылу Совета»¹⁶⁵. 21 сентября 1917 г. большевистская газета «Рабочий путь» с удовлетворением отмечала, что «в связи с последними событиями масса относится резко отрицательно к эсерам. Были случаи, когда отказывались слушать их ораторов и приглашались наши»¹⁶⁶.

Выступая на Таврической губернской конференции меньшевиков, Н. Борисов отмечал, что «в Севастополе среди рабочих, солдат и матросов довольно сильно большевистское настроение, которое пришло на смену эсеровского поветрия...»¹⁶⁷

Характерно, что многие моряки, формально состоявшие в умеренных социалистических партиях, на деле поддерживали большевистскую линию, голосуя на собраниях и митингах за резолюции, которые предлагались большевиками.

В начале ноября 1917 г. губернский партийный организатор Ж. Миллер в письме в ЦК большевистской партии сообщал:

«У нас... растет революционное настроение. Оборонческие Советы совершенно растерялись... Между тем, широкие массы рабочих, солдат и крестьян решительно отхлынули от них к нам. Идет всюду лихорадочная работа перевыборов в Советы, проходят наши и сочувствующие»¹⁶⁸.

«В той социально-психической обстановке, которая создавалась к началу ноября 1917 года, — описывал ситуацию, создавшуюся в стране накануне Октябрьского переворота видный военный теоретик Николай Головин, — "толпы" склонны были идти только за крайними партиями, соблазненные их призывами к разрушению. В этих патологических условиях страшную силу приобретали брошенные Лениным лозунги: "Грабь награбленное" и "Режь буржуя". Весь преступный элемент привлекался и в ряды большевиков и становился их соратниками. Это имело громадное, действенное значение.

<...>

Привлекая на свою сторону весь преступный элемент, освободившийся от прежних сдерживающих государственных начал, Ленин получал многочисленный кадр сотрудников, которые были вездесущи и которые автоматически, в силу патологической психики масс, становились вожаками толп. <...> такой полной и окончательной ставки на преступный элемент, как это сделали лидеры большевиков, не делал никто, и этим они поставили себя на совершенно особое место. Что это именно так, свидетельствуется тем, что Ленину пришлось объявить все сдерживающие начала — выдумками буржуазии. Вступив на этот путь, Ленин и его последователи вынуждены были затем освятить такой террор, который по своей жестокости является непревзойденным в мировой истории...»¹⁶⁹

Сказанные в отношении всей страны, приведенные выше слова в полной мере применимы и к Крыму.

В целом можно констатировать, что процесс большевизации Черноморского флота осенью 1917 г. был близок к своему завершению и налицо были все предпосылки для будущей конфронтации. И пусть политическое господство ленинцев в тот момент не было абсолютным, а РСДРП (б) еще не стала «партией власти», установившийся в стране после Февральской революции режим близился к своему скорому краху.

Примечания

1. Севастополю 200 лет. 1783—1983. Сб. документов и материалов / Сост. Г.И. Ванеев, И.П. Кондрашов, М.А. Коротков, Н.Н. Фомина // Киев, Наукова думка, 1983. — С. 128—129.

2. Хесин С.С. Указ. соч. — С. 178.

3. Указ. соч. — С. 179.

4. Смирнов М.И. Указ. соч. — С. 35.

5. Севастополь: Хроника революций и гражданской войны 1917—1920 годов. — С. 53.

6. ГАГС. Ф. р-266. Оп.1. Д. 24. Л. 8.

7. Допрос Колчака. — С. 73.

8. Смирнов М.И. Адмирал Александр Васильевич Колчак (краткий биографический очерк). — Издание Военно-морского союза. Париж, 1930. — С. 35.

9. Сапронов С.Г. Указ. соч. — С. 268.

10. Допрос Колчака. — С. 74.

11. Там же.

12. Хесин С.С. Указ. соч. — С. 179.

13. Плеханов Г.В. Год на Родине. Полное собрание статей и речей 1917—1918 гг. Т. 1. — Париж, 1921. — С. 123—124.

14. Известия Севастопольского Совета депутатов армии, флота и рабочих. — № 22, пятница, 26 мая 1917 г. — С. 3 // ГАГС. Ф. КМФ-4. Оп. 1. Д. 373.

15. Севастополь: Хроника революций и гражданской войны 1917—1920 годов. — С. 54.

16. Допрос Колчака. — С. 70.

17. Королев В.И. Черноморская трагедия. — С. 8.

18. Допрос Колчака. — С. 70.

19. Хандорин В.Г. Указ. соч. — С. 51.

20. Допрос Колчака. — С. 76.

21. ГА РФ.Ф. Р-5844. Оп. 1. Д. 1д. 2. Л. 35—42 // «Милая, обожаемая моя Анна Васильевна...»

22. Краснов В.Г. Указ. соч. — С. 324.

23. Смирнов М.И. Указ. соч. — С. 35—36.

24. Указ. соч. — С. 36.

25. Дважды Краснознаменный Балтийский флот. — 2-е изд., испр. и доп. — М.: Воениздат, 1978. — С. 118—119.

26. Хесин С.С. Указ. соч. — С. 180.

27. Севастополю 200 лет. 1783—1983. Сб. документов и материалов. — С. 129.

28. Севастополь: Хроника революций и гражданской войны 1917—1920 годов. — С. 65—66.

29. Дроков С.В. Адмирал Колчак и суд истории. — М.: Центрполиграф, 2009. — С. 152.

30. Смирнов М.И. Указ. соч. — С. 36—37.

31. Дроков С.В. Указ. соч. — С. 153.

32. Плотников И.Ф. Указ. соч. — С. 82—83.

33. Хандорин В.Г. Указ. соч. — С. 51.

34. Надинский П.Н. Указ. соч. — С. 23.

35. Плотников И.Ф. Указ. соч. — С. 83—84.

36. Указ соч. — С. 83.

37. Севастополь: Хроника революций и гражданской войны 1917—1920 годов. — С. 67.

38. Указ. соч. — С. 67—68.

39. Жуков В.К. Указ. соч. — С. 72—73.

40. Известия Севастопольского Совета депутатов армии, флота и рабочих. — № 37, воскресенье, 2 июля 1917 г. — С. 5—6 // ГАГС. Ф. КМФ-4. Оп. 1. Д. 373.

41. Краснознаменный Черноморский флот. — С. 85.

42. Королев В.И. Черноморская трагедия. — С. 9—10.

43. Дроков С.В. Указ. соч. — С. 154—155.

44. Хесин С.С. Указ. соч. — С. 182.

45. Дроков С.В. Указ. соч. — С. 154.

46. Гречанюк Н.М., Попов П.И. Указ. соч. — С. 50—51.

47. Рапорт кэптена А. Бернарда о доблестном поступке контр-адмирала Дж. Гленнона от 26 ноября 1940 г. // Дроков С.В. Указ. соч. — С. 172—173.

48. Севастополь: Хроника революций и гражданской войны 1917—1920 годов. — С. 76.

49. Жуков В.К. Указ. соч. — С. 68—69.

50. Богдановский К. Власть митинга // Известия Севастопольского Совета депутатов армии, флота и рабочих. — № 31, пятница, 16 июня 1917 г. — с. 3 // ГАГС. Ф. КМФ-4. Оп. 1. Д. 373.

51. Известия Севастопольского Совета депутатов армии, флота и рабочих. — № 31, пятница, 16 июня 1917 г. — С. 3 // ГАГС. Ф. КМФ-4. Оп. 1. Д. 373.

52. Верховский А.И. На трудном перевале. — М.: Воениздат, 1959. — С. 182.

53. Севастополь: Хроника революций и гражданской войны 1917—1920 годов. — С. 28—29.

54. Указ. соч. — С. 35—36.

55. Верховский А.И. Указ. соч. — С. 184.

56. Крымский вестник, № 140(9125), 17 июня 1917 г. — с. 3 // ГАТС. Ф. КМФ-4. Оп. 1. Д. 811.

57. Там же.

58. Там же.

59. Королев В.И. Указ. соч. — С. 10.

60. Там же.

61. Королев В.И. Таврическая губерния в революциях 1917 года. — С. 16.

62. Волошинов Л.И. Октябрь в Крыму и Северной Таврии, — Симферополь, Крымиздат, 1960. — С. 40.

63. Крымский вестник, № 167(9152), 20 июля 1917 г. — С. 2 // ГАГС. Ф. КМФ-4. Оп. 1. Д. 813.

64. Сапронов С.Г. Указ. соч. — С. 270.

65. Вьюницкая Л.Н., Кравцова Л.П. Указ. соч. — С. 80.

66. Семин Г.И., Никитина А.С. Указ. соч. — С. 8—9.

67. Хесин С.С. Указ. соч. — С. 122.

68. Хесин С.С. Матросы революции. Участие военных моряков в борьбе за упрочение советской власти (октябрь 1917-го — март 1918 г.) — М.: Военное издательство министерства обороны Союза ССР, 1958. — С. 152.

69. Гречанюк Н.М., Попов П.И. Указ. соч. — С. 54—55.

70. Вьюницкая Л.Н., Кравцова Л.П. Указ. соч. — С. 75—76.

71. Севастополь за 40 лет советской власти. Материалы в помощь докладчикам и пропагандистам. — Севастополь, Отдел пропаганды и агитации Севастопольского ГК КП Украины, 1957. — С. 11—12.

72. Вьюницкая Л.Н., Кравцова Л.П. Указ. соч. — С. 76.

73. Алтабаева Е.Б. Указ. соч. — С. 50.

74. Севастополь: Хроника революций и гражданской войны 1917—1920 годов. — С. 95.

75. Крымский вестник, № 164(9149), 16 июля 1917 г. — С. 3 // ГАГС. Ф. КМФ-4. Оп. 1. Д. 813.

76. Жуков В.К. Указ. соч. — С. 77.

77. Мельников Р.М. Крейсер «Очаков». — Л., Судостроение, 1986. — С. 246.

78. Семин Г.И., Никитина А.С. Указ. соч. — С. 68.

79. Жуков В.К. Указ. соч. — С. 77.

80. Дещинский Л.Е. Указ. соч. — С. 38—39.

81. Указ. соч. — С. 260—261.

82. Крымский вестник, № 140(9125), 17 июня 1917 г. — С. 3 // ГАГС. Ф. КМФ-4. Оп. 1. Д. 811.

83. Крымский вестник, № 143(9128), 21 июня 1917 г. — С. 3 // ГАГС. Ф. КМФ-4. Оп. 1. Д. 811.

84. Там же.

85. Крымский вестник, № 147(9132), 25 июня 1917 г. — С. 3. // ГАГС. Ф. КМФ-4. Оп. 1. Д. 811.

86. Алтабаева Е.Б. Указ. соч. — С. 52.

87. Крымский вестник, № 138(9123), 15 июня 1917 г. — С. 3 // ГАГС. Ф. КМФ-4. Оп. 1. Д. 810.

88. Крымский вестник, № 143(9128), 21 июня 1917 г. — С. 3 // ГАГС. Ф. КМФ-4. Оп. 1. Д. 811.

89. Потемкин Е.Л. Указ. соч. — С. 112.

90. Алтабаева Е.Б. Указ. соч. — С. 52—53

91. История городов и сел Украинской ССР. Крымская область. — С. 487.

92. Зарубин А.Г., Зарубин В.Г. Указ. соч. — С. 114.

93. Крымский вестник, № 138(9123), 15 июня 1917 г. — С. 3 // ГАТС. Ф. КМФ-4. Оп. 1. Д. 810.

94. Потемкин Е.Л. Указ. соч. — С. 78.

95. История городов и сел Украинской ССР. Крымская область. — С. 220.

96. Указ. соч. — С. 239.

97. Крымский вестник, № 138(9123), 15 июня 1917 г. — С. 3 // ГАГС. Ф. КМФ-4. Оп. 1. Д. 810.

98. Крымский вестник, № 139(9124), 16 июня 1917 г. — С. 3 // ГАГС. Ф. КМФ-4. Оп. 1. Д. 811.

99. История городов и сел Украинской ССР. Крымская область — С. 305

100. Волошинов Л.И. Указ. соч. — С. 48—49

101. Крымский вестник, № 139(9124), 16 июня 1917 г. — С. 3 // ГАГС. Ф. КМФ-4. Оп. 1. Д. 811.

102. ГААРК. Ф. Р-1694. Оп. 1. Д. 41. А. 35—35 об. // Цит по: Ишин А.В. К 90-летию окончания Гражданской войны: исторические уроки Февраля // http://www.crimea.orthodoxy.su/Public/Ishin.201011.90-let_GrVoina.html

103. Надинский П.Н. Указ. соч. — С. 33.

104. История городов и сел Украинской ССР. Крымская область. — С. 213.

105. Надинский П.Н. Указ. соч. — С. 33.

106. Бунегин М.Ф. Революция и гражданская война в Крыму (1917—1920 гг.). — Симферополь, Крымгосиздат, 1927. — С. 74.

107. Указ. соч. — С. 75.

108. Известия Севастопольского Совета крестьянских депутатов армии и флота, № 8, 1 октября 1917 г. — С. 4 // ГАГС. Ф. КМФ-4. Оп. 1. Д. 380.

109. Королев В.И. Таврическая губерния в революциях 1917 года. (Политические партии и власть). С. 23.

110. История городов и сел Украинской ССР. Крымская область. — С. 213.

111. Указ. соч. — С. 559.

112. Указ. соч. — С. 581.

113. Волошинов Л.И. Указ. соч. — С. 47—48.

114. История России Вторая половина XII—XX вв. Курс лекций. Ч. 1 // Под ред. к.и.н. Б.В. Леванова. — Брянск, «Грани», 1992. — С. 93.

115. Корабелы Севастополя. — Л., «Судостроение», 1983. — С. 71.

116. Крымский вестник, № 201 (9186), 30 августа 1917 г. — С. 3 // ГАГС. Ф. КМФ-4. Оп.1. Д. 815.

117. Севастополь: Хроника революций и гражданской войны 1917—1920 годов. — С. 106.

118. Указ. соч. — С. 114.

119. Волошинов Л.И. Указ. соч. — С. 43.

120. Севастополь: Хроника революций и гражданской войны 1917—1920 годов — С. 110.

121. Указ. соч. — С. 112.

122. Указ. соч. — С. 113.

123. Хесин С.С. Октябрьская революция и флот. — С. 319.

124. Севастополю 200 лет. 1783—1983. Сб. документов и материалов. — С. 133.

125. Борьба за Советскую власть в Крыму. Документы и материалы. Т. I. — С. 44 45.

126. Указ. соч. — С. 45.

127. Жуков В.К. Указ. соч. — С. 73.

128. Алтабаева Е.Б. Указ. соч. — С. 56.

129. Королев В.И. Черноморская трагедия — С. 13.

130. Хесин С.С. Указ. соч. — С. 381.

131. Севастополь: Хроника революций и гражданской войны 1917—1920 годов. — С. 141.

132. Потемкин Е.Л. Указ. соч. — С. 90.

133. Хесин С.С. Указ. соч. — С. 352—353.

134. Куликов И.И., Кот В.П., Крестьянников В.В., Кулик С.И., Скрипниченко А.А., Терещук Н.М., Фесенко А.А. — История Севастополя в лицах: военные и гражданские руководители города и флотов. К 225-й годовщине со дня основания города. — Севастополь: Арт-политика, 2008. — С. 35.

135. Назаренко К.Б. Флот, революция и власть в России: 1917—1921. — М.: Квадрига, Русская панорама, 2011. — С. 191—192.

136. Борьба за Советскую власть в Крыму. Документы и материалы. Т. I. — С. 47—48.

137. Севастополь: Хроника революций и гражданской войны 1917—1920 годов. — С. 125.

138. Указ. соч. — С. 48—49.

139. Крымский вестник, № 200(9185), 29 августа 1917 г. — С. 3 // ГАТС. Ф. КМФ-4. Оп. 1. Д. 815.

140. Гречанюк Н.М., Попов П.И. Указ. соч. — С. 68.

141. Крымский вестник, № 214(9199), 16 сентября 1917 г. — С. 3 // ГАТС. Ф. КМФ-4. Оп. 1. Д. 817.

142. Хесин С.С. Указ. соч. — С. 372.

143. Королев В.И. Таврическая губерния в революциях 1917 года. (Политические партии и власть). — С. 15.

144. Королев В.И. Черноморская трагедия. — С. 20—21.

145. Елизаров М.А. Указ. соч. — С. 179—180.

146. Борьба за Советскую власть в Крыму. Документы и материалы. Т. I. — С. 51.

147. Там же.

148. Лещинский Л.Е. Указ. соч. — С. 39.

149. Гавен Ю.П. Октябрь в Крыму // Революцией призванные. Сб. — Симферополь, Издательство «Таврия», 1977. — С. 13.

150. У карты Севастополя. Справочник — Симферополь, Издательство «Таврия», 1982. — С. 114; 181.

151. Гавен Ю.П. Указ. соч. — С. 14.

152. Там же.

153. Лещинский Л.Е. Указ. соч. — С. 262.

154. Хесин С.С. Матросы революции. — С. 154.

155. Краснознаменный Черноморский флот. — С. 86.

156. Волошинов Л.И. Указ. соч. — С. 54—55.

157. Гречанюк Н.М., Попов П.И. Указ. соч. — С. 72.

158. Королев В.И. Черноморская трагедия — С. 18.

159. Волошинов Л.И. Указ. соч. — С. 54.

160. Великая Октябрьская социалистическая революция и победа Советской власти на Украине. Февраль 1917 г. — февраль 1918 г. Хроника важнейших историко-партийных и революционных событий в двух частях. Часть первая. Большевики во главе трудящихся Украины в период борьбы за победу Великого Октября, февраль-октябрь 1917 г. — Киев: Политиздат Украины, 1977. — С. 658, 665.

161. Королев В.И. Возникновение политических партий в Таврической губернии. — Симферополь, Таврия, 1993. — С. 30.

162. Вьюницкая Л.Н., Кравцова Л.П. Указ. соч. — С. 43.

163. Хесин С.С. Октябрьская революция и флот. — С. 376.

164. Великая Октябрьская социалистическая революция на Украине. Февраль 1917 — апрель 1918. Сб. документов и материалов в трех томах. Т. 2: Победа Великой Октябрьской социалистической революции и установление советской власти на Украине. Октябрь—декабрь 1917. — Киев, Государственное издательство политической литературы УССР, 1957. — С. 383.

165. Гречанюк Н.М., Попов П.И. Указ. соч. — С. 73.

166. Борьба за Советскую власть в Крыму. Документы и материалы. Т. I. — С. 62.

167. Хесин С.С. Октябрьская революция и флот. — С. 375.

168. Надинский П.Н. Победа Великой Октябрьской социалистической революции в Крыму // Борьба большевиков за власть Советов в Крыму. Сб. статей. — Симферополь, Крымиздат, 1957. — С. 94.

169. Головин Н.Н. Российская контрреволюция в 1917—1918 гг. Т. 1. — М.: Айрис-пресс, 2011. — С. 268.